Слишком много привидений

На пятнадцать минут все согласились, но былого удовольствия от пикника уже никто не испытал.

Глава семнадцатая

Напрасно я разбил мобильный телефон. Надо было выключить его и оставить на полянке, чтобы Серебро думал, будто мы ещё там. Либо уезжать сразу, а не сидеть злополучные "пятнадцать минут". Силён я задним умом... Это я понял, когда, выезжая из-под сосен, увидел знакомую серую "волгу", пылящую по пустынной разбитой дороге к Карьеру. Серебро, похоже, самолично пожаловал; стоило верить, что соглядатай в кустах не его человек.

Заметив нашу машину, водитель "волги" сбросил скорость и прижался на обочине. Проезжая мимо, я увидел, что на переднем сиденье рядом с водителем сидит Серебро и поверх приспущенного стекла пытается рассмотреть, кто находится в "тойоте". Останавливать нас никто не собирался, но, стоило проехать мимо, как "волга" развернулась и двинулась следом.

Обнаружив преследование, мои пассажиры забеспокоились.

— Это твои "небольшие неувязки"? — натянуто спросил Владик.

— Можно сказать и так. Не переживайте, перестрелки не будет. Это государственная служба.

— Что-то ты в погребке не производил впечатление крутого бизнесмена, — недоверчиво проговорил Владик. — В честь чего государственной службе тобой интересоваться?

— В честь моих парапсихологических способностей, — честно признался я.

— Свежо предание, да верится с трудом. Наши государственные службы ничем, кроме взяток, не заинтересуешь.

— Слова не мужа, но бармена, на которого постоянно наезжает налоговая инспекция, — процедил я, глядя на Владика в зеркальце заднего вида. Разозлил он меня до крайней степени. Благие намерения, не знакомить их с "мелкими бесами", испарились. Рано или поздно Владик со Светой о них узнают. Либо Люся расскажет, либо сами догадаются. Пусть уж сейчас увидят и... "и будь, что будет".

И всё равно я решил их подготовить.

— Помнишь сказку об Алладине и волшебной лампе? — спросил я.

— Ну?

— Баранки гну! Так вот, эта сказка имеет под собой реальную основу... Есть у меня такой джинн из бутылки.

Владик досадливо передёрнул плечами и оглянулся. Вероятно, думал, заговариваю зубы, чтобы отвлечь внимание от преследователей и немного разрядить обстановку. "Волга" от нас не отставала, шла, переваливаясь на ухабах, метрах в пятнадцати позади как привязанная.

— Раздвиньтесь на заднем сиденье, — сказал я.

— Зачем?

— Джинна к вам подсажу.

Света хихикнула, отодвинулась к окну, и тотчас между ними, ввинчиваясь задом, начала умащиваться Рыжая Харя.

Владик онемел. Света испуганно ойкнула и сжалась в комочек.

— Не бойтесь, — сказала Люся, поворачиваясь к ним с переднего сиденья. — Это Ромкина домоправительница.

Наверное, Рыжая Харя покопалась в их сознании, как в своё время поступила с Люсей, потому что первый испуг на заднем сидении сменился осторожной заинтересованностью.

— А... А он наст-тоящий? — чуть заикаясь, спросила Света.

— Не он, а она, — назидательно сказала Рыжая Харя. — Самая что ни на есть всамделишная. Потрогай.

Она подставила Свете плечо.

— Ага... — Света осторожно погладила жёсткую шерсть.

— М-да... — оторопело протянул Владик. — Это не монету на ребро ставить... Блохи есть? — неожиданно брякнул он.

— Обижаете, господин хороший, — надула губы Рыжая Харя. — Мы стерильны. Но ежели вам так нужно, парочку можем организовать.

Владик икнул.

— Предлагаю шампанского на брудершафт за знакомство! — торжественно провозгласила Рыжая Харя.

В её лапах из ниоткуда возникла бутылка шампанского, а у нас — по хрустальному бокалу. Из-за бокала я не успел вовремя вывернуть руль, и машину тряхнуло на выбоине.

