Едва не срывая петли, в комнату ворвался черный демон. Дышащий гневом, озлобленный, с горящими яростью глазами. Его красивое лицо было перекошено от не сдерживаемых эмоций, а губы поджаты.
Боже, что случилось? успела подумать я, перед тем как Князь шагнул в комнату, резко хлопая дверью.
— О чем ты говорила с Кассандрой? — спросил Штефан. — О чем таком ты с ней разговаривала, черт возьми, что после этого она пришла ко мне с просьбой продать тебя ей?! Ты, паршивка, что ты ей сказала?
Я стояла, ошарашенная и удивленная. Так значит, Кассандра разговаривала с ним? Я не ошиблась в ней.
Штефан метнулся ко мне, и я невольно пошатнулась, отступая, выронив из рук одеяло.
— Что ты ей сказала, дрянь такая?! — взревел Штефан, глядя на меня с яростью. — Что?! Отвечай!
Я попятилась, чувствуя исходивший от него гнев, который опалял меня с расстояния нескольких шагов.
— Н-ничего, — пробормотала я.
— Не лги меня, паршивка! — заорал Князь, двинувшись на меня очень быстро. — Только посмей солгать!
Я испуганно метнулась к стене, не отрывая глаз от его озлобленного лица, искаженного мрачной тенью.
— Я... я просто...
— Я видел, что ты разговаривала с ней в зале! — шипя, выдавил Кэйвано. — Неужели ты думаешь, что я не видел? Думаешь, могла скрыть это от меня! — он сделал еще один шаг ко мне, а я стала скользить воль стены. — Что ты ей сказала, Кара? — выговаривая каждое слово, выстрелил в меня он. — Что такого сказала, после чего она решила выкупить тебя у меня!? — его гнев я ощущала всем телом, которое тряслось, как в лихорадке от страха. — Надеялась, что я слепой глупец, не сопоставлю два и два!? Говори!
— Я лишь... всего лишь сказала, что была в детском доме, — пробормотала я оправдание, глядя на него.
— Ты лжешь! — взревел он, метнувшись ко мне и желая схватить меня в свои тиски.
— Нет! — воскликнула я, оказавшись проворнее него и кинувшись в другую сторону, вырываясь от него.
— Иди сюда! — кричал он мне вслед, когда я, стараясь защититься, решительно помчалась к двери, лишь в ней видя свое спасение и совершенно не думая о том, что будет, когда Кэйвано меня настигнет. Я должна была убежать от него! Сейчас. Хотя бы сейчас...
Но он был быстрее, а потому догнал меня в два прыжка у кровати, и, схватив меня со спины и развернув в воздухе, повалил на постель, сильно стискивая мое тело.
Я попыталась брыкаться, отбивалась ногами и била его руками, по лицу, груди, тянула за волосы, но он оставался безучастным к моим попыткам вырваться.
— О, нет, — хватая меня за руки, воскликнул Князь, он резко оседлал меня, навалившись сверху, — тебе не сбежать. Неужели ты еще не поняла этого?
— Отпустите меня! — попыталась вырваться я.
— Тебя отвезти в подвал? Чтобы над тобой там поиздевались вдоволь?! — заорал он на меня.
И я сжалась, покоренная этими словами. Я ничуть не сомневалась, что он исполнит свою угрозу.
Одним движением руки он обнажил мою грудь, взирая на нее с видом хищника, резко наклонился, захватывая ее в плен своих губ и покусывая зубами. Руки скользнули вдоль бедер, разводя их в стороны и открывая проход к заветному месту моего тела. Он лишь приподнял юбку, обнажив ноги, грубо рванул на себя трусики, отбросив их в сторону, и уже через мгновение я ощутила его пальцы там.
Попытка вырваться не возымела результата, мои руки, пытающие защитить самое ценное, были упрямо отстранены и сцеплены в замок его второй рукой. Я шевельнулась, вызывающе выпятив грудь, пытаясь вырваться, но мое стремление освободиться имело иной исход. Штефан с рыком, подобным зверю, сомкнул губы на моей груди, покусывая ее и заглаживая жалящие укусы влажностью языка.
