— Боги простят. А я даже не человек, — выдохнул я. Меня снова трясло от ее голоса. Я не интересовался деталями — кто из них просит прощения, потому что я уже ненавидел их. Обоих. Ненавидел так, как не дано, к счастью, ненавидеть землянину двадцатого столетия. Так, как может ненавидеть только галаксмен, обернув свою ледяную, острую, как старинный титановый меч ненависть любовью. Жалея — до срока. Ничем не выдавая себя. Даже когда придет пора.
— Прости...
— Все хорошо, — безжизненно пробормотал я, — все великолепно.
И при этом подумал про себя: "Тебе не удалось убить меня. Ну, уж я не упущу своего часа."
По телу прокатилась последняя судорога боли, и наконец-то полегчало. Я медленно сел, повернулся к жене, отвалив по-идиотски челюсть, покрытую смесью крови, песка и слюны и посмотрел в ее очень разные глаза. Она содрогнулась. Та она, которая была внутри, профессионал, поняла, что мирное разрешение конфликта никогда не станет возможным, даже если нам предстоит биться в одной армии. Она не была дурой. Похоже, теперь ее не очень занимали подробности группенсекса в караулке. Так и оказалось на деле. Когда я утерся и холодно позволил продолжать, она торопливо рассказала, что утром ее вышвырнули в помойную яму, токуда она не помня себя от горя выбралась и поспешила уйти из города. И все такое. Я смотрел в мерно открывающийся рот, медленно отплевывался от песка и думал: "Ты многосмертна, но я буду искать тебя и убивать. Мучительно убивать раз за разом, пока не убью навсегда."
— Тебе очень плохо? — сочувственно спросила она, — Может, выпьешь чего-нибудь?
— Ты умница, мне не хватает доброй порции кофе с коньяком. И, конечно, сигареты, — улыбнулся я, думая: "Я буду ласкать тебя, я получу от тебя величайшие удовольствия, которые способен получить от женщины галаксмен, я буду упреждать каждое желание и копить ненависть. И однажды я получу свое, за каждое — особо."
Мани уже заказала все мне необходимое, но тут Тари приоткрыл глаза и повернулся к ней. Я с облегчением вздохнул:
— Все хорошо, что хорошо кончается.
Она поняла двусмысленность и тревожно вскинула на меня глаза, но я улыбнулся, поцеловал ее и сказал:
— Я весь в песке, отпусти меня искупаться. Я хочу побыть там один. А у моего драконодруга к тебе уже, наверное, есть пара вопросов.
— Есть, — подтвердил Тари.
— Кто я, чтобы возражать Вам? — прошептала она. Я снова улыбнулся:
— Тогда я пошел. Тари, развлеки гостью в мое отсутствие... Валькирия!
И я уже стоял на берегу озера. Капсула озабоченно пробормотала:
— Ты в порядке? Как твои рефлексы?
— Нормально.
— Боже, что с вами творилось! — вздохнула она, — Знаешь, я уже хотела вмешаться, но дракон бездействовал, и я тоже не стала лезть. Ограничилась непрерывным контролем функций твоего организма, чтобы вовремя реанимировать.
— Чертово восприятие, — проворчал я, влезая в кристально чистую воду, — Я чуть не свихнулся. Ух, хорошо-о!!! И червяк... Тьфу! Еще советовал жалеть эту садистку!
— Может, кокнуть ее? — спросила Валькирия непринужденным, светским тоном. Я рассмеялся и покачал головой:
— Не понимаешь. Ты, неисправимая гуманиска, именно гуманиска! Пойми, я не имею морального права теперь ее отпустить.
— Я сказала кокнуть, а не отпустить, — ворчливо поправила меня Валькирия.
— Это одно и то же. Говорю же, что ты не понимаешь! — разозлился я, — Она же теперь ждет этого, как избавления, думает, небось: "только бы полегче да поскорей" или что-то в этом роде. Не-ет, Валькирия, кокнуть, как ты неизящно выразилась, ее рано.
— Боже, с кем я связалась, — вздохнула капсула, — Ты от всякого носителя разума перенимаешь все плохое или выборочно, от наиболее гнусных экземпляров?
