Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Эдвард привел меня туда, где прятались все остальные. Это действительно был своеобразный архив под лестницей: по крайней мере, с крепкими стенами и неуязвимый для дракона. В остальном помещение ничем особенным похвастаться не могло: почти нет света и пыльные полки, сколько хватает глаз, — только тусклые лампы по углам развешаны. Кстати, электрические.

— Между прочим, — не утерпел я, отдышавшись от нашего бега, — между прочим, откуда тут, в замке, электричество?..

— Может, прямо от Врат наладили?.. — пожал плечами Мэтьюз и снова закашлялся. — Я, честно говоря, не знаю, хотя много лет здесь провел.

Эд переводил взгляд с меня на дядю и обратно.

— Простите, — вдруг тихо сказал он, обхватив себя за узкие мальчишеские плечи. — Честное слово, простите меня... я не хотел! Это я... во всем виноват!

Если судить по голосу, мальчик явно боролся со слезами, и явно побеждал их, — нежелание проявлять слабость было одинаково для обоих Эдвардов, что я знал, я был в этом уверен.

— Ты ни в чем не виноват, — сказал я как можно ласковее. — Кто же знал, что твое тело захватит пришелец из другого мира, а потом и вовсе выкинет тебя во Врата! И ведь он тоже не хотел ничего плохого...

— А теперь из-за меня... — Эдвард почти всхлипнул.

— Брось, парень, — сухо произнес мистер Мэтьюз. — Жизнь — это жизнь. Поверь мне, если бы мы не хотели тебя вытаскивать, мы бы этого не сделали. Да и никто из нас ничего не знал. Так что все квиты. В конец концов, ты изрядно настрадался, когда просидел шесть лет у тех врат. Как только с ума не съехал?.. — Мэтьюз протянул руку, чтобы потрепать Эда по голове, но остановился: рука была вся в крови.

— Действительно, Эд, не вини себя, — это уже снова я. Ох, неуютно мне в роли утешителя... но каждый раз снова бросаюсь кого-то убеждать, успокаивать... потому что мир — слишком грустное место, чтобы не пытаться еще что-то сделать для тех, кто живет в нем. А это ведь не кто-то... это Эд, на которого сейчас прямо жалко смотреть. — Честное слово, я бы с удовольствием отдал бы и больше, чтобы вытащить тебя. Как бы я мог спокойно жить, зная, что ты в таком положении?..

Эдвард слабо улыбнулся.

— Все-таки ты, Ал, это что-то! Ты ведь даже не знаешь, что конкретно с тобой случилось!

— Я думаю, все дело в эритроцитах, — печально произнес Гогенхайм. — Голова кружится, одышка, да?..

— Тихо! — прошептал я. — Скажете потом! Я не хочу, чтобы Уэнди...

И мы машинально обернулись, ища взглядом Уэнди. Я только сейчас сообразил, что, когда мы вбежали в этот архив, я ее нигде не увидел. Но тогда у меня перед глазами плавали черные точки, а потом Эдвард начал свои покаянные излияния, и я не успел ничего сообразить.

— Она была здесь! — удивленно произнес Гогенхайм. — Только что.

— Я все еще тут, — услышал я ее голос.

Уэнди вышла из-за стеллажа с книгами... по щекам ее текли слезы, а в руках она держала самодельную картонную папку каких-то подшивок.

— Что случилось?! — кажется, мы крикнули это все вместе, в голос.

— Я... я... мой отец действительно с ними заодно! Я... нашла документы! Он... он организовал им поставки оружия из Англии, и... и... — она целеустремленно шагнула ко мне, и я думал, что сейчас она мне залепит пощечину (понятия не имею, почему, но было у меня такое косвенное ощущение, будто я ее заслужил) или даже обрушит папку на мою бедную голову. Однако она просто выпустила папку из рук, так что та с глухим пыльным звуком упала на голый камень, и уткнулась лицом в мое плечо, вцепилась руками в мой пиджак... кажется, она не плакала больше, но вздрагивала всем телом.

