Музыка тишины

Грегори перевёл взгляд на огонь и глубоко задумался, пытаясь до конца осмыслить всё, что сегодня было сказано. Неужели, правда? Может ли быть, что Вильгельм любил его? Ведь если это так, тогда получается, что Грегори сам, собственными руками... Нет, этого просто не могло быть, он бы почувствовал... или...

* * *

Зал блестит хрустальными бокалами, сотнями свечей и улыбками. Здесь собрался весь цвет высшего общества: самые красивые, самые влиятельные, самые богатые, но Грегори не видит никого кроме него. А он кружит по залу с очередной партнёршей и даже не смотрит в его сторону. Всё правильно, здесь и сейчас они никто друг другу.

Глаза Вильгельма непривычно светлые переливаются медовыми всполохами, длинные тщательно уложенные локоны сияют мистической синевой, движения, как всегда легки и грациозны. Он магнитом притягивает взгляды, разные: ревнивые, восхищённые, завистливые, оценивающие. Он рождён, чтобы соблазнять и очаровывать. Забавно наблюдать, как матёрые светские львы, сами того не подозревая, слушаются его, словно цирковые собачки, а изворотливые придворные хитрецы вытягиваются в струнку, будто кобры под волшебную дудочку заклинателя. Они просто недооценивают его. Ещё бы — слишком юн, слишком красив, и наивного избалованного простачка разыгрывает из себя виртуозно.

Грегори ненавидит этот яркий сверкающий мир так же яростно, как когда-то ненавидел серый унылый Мэдрижхайм. Он так стремился вернуться сюда после окончания обучения, и вернулся, хоть и трудно это было, а сейчас всё и все здесь будто отнимали у Грегори то, что должно принадлежать ему, только ему и никому больше.

Вильгельм оборачивается, ловит его нарочито равнодушный взгляд и улыбается, едва заметно, лукаво и насмешливо. Только он один так умеет. Так, чтобы от одного взгляда, от лёгкого движения губ кровь в жилах закипела, чтоб дыхание перехватило, и всё тело жаром обдало. И ведь знает, прекрасно знает, что делает. Грегори медленно закрывает глаза, безмолвно принимая его приглашение.

Позже, когда на часах уже три, гости давно разъехались, и все в замке заснули, Грегори, лёгкой тенью скользит по тёмному коридору, стремительно поднимается по лестнице и толкает тяжёлую дубовую дверь. Здесь тепло, мягко мерцают свечи, и пахнет терпкой сладостью.

Вильгельм стоит у окна, оборачивается на звук. Красивый и невозмутимый, привычный, но всё так же непонятный и непостижимый. На нём только струящийся шёлковый халат, волосы небрежно распущены.

— Я слышал, королю сегодня стало хуже, — подходя ближе, говорит Грегори.

— Да, уже скоро всё решится, — кивает он.

— И что будет?

— Когда король умрёт, принца устранят. Это уже вопрос решённый — никто не позволит слабоумному занять трон. Его под чужим именем отправят в какую-нибудь дальнюю провинцию и обеспечат достойный уход. Со мной произойдёт несчастный случай, а следующим правителем станет Эдмунд, как единственный ближайший кровный родственник короля по мужской линии.

— И ты так просто готов отказаться от власти?

— Одному из нас всё равно пришлось бы уступить, а так... Эдмунд может выбрать себе любую партнёршу. Орден тут же вернёт его избранницу семье, восстановит титул и подходящую легенду по поводу её длительного отсутствия при дворе придумает. Их наследники не вызовут ни у кого недоумения, которое могли бы вызвать наши.

— Наши? — уточняет Грегори. — Ты хочешь сказать, что собираешься выпить отвар?

— Да, — коротко и безапелляционно.

— Но зачем?

— Эдмунду придётся его принять, а я не хочу жить дольше него.

— Эдмунд... — Грегори чувствует, как в груди поднимается глухое раздражение, — неужели он всегда будет стоять между нами?!