Я застонала, когда его пальцы скользнули в меня, я воспротивилась насильственному проникновению, но мое тело отозвалось на него совершенно иначе, что меня раздосадовало и возмутило. Мозг боролся, тем временем как тело уже сдало бастионы. И перед кем, — перед насильником!? Перед демоном!
Я застонала, мне хотелось верить, от отвращения к себе самой, но сладкая судорога, что скользнула вдоль тела коварной предательской змейкой, уверяла меня в обратном.
Через мгновение Князь отстранился, приподнимая меня за собой, и не говоря ни слова, только смотрел в глаза. Своими горящими глазами цвета грозового неба, в которых плескалось... что-то, чему я не могла дать определения или найти объяснения.
Я взирала на него с непониманием, готовая ко всему. Но не к тому, что последовало затем.
Он расстегнул ширинку, выпуская на волю восставшую, готовую к действию плоть. Я смотрела на него, как завороженная. А Штефан, схватив мои волосы, намотав их на кулак, вынудил меня наклониться.
Наверное, краешком разгоряченного и охваченного страхом сознания я понимала, чего именно он хочет от меня добиться, но противилась этого всем своим существом. Нет, только не это. Только не так! Стыдно, противно, невозможно!.. Я никогда не сделаю этого. Не буду!.. А внутри все дрожало и рвалось прочь.
Князь толкнулся бедрами вперед, так резко и неожиданно, что его член коснулся моего лица. Я в страхе отпрянула, но мужские пальцы лишь жестче вцепились в мои волосы, не отпуская.
— Не смей! — зловещим шепотом проговорил он, нависая надо мной. От боли хотелось кричать, но я лишь чувствовала резь в глазах, облизнув губы. — Ты знаешь, чего я хочу, — сказал он отчетливо. — Так сделай это.
Я испуганно уставилась на его плоть, находящуюся в опасной близости от моего лица. Сглотнула.
— Я... я не умею... — проронила я сухим дрожащим голосом. Мне нужно было кричать, вопить, что делать этого я не буду, и я мысленно отругала себя за опрометчивость.
— Учись! — грубо выдохнул мужчина, вновь толкнувшись бедрами вперед. — Ну же, давай!
Я тяжело вздохнула, закусила дрожащие губы и, закрыв глаза, наклонилась к нему. Главное, чтобы меня не вырвало. В памяти всплыла картинка, увиденная в доме Михаэля, моего первого хозяина за гранью.
Борясь с приступами тошноты, я неуверенно коснулась губами находящейся около губ плоти. Я не знала, что делать, понятия не имела, даже не представляла, а потому действовала совершенно по интуиции. Закрыв глаза, сдерживая стон отчаяния внутри себя, скользила губами по длинному стволу неумело, легко.
И молилась, чтобы это закончилось. Господь должен сжалиться надо мной!.. Но пытка продолжалась.
— Работай языком, — сиплым голосом проговорил он в мои волосы, и я почувствовала его дрожь.
Мне казалось, что я умру от стыда, но нерешительно выполнила его просьбу, коснувшись языком его плоти и медленно, нерешительно проведя им сверху вниз. И была вознаграждена его хриплым смехом.
Я, наверное, покраснела от кончиков ушей до пяток! А ему смешно!.. Обида и боль захлестнули меня.
Но... этот полустон, какой-то странный всхлип... разве это похоже на смех?..
Я неуверенно приподняла ресницы, вглядываясь в лицо Князя. И задохнулась от удивления. Искаженное мукой наслаждения красивое лицо сложно было назвать... веселящимся. Горячее, раскаленное наслаждение сомкнуто его своими путами, влажное, обжигающее наслаждение, которое, к моему стыду, породило в моем теле отклик в виде внезапного и предательского всплеска возбуждения.
Я охнула, пораженная, раздосадованная позывами своего тела, его реакцией на этого... монстра! Но уже чувствовала, как что-то вязкое, скользкое, влажное, горячее тянущейся болью проникает в меня, наполняя сладкой мукой ожидания. Мое тело горело, соски возбужденно восстали, врезаясь в ткань рубашки, а шея, скованная его пальцами и их грубоватыми поглаживаниями, отдавалась мелкой будоражащей дрожью.