— Не расстраивайся ты так... — неловко сказал Эд. — Ну... мало ли, почему он с ними сотрудничал?.. Может, он не знал, что они тут чем-то нехорошим занимаются?..

— Чем-то нехорошим?.. В этих документах знаете, что?! Он же с НСДАП сотрудничают, честное слово! И еврейские погромы организуют... и... и... там такие жуткие исследования на людях! Вы думаете, это у них одна лаборатория?! Да их целая сеть! Да они мир хотят завоевать, не иначе! Смотрите, все это оружие, которое тут разрабатывают, и закупают, и войска, которые по всей Европе подготавливают... что вы думаете, что это просто так?! Вы думаете, что я этого не пойму?! Переставайте считать меня дурой только потому, что я девушка!

— Уэнди, никто не считает тебя дурой... — начал я. Утешить ее казалось мне сейчас важнее, чем осознать всю глубину того, что она приоткрыла перед нами буквально в двух словах. В это самое время камни содрогнулись. С потолка снова посыпались пыль и щебень.

— Так не пойдет, — озабоченно сказал Эд. — Такими темпами он развалит замок, и нас тут всех погребет...

Гогенхайм чуть улыбнулся.

— Видимо, это неизбежно. Все-таки я должен с ним поговорить. Как-никак, это все из-за меня.

— Из-за вас? Вы о чем?..

— Не думаю, что это стоит рассказывать, тем более в двух словах, ну ладно... — Гогенхайм вздохнул. — Когда-то у меня был сын. Он погиб в результате неправильно поставленного эксперимента... я был виноват в этом. Тогда я попробовал оживить его, но в нашем мире это так же невозможно, как и в вашем. Правда, у нас легковерные безумцы ищут к этому подход несколько успешнее и находят свою гибель. В результате моих попыток получилось... это.

— Оно не похоже на Франкенштейна, — с ужасом воскликнула Уэнди — Скорее на дракона!

— Франкенштейн?.. — Гогенхайм удивленно заморгал. — Это что такое?..

— Это из книжки Мэри Шелли, очень интересной, — пояснила Уэнди, но понятнее не стало.

— Плод удачного эксперимента по оживлению, — пояснил Мэтьюз более успешно. — Получился зомби, ходил и всех убивал. Но это просто выдумка.

— Близко к правде, — хмыкнул Гогенхайм. — Но нет, у нас получилось все несколько изящнее. То, что вышло, мало общего имело с моим сыном, честно скажу. Но он... он ненавидит меня за то, что я его создал. И я не могу его за это обвинять. Понятия не имею, что значит быть гомункулусом, но, очевидно, это отнюдь не доставляет им удовольствия, раз они так стремятся стать людьми. Значит, я должен идти.

— Я пойду с вами, — сам не знаю, почему я это сказал.

— Зачем?.. — удивился Гогенхайм. — Вряд ли ты сможешь мне чем-то помочь, а против тебя он ничего не имеет.

— У меня такое ощущение, что вы идете чуть ли не умирать, — сказал я. — И поэтому отпустить вас одного я не могу. Потому что человек никогда не должен уходить в одиночку.

— Альфонс! — Уэнди испуганно посмотрела на меня.

— Ничего с нами не случится, — легкомысленно махнул рукой Эд.

— "С нами"?! Ты что, тоже собрался? — удивился я. — Но с тебя вообще никакого толку! Я-то хоть стреляю хорошо!

— А пистолет у тебя есть?..

Я замолчал. Пистолета у меня действительно не было.

Тут нас тряхнуло еще раз.

— Я думаю, имеет смысл пойти всем, — сказал мистер Мэтьюз. — Не вижу, чтобы тут было особенно безопаснее, чем снаружи.