— Не между, Грей, рядом. Ты же знал всё с самого начала. Он дан мне с рождения, у нас с ним душа и сердце пополам и это никогда не изменится.

Да, Грегори знал это, ещё два года назад, когда впервые привёл его в свои покои в Мэдрижхайме. Но тогда он и представить не мог, что дело зайдёт так далеко, что смазливый мальчик вместо того, чтобы стать забавной игрушкой, всю жизнь перевернёт и душу наизнанку вывернет. А теперь, одна мысль, что он может принадлежать кому-то ещё, сводила с ума.

Вильгельм будто слышит его мысли, или просто хорошо его изучил. Он опускает руки, чуть передёргивает плечами, шёлк с лёгким шелестом соскальзывает с гладкой белой кожи. Поднимает голову и смотрит. Говорят, глаза — зеркало души, а у него чёрные омуты. Затягивают, но не отражают ни мыслей, ни чувств — всё скрыто в бездонной глубине.

Грегори целует его, требовательно и горячо, обнимает, а потом раскладывает прямо на полу, напрочь забыв о стоящей рядом кровати.

— Ну вот видишь... видишь, я не отталкиваю тебя... никому больше не позволил бы... никогда, а тебе отдаюсь, — шепчет его личное проклятие, вздрагивая и прижимая к себе крепче — я же сам... сам тебя выбрал, неужели не понимаешь... тело своё тебе отдаю, магию с тобой разделить хочу, связать себя с тобой навсегда... неужели тебе мало... ты жаден, Грей... но помни, кто требует слишком многого... рискует потерять всё... ну же, посмотри на меня... с тобой... твой... неужели не видишь...

Грегори хочет верить. Особенно сейчас, когда тело любовника, словно глина в его руках, но ревность не даёт покоя. И он метит его, жадно затягивая и прикусывая кожу на плече, на шее, на груди, сжимает властно и без всякой нежности. Это — то, что сейчас между ними — никому не доступно, здесь и сейчас их только двое. И так должно быть всегда.

* * *

Воспоминание было такое яркое, что Грегори казалось, будто он до сих пор слышит те, сказанные Вильгельмом слова. Возвращаться в эту застывшую и растянувшуюся на долгие годы одинокую реальность не хотелось. Почему же он не поверил ему тогда? Он же слушал, но, видимо, не слышал.

— Я попытаюсь убедить старейшин, Эдмунд. Я сделаю всё, что смогу, — устало вздохнул Грегори. Он ещё никогда не чувствовал себя таким счастливым и таким несчастным.

========== Глава 29. Ценная собственность. ==========

Гора внутри оказалась странной. Очень гладкие стены, много пустоты, много просторных выступов и казавшаяся бесконечной каменная винтовая лестница спускающаяся вниз и закручивающаяся вверх. По сути это был и гигантский многоквартирный дом, и сам город одновременно. Соответственно у жилищ даргов предполагалось два входа: один внешний с широкой площадкой для приземления столь массивных существ, и один внутренний — ведущий, собственно, в Оргад, в самое сердце города клана Оринги.

Эмили с изумлением смотрела на идеально ровную поверхность, на месте которой только что находился просторный проём, через который она прошла. Ни единой трещинки, ни намёка на его существование. Всё вокруг было наполнено светом и воздухом, где-то едва слышно журчала вода и ещё были цветы, много и разных. Такое не могли создать даже самые искусные человеческие маги, такое под силу лишь истинным детям стихии.

— Нам наверх, — деловито сообщила Флариона, — мы с мужем вас отнесём.

— Мы могли бы дойти и сами, — робко возразила Эмили, — здесь так красиво.

— Храм очень высоко — на самой вершине, подниматься пешком слишком долго, а нас уже ждут. Обещаю, у тебя ещё будет достаточно времени всё рассмотреть.