Я вся дрожала под этими пальцами, неумело и неискусно выполнявшая свое наказание. А потом...
— Хватит! — вдруг воскликнул Штефан, отталкивая меня от себя и поворачивая к себе спиной.
Я испугаться не успела, как оказалась, принужденная его настойчивыми сильными руками, стоящей на коленях, открытая не только его взгляду, но и его телу.
— Я чувствую тебя, — скользнул он жарким шепотом по моей шее, вызывая дрожь и толпу мурашек. — Я ощущаю твой жар, Кара, — его пальцы скользнули по моему телу, едва касаясь чувствительной кожи, едва коснувшись сосков, легко пробежав между ног, быстро и легко сжав складочки и найдя влажный вход. — Я знаю, чего ты хочешь, — жарко проговорил он мне на ухо. А я ощущала, что превращусь в пепел, если он не коснется меня еще раз. Только сильнее, крепче, жестче.
Я невольно вильнула бедрами ему навстречу, но, услышав гортанный хриплый смех, метнулась вперед, желая избавиться от насмешки путем побега, но сильные руки удержали меня на месте.
— Рано, крошка, — осадил он меня огнем голоса и прикосновением к разгоряченному телу. — Слишком рано. Неужели ты не попробуешь основное блюдо? — развернув к себе мое лицо и запечатлев горячий поцелуй на моих губах, резко и решительно вошел в меня, хрипом касаясь моего языка своим.
Чей это был стон, такой восхитительно сладкий, побуждающий действовать, возбуждающий до крайней меры? Его? Или мой!? Что происходит со мной и моим телом?.. О, Бо-ож-е-е!..
Размеренные движения его тела вскоре превратились в резкие и уверенные толчки, быстрые, острые, бесконтрольные. Он решительно толкался в меня, сильнее, крепче насаживаясь на мое тело, подвластное сейчас ему одному. Сдерживая мои бедра, он наклонился, вынуждая наклониться меня, изменяя угол проникновения и скользнув меня еще глубже. С каждым новым толчком резче, жестче, сильнее... Вызывая стоны, мольбы, даже крики, срывающиеся с моих губ. С каждым новым проникновением настойчивее и сильнее касаясь чего-то, что дарило блаженство, отчего затруднялось дыхание, перед глазами мелькали искры и светящиеся шарообразные огни. И дрожь... сладостная, восхитительно приятная дрожь во всем теле, вызывающая дикие и необузданные сокращения внутри меня, которые в одно мгновение изменяются, уступая место потрясающему наслаждению, пронзившему меня, подобно удару молнии.
Громкий крик не успевает сорваться с моих губ, он оказывается заглушенным жарким, пожирающим поцелуем Князя, дрожащего всем телом вместе со мной и нетерпеливо покусывающего до крови мои губы.
Позже он уложил меня рядом с собой на кровать, недвижимую, покоренную, порабощенную, затихшую, обнимая сзади своими ручищами, не давая и шанса на то, чтобы покинуть постель без его на то согласия.
Мое сердце стучало, как сумасшедшее, врывалось в виски, колотилось в грудь. Я закрыла глаза.
В воздухе витал запах секса, дикого, рьяного, откровенного, сумасшедшего секса, он касался моего носа, вызывая в памяти детальные воспоминания того, что произошло. И меня начинало трясти.
Князь прижал меня к себе, уткнувшись носом в шею, скользнул губами по виску, прикусил мочку уха.
— Ты принадлежишь мне, Кара, — сказал он тихо, но твердо, так, что я содрогнулась. — Ты не убежишь, я не продам тебя. Твое место в моей постели, пока я этого хочу. Когда ты уже это поймешь?
А в голове билось набатом, громогласной мыслью, убивающей меня. Я предала саму себя!
— Никогда, — прошептала я одними губами, полагая, что он не слышит.
Но он услышал. Резко повернул меня к себе лицом, подмял под себя, одним стремительным движением раздвинул бедра и вонзился в меня на всю длину. Я вскрикнула, но даже не успела воспротивиться захвату.