В этот момент тряхнуло снова, и на этот раз особенно сильно. Тут уж мы просто сразу выскочили в коридор — еще не хватало быть погребенными под кипами расходно-приходных записей! Но... черт побери, коридора не было! Мы стояли на чем-то вроде галереи, прямо под нами — бесчисленные клетушки комнат со снесенной крышей. А еще прямо на нас смотрела оскаленная драконья морда. Мне пришло в голову, что он специально нас "выковыривал".

— Ну что, — произнес дракон с шипением, — вот мы и встретились, папаша. Как ты предложишь: мне сначала всех убить и потом поговорить с тобой, или наоборот?..

— Эти-то что тебе сделали?..

— Во-первых, они кое на кого похожи. Во-вторых, они с тобой. И этого достаточно.

— О, сколько мелочной злобы! Вот уж поистине, Зависть, Антуан!

— К-как?.. — мне показалось, или на морде дракона появилось какое-то странное выражение, сродни человеческому изумлению. — Как ты меня назвал?!

— Антуан, — спокойно произнес Гогенхайм. — В честь моего отца. Именно что это я тебя так назвал. Данте не сказала тебе этого имени?.. О, она никогда не говорила своим подчиненным их имен, даже если знала! Кстати, почему ты так ополчился именно на меня, а не на нее?.. Мы проводили трансмутацию вместе, если тебе это интересно. И если я тебе отец, то она тебе мать.

— Я ее тоже ненавижу! — дракон хлестнул хвостом. — Я всех ненавижу! Я только использовал ее, чтобы добраться до тебя!

— Отлично. Сейчас ты меня убьешь. Потом, предположим, ты дождешься здесь Данте — если она сюда вернется — и убьешь и ее. А что ты сделаешь после?! Что, так и застрянешь на этом острове в чешуе, ты, тень Уробороса, наделенная осколком человеческой души?

Дракон взревел.

— А что предлагаешь мне ты?! Что у меня осталось, кроме мести?!.. Или, может, — он зашипел вкрадчиво, — ты предложишь мне открыть Шамбалу?..

— Чтобы открылись двери, тебя надо убить, да?.. — спросил Гогенхайм. — Потому что Шамбала дается только тому, кто ее завоюет.

...Как я и предполагал, эта Шамбала — должно быть, просто ужас. Меньше всего хотел бы попадать туда. Ну почему все время так получается, что человеческие желания и судьбы густо замешаны на крови? Почему не выходит так, чтобы все жили мирно, почему и мира, и счастья никогда не хватает на всех?..

Вот так оно бывает. Гогенхайм когда-то желал вернуть своего погибшего сына... вероятно, сводного брата Эдварда Элрика. Потом сам Эдвард Элрик хотел вернуться домой. Потом мы с Роем Мэтьюзом хотели вернуть нашего Эдварда. А этот дракон хочет мстить. Все взаимосвязано. И все хотят Шамбалу. То есть... я не хочу, да и Элрики, вроде, не очень рвались... это на словах. Но в глубине души мы все тоскуем по раю. Наверное, даже Уэнди желала бы такое место, где ее отец не занимался бы темными делишками, которые можно расценить как предательство своей страны.

Можно ли войти в рай, расталкивая соседей локтями и убивая направо и налево?..

Так можно попасть только в со-овсем противоположное место.

— Убей меня, — огромные желтые глаза дракона опустились напротив лица Гогенхайма. — Убей меня, и ты попадешь туда. Говорят, там исполняются любые желания. У меня желание одно — смерть! И моя, и твоя. Ты убьешь меня — и оба будем в выигрыше. Тот, кто попадает в Шамбалу, погибает для этого мира.

— А ты не хотел бы вместо этого попробовать вернуться домой?

— В мир, принадлежащий людям?! — дракон отрывисто захохотал. — Я давно уже не человек! Да и ты, Гогенхайм, тоже! Сколько лет ты живешь на свете, а?!