— Отнюдь, — сказал я, отряхиваясь на берегу, — Но для обыкновенной безопасности мне нужно привить ей рвотный рефлекс на свою особу. Иначе ее снова кинуть убивать меня, просто в другом теле и с опытом неудачной попытки сделать это.
— И теперь ты собираешься поразвлечься пытками?
— Отнюдь нет, — холодно возразил я, — Но я не хочу, чтобы она в следующий раз преуспела в своем начинании убить меня. Между прочим, "убить" означает именно убить насмерть.
— Догадываюсь, что это не принято, — нерешительно проскрипела капсула, — Но ты мог бы попытаться договориться, заключить соглашение...
— Невозможно, — усмехнулся я, — Ведь тут дело посерьезней, чем дележ жевачки.
— Ох, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — с большим сомнением выдавила из себя капсула, — Но если интересно, то она сейчас умоляет Тари о заступничестве и прекращении нелепой ссоры. И при этом ревет в голос, кается, что не догадывалась, что ты галаксмен, потому, что считала тебя человеком. Это по секрету, надеюсь, что дракон нас не подслушивает.
— Разумеется, нет! — прошелестел Тари, — Я просто слушаю. И наслаждаюсь. Я чертовски любопытен, а ты становишься ярким бенефисом каждое посещение моего скучного небесного тела. А взъелся на нее ты зря.
— Да ну?!
— Точно. Кстати, прими мои поздравления — я просто наслаждался тем, как ты играл. Прямо скажем, не хуже выездной оперы театра "Ла Скала"!
— Опять издеваешься? — обиделся я, — Я не играл.
— А я только хотел тебя зауважать, и тут нате! Настоящие чувства — это непрофессионально, дорогой. Становись, наконец, профессионалом, пока тебя не сожрали. Значит, ты ее все же любишь?
— Угу. Как собака — палку. Пока что у меня она первая и единственная кандидатура на повешение при помощи собственных кишков.
— Тогда все же прими мои поздравления. Цветов, увы, тут не достать, ну да ничего. Купишь себе от моего имени в первом же встречном киоске по дороге. Только не торопись приводить приговор в исполнение, договорились?
— ...
— Ну!!!
— Ладно, — лениво сказал я, — Только заставить меня полюбить это двуединое чудовище не в твоей власти. А если так уж дорожишь ее внутренностями, оставь даму себе, я найду попроще и без претензий. А до нее доберусь в аду, тамошние власти небось посговорчивей.
— Не привередничай, а то вообще не улетишь отсюда.
— Да ну?!
— Связался я с вами, стоите друг дружки. Что один, что другая! — проворчал Тари.
— Так мы что, в связке? — улыбнулся я, — Ну, тогда я посижу здесь. Лет сто.
— ДОЛГО Я ЕЩЕ БУДУ УПРАШИВАТЬ?!
— Ладно, — вздохнул я, — Только не кричи на меня. Мне от твоего крика плохо.
— Не тронешь и кончика пальца Мани?
— Нет, — односложно ответил я, полируя коготь об отворот ткани, — Но надо...
— Надо утихомирить тебя, маньяк — убийца, — перебил меня дракон.
— Где уж нам, — вздохнул я, — Дикий мы народ, кровожадный. Но добродушный.
— То-то же, — помягчел дракон, — Шутки в сторону.
— Гарантирую безопасность до следующей подлости, большего нет.
— Нужно большее, — упрямо сказал дракон.
— Зануда.
— Хорошо, удовлетворимся тем, что есть. В конце концов, она разрушила, она пусть и восстанавливает. Главное, не трогай ее.
— Трогать?! — выставился я в пространство, — Может, еще и сексом заниматься?
— Почему нет?
— Я лучше с тобой займусь, от нее теперь с души воротит, — сказал я, — С тобой было бы не столь мерзко.
— Клоун, — сказал Тари. Подумал и прибавил, — Шут гороховый. Паяц задрипанный.
— Не, я теперь пай-мальчик, — шаркнул я ножкой, — Гадкими делами не занимаюсь и возлюбил всякую тв-варь. Кстати, о тварях: где же моя женушка?
Невдалеке возникла Мани, опасливо поглядывая на меня. Я широко улыбнулся, глядя ледяными глазами в ее лицо:
— Добро пожаловать.