— Без меня! — гаркнул я, вышвыривая бокал в открытое окно. — Пейте, а мне не мешайте.

Как они умудрились выпить при такой тряске, не знаю, моё внимание занимала дорога, но выпили успешно, никто не облился. Рыжая Харя благоразумно не стала приставать с поцелуями и бутылку глотать тоже. Телекинезом извлекла из багажника коробку конфет, угостила всех и вновь наполнила бокалы.

Не доезжая до города, я свернул на просёлок и выехал на объездную дорогу.

— Куда мы едем? — спросил Владик.

— К Сивцевой Балке, — сказал я, покосившись в боковое зеркальце. — Так ближе и проще.

На ровной трассе серая "волга" увеличила расстояние между нами до сорока метров — видимо, водитель опасался моего резкого торможения и столкновения. Что ж, правильно он мыслил — будь я один, обязательно попытался бы таким образом отделаться от непрошенного сопровождения.

Машин на дороге было немного, "тойота" шла на приличной скорости, и я прикинул, что минут через десять довезу ребят до дома. И гора с плеч. Однако моему прогнозу не суждено было сбыться.

Свернув с объездной трассы на шоссе к Сивцевой Балке, я с удивлением обнаружил, что шоссе передо мной пустынно. Машинально глянул в боковое зеркальце и обомлел: двое дорожных рабочих споро устанавливали на перекрёстке запретительный знак. Серая "волга" лихо обминула знак, рабочие что-то негодующе закричали вслед, но Серебро и не подумал остановиться. Нехорошее предчувствие закралось в сердце, и тогда я увидел на дороге милицейскую "газель", стоящую на обочине метрах в трёхстах впереди, возле крайних домов пригорода. Как молнией снизошло озарение, и я всё понял.

В охоту за мной включились главные силы. Ираклий Колубай, мэр Алычёвска, человек с партийным прошлым, криминально-государственным настоящим и большим политическим будущим, заказавший устранение в погребке "У Ёси" своих партнёров по бизнесу — полуизраильтянина Ураловича и сирийца Шерези, — наконец-то прослышал о существовании этакого "непослушного винтика", как Роман Челышев. Очень ему не понравилось, как Грызлов попытался решить возникшую проблему, и мэр взялся за неё сам. Надо отдать ему должное — операция по моему устранению была спланирована просто, до гениальности, и исполнять её поручили бойцам ОМОНа... Известно ведь, что милиция — самая криминализированная из государственных структур. Стражам правопорядка ничего не стоило выяснить, где я был сегодня утром, кого забрал из больницы, и вычислить со стопроцентной вероятностью, куда направился. Здесь, на двух основных дорогах к Сивцевой Балке и выставили посты, которым приказали взять особо опасного преступника живым или мёртвым. Лучше мёртвым, так как он-де от суда откупится и справедливость не восторжествует. То-то Серебро забеспокоился — план операции явно не прошёл мимо его глаз и ушей.

— Видишь, пост впереди? — спросил я Рыжую Харю.

— А как же!

— Поручаю ребят тебе. Чтобы ни один волосок с головы не упал.

— А нам всё едино. Что шампанское глотать, что пули хватать, — фривольно ответила Рыжая Харя.

— Какие пули? — насторожился Владик. Он перегнулся через спинку переднего сиденья и внимательно посмотрел в ветровое стекло. — Это же ГИБДД, — облегчённо выдохнул он.

— Такое же ГИБДД, как ты — Папа Римский, — процедил я сквозь зубы, сбрасывая скорость.

От милицейской "газели" отделился гибэдэдэшник в каске, бронежилете, с автоматом на груди и небрежно помахал жезлом, предлагая съехать на обочину. В "газели" сидело четверо полностью экипированных для боевого захвата омоновцев и ждали, когда наша машина остановится.

"Газель" стояла поперёк дороги, передними колёсами на полотне, задними в кювете, и готова была в любой момент сорваться с места, чтобы ехать в любую сторону. Не очень удачный для меня вариант...