Эмили кивнула и без возражений забралась на спину дарги, как только та приняла вторую ипостась. Флариона летела осторожно, чтобы лишний раз не тревожить девочку. Как-то незаметно для себя дарга прониклась искренним сочувствием к этому несчастному наивному ребёнку. Она прекрасно отдавала себе отчёт, что девочка ей чужая, настолько чужая, насколько вообще может быть, но вот прямо сейчас это не имело никакого значения. Они виноваты перед ней и её спутником — они не только не вернули долг чести, но и подвергли риску. Недопустимо и непростительно.

Вскоре они подлетели к вершине, каменный потолок раздвинулся, пропуская в огромный, идеально круглый, искрящийся зал храма. И снова ровный гладкий перламутровый пол вместо зияющего провала, на который приземлились дарги со своими гостями. Эмили была уверена, что именно этот храм она видела накануне, только внутри он оказался неожиданно пугающим. Жемчужные полупрозрачные стены, высоченный потолок, четыре массивных богато украшенных драгоценными камнями трона, расположенных вдоль стен на равном расстоянии друг от друг, к которым вела широкая лестница. Больше ничего, ни одной лишней детали. Всё это пространство и сверкающее, лишённое тепла, великолепие не только завораживало, но и угнетало.

— Мы рады видеть вас, — неожиданно раздался зычный мужской голос.

Эмили невольно вздрогнула, она была так поражена увиденным, что даже не заметила, что в зале были другие дарги. Их было всего четверо — двое мужчин и две женщины. Они стояли у одного из тронов, с высоты взирая на посетителей.

— Это жрецы кланов, — тихо пояснил Лариан.

— Думаю, все мы знаем причину, по которой вы сегодня здесь, — на правах хозяина, продолжил жрец клана Оринги. — Дарэн, Флариона, пусть ваша гостья поднимется к нам.

Эмили посмотрела на Уила, и он без лишних слов последовал за ней. Лариан и его семья остались на месте. Своих жрецов дарги слушались беспрекословно. Даже удивительно, но выглядели жрецы на удивление обычно. Сейчас они были во второй ипостаси и почти не отличались от людей. Более того, и между собой они не сильно различались, хоть и принадлежали разным кланам. Фактически всё, что отличало их друг от друга — это цвет глаз и одежды. Тёмно-вишнёвые глаза и длинное бордовое одеяние у жреца клана Оринги, зелёные — у жрецы Варги, голубые — у жрецы Вирхи и карие глаза с золотисто-коричневым одеянием принадлежали жрецу Эльды. С другой стороны Эмили уже поняла, что дарги вообще не сторонники излишней вычурности, во всём, что окружало их, они больше ценили простоту и удобство, нежели красоту.

— Правда ли, что ты пришла к нам из другого мира, дитя? — благосклонно улыбаясь, спросил жрец.

— Я не знаю, — честно ответила она.

— Правда ли, что ты носишь метку на своём теле?

— Что?

— Сияние... ты ведь сияешь, верно? Покажи нам свою метку.

Эмили непроизвольно дёрнулась, и прижала к груди руки.

— Ты не обязана, — заметив это, вмешался Уил.

— Я не с тобой разговариваю, мальчик, — нахмурился жрец.

— Я её старший брат, а, значит, несу за неё ответственность.

-Хардин, думаю, он в своём праве, — жрица Варги мягко оттеснила своего коллегу и выступила вперёд, — не беспокойтесь, вам не о чем беспокоиться. Мы не станем никого ни к чему принуждать. Вы ведь гости здесь, и мы помним об этом, как и о том, что обязаны вам жизнью нашего соплеменника.

— Я рад это слышать, — кивнул Уил, — и искренне надеюсь на ваше благородство.

— Нам просто необходимо убедиться, что твоя сестра, действительно, отмечена Кео.

— Но... это всего лишь след от удара ледяной молнии, — возразила Эмили.

— Кто знает, как Кео выделяет достойных? Покажи нам её печать, дитя. Тебе нечего стыдиться.

После некоторых колебаний, Эмили всё-таки выполнила просьбу. Символ всё nbsp; — Вы все пойдёте с нами? Но зачем?