Она молчала.
— Ты меня любишь, супруга? Так приди в мои объятия. Может быть, все уже кончилось. Я похоронил... свое прошлое.
Лицо ее посерело.
— Тари, он опять... Ты же обещал?
Кажется, в предыдущих жизнях она уже сталкивалась с моими коллегами. И от встреч сохранились незабываемые воспоминания, иначе она не пребывала бы в таком ужасе. Я усмехнулся — было чему ужасаться, но, к сожалению, я дал слово. И те остатки терранина Андрея, которые я столь бережно сохранял, были рады тому, что спусковой механизм галаксмена поставлен на предохранитель. Ведь никто, кроме садистов, не любит насилие. Я не садист, я галаксмен, а галаксмен прежде всего — актер. Актер любого жанра — от комика до палача, но мне ближе всего фарс.
Сейчас моя небольшая аудитория устала от шуток, и я мог одеть лирическую маску. Или сделать вид, что измордованное лицо бывшего землянина и есть лирическая маска. Потому, что первая заповедь галаксмена гласит:
"ДАЖЕ КОГДА ТЫ НЕ ИГРАЕШЬ, НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ДОГАДЫВАТЬСЯ ОБ ЭТОМ".
Нескладно, зато верно.За открытое, свое лицо очень скоро следует расплата — тебя делают марионеткой. Я не хотел становится марионеткой, я унял прицельный блеск глаз:
— Не могу понять, как это после всего происшедшего я еще в состоянии питать к тебе теплые чувства?
— Ты непредсказуем, — сказала Мани, — Ничего, если я еще поплачу?
— Ради бога, но я не стою твоих слез. Угораздило же тебя полюбить этакое чудовище, можно было же найти что-нибудь побезопаснее — бешенную полосатую змею, например, — утешал я уткнувшуюся в мое плечо супругу, я сидел на невысоком камушке, она стояла и плакать в мое плечо ей было очень удобно.
— Наверное, мне нужен был самый ужасный, — шмыгая носом, сообщила она. Я растрогался и тоже зашмыгал носом:
— Спасибо за комплимент. Кажется, мы все еще можем найти общий язык.
Мир был восстановлен, и сцена на берегу озера как-то неприметно перетекла в Валькирию. Невзирая на уверения об отвращении к супруге, я этого отвращения что-то не испытывал. Скорее наоборот, мы оба получили особенное удовольствие друг от друга...
... Утром, когда Мани еще спала, Тари шепотом сказал:
— Вчера ты обвел вокруг пальца даже меня. Поздравляю, высший пилотаж! Теперь я за тебя спокоен.
— А за нее? — небрежно поинтересовался я. Я внутренне хохотал. Нет уж, коли судьба связала вас с Homo Sapiens — если не имеешь практики работы с терранскими галаксменами — наплачешься не сейчас, так позже. Но на Тари я не держал зла. Я просто хотел, чтобы он не разгадал меня до конца, тем самым обеспечив некоторую уверенность в неподконтрольности. Контроль я уже нюхал. На Майе.
Мани проснулась от того, что я ласково распутывал ее прическу. Она вздохнула:
— Ты совершенно непредсказуем. Как мне узнать, чем ты станешь в следующие пять минут — витязем из сказки или кровавым чудовищем? Ну нельзя же быть и тем и другим?
— Наивное дитя, я включаю в себя гораздо больше, чем просто витязь из сказки или просто корвожадное чудовище. Я — терранин, Эйч Эс — Сол, Хомо Сапиенс.
Таких зверей она не знала. И к лучшему, а то осталась бы с Тари несмотря на все мои деликатности. Валькирия привлекла мое внимание воинственным маршем, отдаленно напоминающим вчерашний, исполненный Тари, она тщательно утрамбовывала старательно уложенные гранулы в прозрачном цилиндре специальной приспособой видом вроде тех, которыми готовят картофельное пюре.
— Что это ты сочинила? — поинтересовался я. Она хмуро пробормотала:
— Да так, кой-чего. Мелочевка на непредвиденный случай.