Я стал притормаживать, прижимаясь к обочине, почти остановился метрах в десяти от "газели", но когда липовый гибэдэдэшник не спеша направился ко мне, дал полный газ и бросил машину прямо на него.

Омоновец отскочил, но "тойота" всё же зацепила его крылом, и он покатился по асфальту. Зато водитель "газели" среагировал мгновенно и чётко, как учили в спецшколе. Наращивая скорость, я уже почти проскочил мимо "газели", но в этот момент её бампер врезался в багажник "тойоты", нашу машину закрутило и вынесло с шоссе на пахоту.

Всё остальное длилось считанные секунды. Из "газели" посыпались омоновцы в бронежилетах, затрещали автоматные очереди. Рыжая Харя в мгновение ока оказалась на дороге и словно расплылась в воздухе, превратившись в рыжеватую дымку, в которой лишь мельком удавалось разглядеть мельтешенье лап. Почти одновременно с омоновцами из притормозившей "волги" выскочил Серебро с двумя "ксенологами" и тоже открыли огонь.

А затем всё прекратилось, так же внезапно, как и началось. На асфальте распласталось пять трупов омоновцев в оказавшихся для них бесполезными бронежилетах. Между "тойотой" и "газелью" сконденсировалась из дымки Рыжая Харя; как всегда, бравируя и играя на публику, она с ухмылкой пересыпала с ладони на ладонь пойманные пули. А от "волги" к нам широким полукольцом неторопливо подходило трое человек с пистолетами наизготовку. По центру шёл Серебро, а по бокам и чуть впереди — Махмуд и какой-то незнакомый мужчина средних лет. Кажется, я видел его вчера во время перестрелки в кафе "Баюн". Махмуд чуть прихрамывал, но по его застывшему, суровому лицу я понял, что вчерашнее ранение никак не отразилось на его боевых качествах.

Я оглянулся на своих спутников. Они сидели бледные, ни живы, ни мертвы. Чёрт попутал связаться со мной, читалось на лицах Владика и Светы.

— Все целы? — спросил я.

— А ты?.. — пролепетала Люся. — Рома, тебя не зацепило?

Я рывком распахнул дверцу и выпрыгнул на землю.

— Ну что вам от меня надо?! — запальчиво выкрикнул.

Трое "ксенологов" остановились метрах в двадцати.

— Ты знаешь, что нам надо, — спокойно сказал Николай Иванович, не отводя глаз от Рыжей Хари.

— Может быть, их этим угостить? — предложила Рыжая Харя, продолжая пересыпать пули с ладони на ладонь. — Горяченькие, с пылу, с жару.

Я вспомнил, как она "угостила" столичных киллеров позапрошлой ночью, и меня передёрнуло.

— Выбрось! Выбрось на землю!!! — вне себя гаркнул я.

Рыжая Харя послушно повернула ладони, и пули со звоном посыпались на асфальт.

— Уходите! — продолжал я неистовствовать. — Уходите прочь, если не хотите стать трупами, как они!

Я указал на мёртвых омоновцев.

— Нет, — покачал головой Серебро. — Теперь мы никуда не уйдём.

В голове у меня совсем помутилось.

— Да как же вы не понимаете... — Я захлебнулся от ярости. — От вас мокрого места не останется, и я бессилен буду что-то сделать!

Глазами я поискал, но не нашёл под ногами булыжника, чтобы швырнуть в них. Конечно, это был крайний жест отчаяния, почти детский, но рассудком я этого уже не понимал.

— Да уходите же, оставьте меня в покое!

Я зашарил по карманам, нащупал золотую монету и швырнул её в Серебро.

Махмуд среагировал мгновенно и выстрелил. Нет, не в меня, в монету. Не знаю, где его обучали стрельбе, но стрелок он был высококлассный, и в монету попал.

Ослепительный, как вспышка ядерного взрыва, свет полыхнул в глаза и мгновенно сменился кромешным мраком.

Глава восемнадцатая

Среди ночи разразилась гроза, с ливнем, градом, шквалистым ветром. Ветвистые молнии с оглушительным грохотом раздирали небо, шальной ветер, хлопая незакрытой форточкой, швырял на подоконник пригоршни града, стучал по стёклам ветками канадской рябины.