так же мягко серебрился на бледной, чуть покрасневшей коже. Жрецы долго и внимательно рассматривали его, будто редкий артефакт.

— Что ж... — печально вздохнула жрица Вирхи, — Сияющая... сомнений быть не может.

— Дарэн, Флариона, может ли ваша семья поручиться за этих одноликих? — обратился, наконец, жрец Оринги к соплеменникам, которые по-прежнему стояли у ступеней, не пересекая невидимой границы.

— Да, — ответила за всех Флариона.

— Что ж, вы можете остаться. Никому из даргов какого бы то ни было клана, не позволено будет выказывать по отношению к вам неуважение или враждебность. Отныне вы принадлежите клану Оринги, семье Дарэна и Фларионы. Можете идти.

* * *

— Правильно ли мы поступили? — после того, как дарги с одноликими покинули храм, спросила жрица Вирхи.

— У нас не было другого выбора, мы не могли отказать Сияющей, — сказал жрец Эльды. — К тому же они сами скоро уйдут, слишком сильные узы их соединяют с теми, кто остался в том мире, из которого они пришли.

— Я никогда не видела живых воплощений Сияния и Мерцания... даже представить не могла, что такое возможно. Не понимаю... такая сила в столь недолговечном и хрупком сосуде, — покачала головой жрица Варги, — ей не выжить, после высвобождения.

— А она и не должна. Помнишь то, о чём предупреждала нас Видящая? Скоро всему придёт конец. Всё, что нам остаётся — вернуться к истокам.

— Развоплощение? Но мне нравится иметь плоть, кроме того, развоплощение лишит нас памяти, — ужаснулась жрица Вирхи.

— Мне тоже нравится иметь плоть, но ещё больше мне нравиться просто быть. Мы дети стихий — у нас нет души и, если мы погибнем вместе с этим миром, от нас совсем ничего не останется. А память... в новом воплощении, может, она не так уж и важна.

— Творящая Иола, талантливее своих сестёр, но и она лишь хороший мастер — не творец. Мы знали, что рано или поздно всё рухнет, — согласился жрец Оринги. — Нам надо готовиться, потому что времени у нас осталось не так уж и много.

* * *

Жрецы не ошиблись — Эмили с Уилом не планировали надолго задерживаться у даргов. Они готовились к скорму возвращению, правда, Эмили пока никак не могла понять, что именно задумал её спутник. Он подробно расспрашивал Лариана о традициях людей, живущих в Виане, об их законах и системе управления, а ещё много тренировался. Эмили догадывалась, что Уил хочет выяснить границы своих возможностей, восстановить и отточить былые навыки, ведь, как оказалось, его тело вспоминало гораздо быстрее и охотнее разума.

Между тем, и самой Эмили скучать было некогда. Она бродила по Оргаду, оказавшемуся воистину огромным, гуляла по окрестным лугам, собирая лечебные травы и коренья, слушала предания и легенды, которые ей рассказывала Флариона. Жрецы не солгали — дарги, действительно, относились к ним, если не доброжелательно, то, по крайней мере, вполне терпимо. Может, им и не нравилось присутствие одноликих на их землях, но они никак этого не демонстрировали. Одно вызывало смутное беспокойство — Киран. Он никогда не разговаривал с Эмили и не подходил близко, но неизменно всюду следовал за ней.

— Я думаю, им не стоит возвращаться, — вечером, накануне назначенного дня, неожиданно сказал дарг матери.

— Это их решение, Киран, — возразила Флариона.

— Это опасно.

— Они это понимают, но у них есть на то свои веские причины.

— И какие же?

— Я не спрашивала, но точно знаю, что Вильгельм не стал бы подвергать сестру неоправданному риску. К тому же, как ни крути, но они возвращаются к своим.

— Люди даже своих делают рабами, — с отвращением выплюнул Киран.

— Мы не вправе их осуждать. Они другие. И с чего ты вдруг так беспокоишься о них?

— Девочка... она кажется такой уязвимой... и ей было больно, когда я...