Цилиндр завис в воздухе, нацелив торец в сторону Мани, пискнул и снова улегся на обшивку. Валькирия сочла возможным прокомментировать:
— Считай, что я подмигнула, капитан. И улыбнулась. Все олл райт до самого полного о"кея. Ты будешь в восторге.
Мани читала "Хроники", прихваченные ей с собой в числе прочего увесистого книжного багажа. Она выудила из текста и поглощала какой-то непереводимо-двусмысленный афоризм, занявший все ее извилины. Она ничего не заметила, занятая оттачиванием своего оружия по имени "вербальное воздействие".
Да, Мани убивала словом. Я уже прочувствовал это.
— Ну, готовы к убытию? — спросил дракон, — Пока еще не прикончили друг друга...
— Значит, уже можно? — обрадованно спросил я. Мани посерела:
— Тари, он снова!
— Нельзя, — веско бросил дракон, — Так что, готовы?
— Разумеется, — проскрипела Валькирия.
— Так катитесь же под хвост вашим мамам, — подвел черту Тари под нашим пребыванием в его мире, — Удачи!
Визор показал "отрыв от поверхности", увеличивающееся расстояние до камней Тарии, наконец, скрип облачности по обшивке возвестил о преодолении формальной границы владений дракона. Капсула перевернулась номинальным "носом" вперед и продемонстрировала странное полупрозрачное образование, которое, казалось, совершенно не имеет толщины. И все же, при всей своей несерьезности, это была дверь в совсем другие Вечности и совсем другие миры. Я вздохнул, глядя на этот тоннель:
— Что-то нас там ожидает?!
— Это будет достаточно паршиво, — отозвалась капсула, поняв вопрос по своему. В середине двумерное образование начало темнеть. Мы стремительно приближались к нему. Как рассказывал Тари, различные расы из числа знакомых с такими штуковинами называют их по разному, но смысл переводов названий можно свести к трем типам: "Место, где все вращается"; "Путь, пригодный для тех, кто тверд, как алмаз" и "звездная мельница", что для двадцатикилометрового образования показалось мне слишком колоссально. Маловато оно для звезд. Разве что для "падающих", то есть метеоритов, этого извечного космического мусора.
Первый из вариантов содержал полезную информацию, и я сократил его до где-то слышанного названия "Заверть"; второй же я перевел для Мани, как "Алмазный Путь":
— Вот влезем туда, так увидим небо с овчинку, зато в алмазах! Может быть нам повезет, и мы выживем, когда пролезем по Алмазному Пути.
— Я очень надеюсь на это, — сказала супруга и покосилась на меня, — Ты так сказал... Значит, может быть, что мы и не выживем? Ты не пугаешь меня?
— Там достаточно паршиво, — пожал я полечами, — По правде паршиво.
— Скажи еще правду: ты только притворился, что простил меня?
— Как ты так можешь думать о своем супруге? Ведь я дал слово!
— Ты очень странный галаксмен. Обычно вы не причиняете таких хлопот.
Я улыбнулся, обнял вздрогнувшую жену и прошептал голосом маньяка из американского фильма:
— Не дразни меня, крошка... Знаешь ли ты, сколько твоей синей крови может вытечь, если я воткну нож в один из твоих прекрасных глаз?
Мани передернулась, посмотрела мне в лицо и чуть расслабилась. Я ласково улыбнулся:
— Не дразни меня, не делай пакостей, и тогда, быть может, я смогу показать тебе мою кровавую родину с ее прелестным набором маньяков, политиков, психопатов, отравителей, убийц, кретинов и других приятных ублюдков. Она тебе понравится. У нас есть и свои поэты, как это у классика: "Вы зовете меня низким? Да! Я готов на низости, вот только бы мне к цели немножечко приблизиться! Вы зовете меня подлым? Да! Я готов на подлости..."
Валькирия подняла нас в центр обитаемого отсека и кутала тела синими нитями энергоновых контуров — амортизаторов. Начались перегрузки, затем — ударные перегрузки, как если бы капсула пробивала корпусом каменные стены одну за другой, и я перестал болтать, не желая нечаянно откусить язык. Становилось все хуже и хуже, в секундном затишье я увидел безжизненные глаза Мани, и тут дало так здорово, что я отключился...