Третья гроза за неделю — редкость в середине августа для нашего засушливого края, где лето, как правило, затягивается до конца сентября, и лишь тогда начинаются монотонные, надоедливые дожди, навевающие скуку и уныние. Никогда прежде не боялся гроз, теперь же удары грома и неожиданные вспышки ослепительного света бередили душу неясной тревогой, перерастающей в безотчётный атавистический страх. Серьёзная болезнь не только подрывает здоровье, но и сказывается на психическом состоянии.

Неделю назад, когда я вышёл из коматозного состояния во время первой грозы, мне показалось, что я очнулся на полу загородного дома господина Популенкова. Увы, дела обстояли значительно хуже — весь временной промежуток между той, майской сухой грозой и первой августовской полностью выпал из памяти. Я помнил, как очнулся на вилле Популенкова от почти нечувствительных пощёчин и открыл глаза. Надо мной склонилось встревоженное широкоскулое лицо незнакомого человека; он что-то говорил, но я не слышал. На этом давнее воспоминание обрывалось, я снова открывал глаза и снова видел озабоченное лицо всё того же человека, но теперь на нём была не клетчатая рубашка с высоко закаченными рукавами, а белый медицинский халат. И комната была совсем иная — та, в которой я лежал сейчас и вздрагивал от раскатов грома...

Речь у меня отнялась, правую половину тела парализовало, левой только-только начинал учиться двигать, поэтому ни позвать на помощь, ни добраться до окна, чтобы наглухо закрыть форточку, был не в состоянии. Единственное, что смог — непослушной левой рукой натянуть на голову одеяло. Психика была расшатана совершенно, я лежал, безуспешно пытаясь сжаться в комочек, дрожал и чувствовал, как по левой щеке непрерывно сбегают слёзы. Возможно, слёзы катились и из правого глаза, но я этого не ощущал. Чувство полной беспомощности, помноженное на общую слабость, вызывали глубокую, почти детскую, обиду на весь мир, и хотя где-то на периферии сознания брезжила рассудочная мысль, что такое отношение к происходящему находится за гранью нормального состояния, перебороть страх перед грозой и взять себя в руки не мог.

Только когда гроза стала удаляться, я начал понемногу успокаиваться. Ветер стих, шум ливня сменился шорохом редкого дождя. Не знаю, гроза ли, мой страх, либо время и лекарства подействовали, но туман, окутывавший до сих пор рассудок, начал рассеиваться. И я решил с завтрашнего дня активно включиться в борьбу с недугом, психологически настраивая себя на выздоровление. Если этого страстно не захочу, говорил доктор, то навсегда останусь прикованным к постели. Правда, говорил не мне, будучи уверенным, что я ещё ничего не способен воспринимать.

Утвердившись в этом решении, я окончательно успокоился и, наконец, уснул.

С утра начались ежедневные утомительные процедуры. Первой у койки появилась медсестра, средних лет строгая женщина, с постным лицом манекена. Она никогда не разговаривала со мной и обходилась с моим телом так, будто оно не живое, а муляж для обучения медперсонала. Сделала пару уколов, накормила с ложечки жидкой сладковатой кашицей и ушла. Следующим меня посетил массажист — белокурый улыбчивый парень. В отличие от медсестры, болтал он без умолку: обрабатывая моё тело, как отбивную, парень вёл бесконечный монолог почему-то по большей части на тему конного спорта. Рассказчик он был умелый, говорил увлекательно, с юмором, и мне, ранее равнодушно относившемуся к лошадям, было интересно. При этом, чем больше я узнавал о конном спорте, тем крепче становилась уверенность, что имею к нему какое-то отношение. Быть может, я жокей, получивший травму при падении с лошади во время скачек, а воспоминания о себе как о программисте являются ложной памятью, и массажист пытается своими рассказами пробудить настоящую? Через полчаса, закончив практически нечувствительную для меня экзекуцию, массажист пожелал скорейшего выздоровления и ушёл.