— Ответ неверный, — прошипел он мне в лицо, двигаясь сильнее, жестче, резче, вонзаясь в меня с новой силой, приподнимая ноги, углубляя вторжение.
Было больно поначалу, от неожиданности, от его преднамеренной грубости и жестких движений во мне, будто наказывающих, рваных, но вместе с тем отточенных. А потом...
Я прокляла себя. Снова. Потому что я чувствовала в объятьях зверя то, что мне чувствовать было нельзя.
И это было лишь первое мое поражение ему...
18 глава
По следам
Быстротечно промелькнула осень, на смену ей ворвалась пленительная морозная зима, укутавшая город легким покрывалом из снега. Но зима закончилась так же быстро, как и началась, проскользнув змейкой и скрывшись в журчащих ручьях весны, которая, придя из ниоткуда, накрыла город уже в конце марта. И, уступая место теплому ветру и весеннему солнцу, в город ворвался пленительно сладкий, дурманящий май.
Но Штефана Кэйвано, сидящего в своем кабинете и задумчиво смотрящего невидящим взглядом в окно, мало заботил теплый и ласковый май, Князь думал о телефонном разговоре, который только что закончил. Последние месяцы хозяин Багрового Мыса думал лишь о том, чтобы найти виновника его вынужденной опалы и неодобрительного к нему отношения со стороны Совета, которое кому-то было на руку.
После того, как Исаак Хотвар выступил на Совете с докладом, больше похожим на донос, о нарушении правил Устава, уличая в разглашении существования Второй параллели своего племянника, Советом было решено провести тщательное расследование с целью выявления разносчиков, осведомителей, а также целей данного нарушения. Лестер Торалсон предложил найти зачинщика разглашения до момента, пока не станет слишком поздно, ибо восстание было не к чему, да и последствия его могли стать сокрушительными. Было решено выделить Ищеек для поиска преступников и наводчиков, но и сам Штефан не желал оставаться в стороне, решительно настроенный, чтобы самому найти предателя. И уничтожить его.
И месяцы спустя для него всё по-прежнему сводилось к главному нарушению, которое могло пасть на жителя Второй параллели — огласка, причина раскрытия тайны, нарушений правил Устава. Предательство.
Этот донос, предпринятый дядюшкой Хотваром, был лишь поводом, чтобы устранить его, Штефана. От власти. Устранить сейчас, как не удалось сделать это много лет назад, когда умер Бернард Кэйвано. И чтобы достигнуть цели Хотвар, по всей видимости, готов был пойти на всё. Включая собственное падение.
Спустя месяцы после проведения расследования, обнаружения его результатов, подтвердилась лишь еще одна догадка Штефана: всё было подстроено специально. Чтобы свергнуть его с княжеского трона, завладеть Багровым Мысом, отобрать власть и навлечь позор на него лично и на весь его род в целом. Отомстить, опорочив его имя.
Ведь известно, что клеймо предателя, если таковое ляжет на имя клана, распространится на весь род до конца его существования, если таковое будет долгим. С предателями обычно поступали категорично, избирая жесточайшую меру наказания, помещая в колонию и уничтожая. История Второй параллели знала подобные случаи, и лишь немногие представители угнетенных когда-то родов существовали по сей день. Многие из их представителей покончили жизнь самоубийством, чтобы не дать потомства и на себе завершить род предателей, а кто-то сошел с ума, не справившись с биркой стыда и клеймом позора. А если они и жили, то проклинали судьбу за то, что выжили. Потому что участь предательства до скончания века легла на их плечи, — без права пересмотра решения Советом в будущем. Всё имущество, если оно имелось, отдавалось в пользование властям, и предатель, как правило, оставался без средств к существованию, вынужденный влачить жалкое существование нищего и отверженного. За грань их не выпускали, вынуждая погибать на родной земле, а если по каким-либо причинам им удавалось проскользнуть, их вылавливали, доставляя в колонии, где они и доживали свой срок, ожидая скорой смерти после изнурительных пыток или полного сумасшествия в одиночной камере.
