Берег мой. Книга 1

Народу полно, на исповедь очередь, священник молодой, незнакомый. Хор поет сбивчиво, регент слишком громко подает тон... Не могут они без этого, что ли? Учить-то нечего, одно и то же все. Уйти отсюда, даже вот дороги не жалко, честное слово. Уйти и... больше не приходить никогда.

Очередь двигалась медленно. Оксана увидела поодаль, у стены, пустую скамейку. Вокруг никого не было. Вот и хорошо.

Перед скамейкой стояла массивная четырехугольная колонна. Она заслоняла очередь, но Оксану это радовало. Иллюзия уединения — то, что надо.

На колонне висела икона. Пожилая женщина в зеленой кофте, похожей на гимнастерку, и красной юбке. Позади — городской пейзаж. Ленинград, то есть, Петербург. Оксана знала эту святую, почти такая же икона, только маленькая, стояла у нее в серванте: Павел подарил.

"Моя персональная святая", — усмехнулась Оксана.

Если эти слова и имели смысл, она его не понимала. Для нее образ Блаженной Ксении был лишь памятью о дорогом человеке. Который погиб. И не спасли его никакие святые.

Она шмыгнула носом и сердито посмотрела на икону. Нарисованная женщина смотрела грустно. Так вот и разведет сейчас руками: ничего, мол, не поделаешь, судьба.

"Устала я, как собака, устала", — пожаловалась Оксана, будто та могла ее слышать. Павел говорил, они слышат. Еще говорил, что эта Ксения очень любила мужа и, когда он умер, одела его френч и пошла странствовать. Свихнулась, короче, от горя.

"А ведь, если я уеду с Серегой, то Димку больше не увижу... никогда, — подумала Оксана. — Я стану для него чужой. Это будет все равно, что он... умрет".

Димка?!!

Она резко подалась вперед, готовая сорваться и бежать... куда? Опомнилась, перевела дух.

Нет, на эти иконы лучше не смотреть, сама свихнешься.

Умрет... только не он, а — она. Для него. И это будет правильно. Такая жена... зачем нужна такая? И — кому? Сергею, разве? А ему зачем? Любит...

— Извините!

Оксана вздрогнула, подняла голову. Незнакомая женщина трогала ее за плечо, улыбалась застенчиво и виновато.

— Меня батюшка послал спросить. Вы на исповедь? Там два человека осталось всего...

— Спасибо!

Вот бы сейчас прошляпила. И вся поездка насмарку. Тело вдруг забила дрожь, как на экзамене, когда надо брать билет. Она ведь так и не придумала, что говорить!

"Говори, что есть", — шепнула Маша.

Оксана обрадовалась ей, как родной. И тут же заспорила:

"А как же? Ведь..."

"Хватит врать!" — оборвала ее Маша тоном властным и доселе незнакомым.

Оксана даже оробела.

"Кому врать? — робко спросила. — Богу? Так ведь его нет. А батюшке... ему не все равно?"

"Себе! И Павлу. Его хоть постыдись. И Ксении этой. Да и Бога. Вдруг Он есть? Вон, гляди, смотрит".

Оксана покосилась на распятие в углу. Нет, тут Маша уже чепуху несет. "Смотрит" — кто? Вот этот вот? Он и на человека-то не похож, кто так рисует...

— Вы идете?

Какой усталый вид у парня. Обрадовать его, сказать, что она просто так тут стоит?

Она шагнула к аналою, наклонила голову. На затылок легла плотная ткань, священник молчал, ага, значит, надо самой. Ну и...

— Я грешу пре... прелюбодеянием, — как будто со стороны услышала она свой голос, выговаривавший это неимоверное слово. — Больше того, собираюсь уйти из семьи, оставив мужа и, — она запнулась, кусая губы. Да что там, решила резать правду-матку, так вперед. — И, возможно, сына. Я знаю, что это грех, но не раскаиваюсь, и прекращать не собираюсь.

Последние слова прозвучали с вызовом. Но ведь это правда!

Батюшка, похоже, растерялся. Он что-то говорил, просил ее подумать, не торопиться с решением, спрашивал, чем муж не устраивает. Оксана отвечала невпопад. Ей вдруг стало обидно, даже в носу защипало. Неужели она все-таки на что-то надеялась? Видно, надеялась... что раздастся гром небесный. Или, по крайней мере, священник встанет во весь свой рост и расчихвостит ее по первое число, разъяснит и про грех, и про все остальное...

— Идите.

Она удивленно взглянула на священника, но тот уже забыл про нее, собрал свои вещички и быстро зашагал куда-то.

"Вот и все", — сказала она себе, растерянно глядя ему вслед. И Маша примолкла.

Оксана посмотрела в сторону большой толпы молящихся. Перевела взгляд на часы. С ума сойти, время как тянется, всего час прошел с начала службы, а будто полдня. Еще столько же — до причастия. Ладно, подождем.

Она отправилась к своей скамейке. Но, сделав два шага, остановилась: из-за угла вынырнула какая-то бабуля и уселась прямо посередине скамьи. Оксана с досадой оглянулась в поисках свободного места. Увы, народу стало еще больше, чем утром. Можно, конечно, сесть рядом с бабулей... Оксана вспомнила печальную Святую на стене и поежилась. Не хотелось снова с ней встречаться. И ни с кем другим. Она обвела враждебным взглядом стены старого храма. Кругом они, даже на потолке. Некуда спрятаться, в автобусе и то больше шансов найти уединение, чем в церкви.

"Надо потерпеть", — сказала она себе, сжав зубы.

А зачем? Она исповедовалась? Исповедовалась. Только вот не раскаялась.

Оксана не могла понять, чего больше в ее нежелании идти к Причастию — лени (целый час, да еще на ногах!) или все-таки — страха? Но чего ей бояться? Батюшка, вроде, разрешил, все в порядке. Откуда она вообще взяла, что причащаться можно, только если полностью раскаиваешься в своих грехах? По крайней мере, тех, которые назвала на исповеди? Но что-то ей говорило, что это именно так. И это "что-то" было — не Маша. Ее бы она узнала и слушать не стала. Может, и это "что-то" слушать не надо. Но стоит представить себя у Чаши с открытым ртом, и — колени дрожат, внутренности сжимаются, именно страх, животный какой-то...

"Суеверия", — сказала она себе. Суеверия, и больше ничего. Лучше думать о том, как, вернувшись, позвонит маме. Или — опять станет врать, что причастилась?

"Нет, хватит с меня, больше врать я не стану! Хоть режьте", — и, запретив себе всякие сомнения и прочие левые думы, она прошла к своей скамейке, и села с краю. Бабулька с готовностью подвинулась, еще и пробормотала что-то сочувственное. Оксана вежливо улыбнулась в ответ и, прикрыв глаза, чтобы не видеть икону, стала дожидаться конца службы.

Увидев вышедшего священника с Чашей, она поднялась. Ноги гудели. Ничего, уже скоро домой. Пристроилась в очередь. Сейчас батюшка закончит свои молитвы, можно будет петь с хором "Тело Христово примите..." Оксана любила эту мелодию, умиротворяющая и радостная какая-то.

— ...Не лобзания Тебе дам, яко Иуда...

Оксана вздрогнула, провела рукой по щеке — та зачесалась, словно ее вот только что, наяву, коснулась Димкина борода... И губы повлажнели...

Она резко повернулась и пошла прочь из храма.

14

На полпути к воротам Оксана замедлила шаг. По обеим сторонам выхода сидели... она не знала, как их правильно называть: нищенками неловко, к тому же она слышала, что многие из них и не нищенки вовсе. Миновать их незаметно не было возможности. После службы, когда много народу идет, тогда нестрашно, а сейчас она одна, и потянутся все четверо, не напоминать же, что утром всех оделила? Специально мелочью запаслась... не осталось ли? Она сунула руку в карман. Да, сдача со свечек есть. Но немного, всего три монетки. Разные притом. Она представила себе, как станет их раздавать по одной, и ужаснулась. Нет уж, лучше высыпать не глядя в одну руку. Пусть сами делят. В конце-то концов! Обязана она что ли?

Она уже приготовилась так и сделать, поравнявшись с замотанными тряпками "нищенками" — не поймешь, то ли бабки, то ли тетки, — но взгляд ее упал на монетки... И сразу стало не до приличий. Оксана без смущения положила обратно в карман две "двушки" и, кладя двадцатник в одну из тянувшихся ладошек, спросила, обращаясь ко всем сразу:

— Извините, вы не подскажете, где здесь ближайший телефон-автомат?

— А вон, дочка, там, пройди немного вдоль оградки, — заговорили наперебой все четверо, нисколько не обидевшись, что денежка досталась только одной.

Обрадованная их добродушием и ободренная пожеланиями здоровья и благополучия, Оксана пошла в указанном направлении и, действительно, увидела телефонную будку. "Не работает", — на всякий случай подумала она, поднося трубку к уху, и услышала гудок. Сунула монетку в щель, набрала номер. Она не думала, что скажет мужу, и как он отреагирует — главное, услышать его голос, убедиться, что все в порядке. Черт-те что надумается в этих... храмах. Больше она сюда в жизни не приедет, хватит!

— Алле, Николаев слушает?

— Привет, Дима!

— Привет, ты чего?

— Ничего, просто так. Отвлекла тебя? Ты извини...

— Да нет, — судя по голосу, он обрадовался ее звонку: — Ты где? Дома уже? Так скоро?

— Нет, я в городе... вышла из церкви и решила позвонить. Сейчас пойду на остановку.

— Поосторожнее там, дороги внимательно переходи!

— Ох, дороги эти, — простонала Оксана. — Тут еще лужи кругом. Утром скользко было, сейчас сыро. Ничего, доберусь как-нибудь.

— Домой придешь — позвони.

— Ладно.

Настроение опять испортилось. Лучше бы он наорал на нее или сказал, что мешает работать. А теперь — как объясняться? Она ведь решила: сегодня. То есть, почти решила. Надо сперва с Сергеем поговорить. Бр-р...

Да что же это такое! — она остановилась: опять надо спасать очки, доставать платок, вытирать глаза... Последние козыри осыпаются. Раньше она поражалась, насколько с Сергеем проще, чем с мужем, не надо опасаться оказаться "неугодной". Какая ни есть — всякой рад, любит потому что. Главное — понимает! Все понимает, абсолютно. Лучше, чем она себя. Куда все подевалось? Когда?

"Ничего, никуда и никогда!" — прикрикнула она на себя. Эдак невесть до чего додуматься можно. Вон еще телефон, и двушка есть, и... время подходящее, если он и дома, то наверняка один.

— Але? Сережа? Это я.

— Привет, привет, что скажешь?

— Скажу, да ты не поверишь.

— Ну да?

— Соскучилась.

— Потрясающе! — он рассмеялся. — И правда, верится с трудом.

— И тем не менее.

— Что же нам делать?

— Вот и я спрашиваю — что?

— Отвечаю: ноги в руки, и через полчаса чтоб была на месте, — весело скомандовал он. — Я тоже сейчас приду.

— Через полчаса не получится, — возразила Оксана и замерла в ожидании известной реакции.

Слишком хорошо известной... точно:

— Это еще почему? — веселый тон вмиг приобрел металлический оттенок.

Какого лешего он так ревнив?

— Я сейчас в городе... да одна, одна... в церковь ездила, забыл что ли? Я же говорила, что сегодня поеду.

— Говорила, — равнодушно отозвался он. — Ну, тогда... назначай сама. Ко скольки приходить?

Оксана задумалась, соображая.

— Или вообще не приходить?

— Ну чего ты? — жалобно протянула она. — В два — нормально?

— Как скажешь.

Ну просто разобиженный ребенок, которому не дали покомандовать!

"Пройдет, все пройдет, когда станем жить по-человечески. Естественное поведение мужчины, вынужденного делить свою женщину с кем-то еще", — уговаривала она себя, глядя из окна автобуса на проплывавший мимо город, серый, голый и грязный в это время года. Она еще гулять тут хотела. Нет, скорее, скорее — домой!

Стоп, какое "домой", когда договорилась на два часа? Лучше и не заезжать, Димке позвонить с автомата и сразу — туда, в их "гнездышко", прибраться заодно... "А ведь ты не веришь, — сказала вдруг ее добрая "подружка" Маша. — И в развод не веришь. И в то, что с Сергеем жить станете хорошо... Игрушки это все, у серьезных людей все иначе".

Оксана подивилась: второй раз за сегодня, и за все время Маша говорит... необычно. Так, что даже слушать хочется. То все ныла и причитала, укоры да упреки. Тут же... и будто подросла она, Маша эта.

"Ерунда, — спокойно, тоже "по-взрослому", без истерики, возразила ей Оксана. — Димке я тоже не верила".

Это было правдой. Когда он — не муж, не жених, не друг даже — приятель, случайный знакомый, провожал ее до общаги и рассуждал о катании на лодках, по водохранилищу, мол, в мае вода уже будет теплой... а шел февраль, и ей смешно было это слушать и странно, потому что уверена была: уже через неделю он скажет ей... или не скажет, разве люди что-то говорят, когда расходятся? Просто расходятся, в разные стороны. Перестают встречаться, потом — улыбаться, потом — узнавать друг друга...

Так что все эти "верю — не верю" ни при чем. Дело надо делать.

15

Гиблое это дело — закладываться на автобусы. Особенно, если пользуешься ими раз в год.

Когда Оксана вышла на своей остановке, на часах было без двадцати двенадцать. Чтобы убить время (а заодно раздобыть двушку на телефон), она решила зайти в магазин. Покупать она ничего не хотела. В их с Кулигиным квартире было, с чем пить чай или кофе, домой еще не скоро, а "для души" она уже давно старалась не тратиться: неловко, деньги-то мужнины. Хоть и есть там ее доля, да уж больно маленькая, гонорар за перевод нескоро заплатят.

"Вот и будет, кстати, на что ехать", — размышляла она, рассеянно скользя взглядом по плотным рядам книжных корешков.

— Мадам, разрешите полюбопытствовать, что вы ищете, может, я могу помочь? — раздался над ее ухом вкрадчивый голос.

Не может быть! Она обернулась.

— Лешка! Привет! Вот это да, ты как тут, откуда?

— Привет, — Бурмин был страшно доволен произведенным впечатлением. — Да вот так. Приехал вчера ночью, сейчас от вас иду, кстати.

— Здорово! А мы вот, — она развела руками.

— Вижу. Что ищешь?

— Двушку, — рассмеялась она. — Позвонить хочу, а монеток нет. Сегодня в церковь ездила, все раздала.

— В церковь? — поразился он. — Ты разве верующая?

— Да нет, — поморщилась Оксана, вспомнив сегодняшние приключения. — Маме обещала... я, вроде, говорила тебе? Из-за Павла, отчима.

— Понятно. А двушка зачем? Или телефон дома сломался?

— Нет, не сломался... я не хочу сейчас идти домой. Застряну обязательно, а у меня встреча в два.

— Это я понимаю! — сказал Бурмин. — Перед важной встречей домой нельзя, это точно. Ну, а как ты тут ее ищешь-то, думаешь, на полке кто оставил? — пошутил он.

— Нет, я тут просто брожу, а деньги сейчас в кассе попробую разменять.

— Погоди, может, у меня есть, — он достал кошелек.

— Ты надолго приехал? — спросила Оксана.

— Надолго... держи, — он подал ей две монетки. — До лета тут буду.

— Ого! Это как так?

— В командировку. Опытом поделиться... ну и перенять кой-чего, а то неграмотный.

— Поня-ятно, — протянула она. — Инга, поди, рада?

— Ну еще бы! — самодовольно ухмыльнулся он. — Там сейчас дым столбом, меня выгнали, чтоб под ногами не путался.

— Ты, как всегда, без предупреждения, — предположила она.

— Само собой.

Болтая, они вышли из магазина. Оксана позвонила Дмитрию, сказала, что благополучно добралась до городка, и сообщила, что приехал Бурмин. Слушая радостный голос мужа, отдающий распоряжения по встрече дорогого гостя, она чуть не разревелась. Алексей вовремя отобрал у нее трубку, самому захотелось пообщаться с другом. Оксана отошла, чтобы не слышать. Странно она себя чувствовала.