— Какая разница?.. Жить мне не надоело. Будь рядом со мною Триша, я только желал бы бессмертия. А так... но знаешь что, Антуан, у меня есть то, что держит меня здесь: у меня есть жена, которую я должен защищать и к которой я должен вернуться, не смотря ни на что. Ты понимаешь меня?.. Ты понимаешь вообще, что это такое: хотеть вернуться к кому-нибудь?! Или даже не хотеть — но быть должным?!

И тут дракон попытался цапнуть Гогенхайма зубами. Отец Эдварда отпрыгнул в сторону — неожиданно легко для своего возраста. Нам всем тоже пришлось броситься врассыпную, потому что удар дракона отчетливо пришелся бы и по нам. Я только успел схватить Уэнди за руку, чтобы не отпускать ее далеко от себя... я знал, что не могу допустить, чтобы ей был причинен хоть какой-нибудь вред. Пусть лучше меня самого здесь похоронят.

Мы наткнулись на остатки лестницы... вниз, вниз! Спрятаться под пролетом, может быть, тогда дракон не заметит нас... и тогда, если у меня появится укрытие, может быть, я в состоянии буду...

Мы пробежали мимо того места, где остался лежать Рейнхард... пол там был разрушен. Что ж, если дракон убил моего братца — это было бы очень и очень хорошо, но я даже надеяться не смею на такую удачу. Черт, да что такое, опять до невозможности кружится голова... чем же мне пришлось расплатиться с этими Вратами, и не сдохну ли я от этого через пять минут... нет, мне нельзя сдыхать... надо вытащить Уэнди... и насчет Эда... Ведь мистер Мэтьюз тоже ранен, и едва ли в состоянии как следует позаботиться о племяннике, а я ведь тоже не чужой им обоим...

Когда мы действительно сунулись под лестницу, там уже кто-то был... кто-то?.. Тот самый мужик в железной маске, Хаскинсон.

— Вы еще живы, ребята?! — воскликнул он с наигранным удивлением. — Надо же, какие везучие! Эта зверюга почти всех перебила.

— Почти или всех?!

— Кое-кто умудрился сбежать на пароходе. Пусть бегут, трусы! Когда госпожа Данте вернется, она им покажет! А Шамбала все равно будет наша!

— Что это насчет того, что Шамбалу надо завоевать? — спросил я, поняв, что мне, — наконец-то! — представилась возможность прояснить кое-какие смутные места. — Разве это не рай?

— В определенном смысле это рай, в определенном — нет, смотря как посмотреть. Во всяком случае, счастье не дается в руки слабым. Счастье надо вырвать. А для этого — обладать силой, скажу вам это, как философ, — Хаскинсон усмехнулся коротким, торжествующим смешком. — И я эту силу получу.

— А зачем вам маска? — спросила Уэнди.

— Пока — не за чем, — он хмыкнул снова. — Но скоро она мне понадобится.

— Вы собираетесь сражаться с драконом?..

— Не раньше, чем он сожрет Гогенхайма. Профессор умудрился чем-то ему сильно насолить... да и кому он не насолил?!

— У вас есть пистолет?.. — спросил я.

— Даже если бы и был, я бы вам его не дал, — пожал он плечами. — Считаете меня за дурака?..

— Нет, за умного человека. Слово чести, против вас я оружие не обращу.

Хаскинсон внимательно посмотрел на меня и коротко, лающе рассмеялся.

— А почему бы, собственно, и нет?!

И, сунув руку в карман широкого пальто, вытащил оттуда смит-и-вессон. Бросил его мне. Я еле поймал — т-тяжелый, зараза. Да и калибр у него... ладно, на дракона с пистолетом героя вестерна?..

Я выскочил из-под лестницы.

Крик Уэнди "Ал!" зазвенел в ушах, однако я не обернулся. Прости, синеглазая... я обязательно вернусь... просто нельзя, нельзя бросать человека сражаться одного! Тем более, если этот человек — отец моего друга.

Гогенхайм, надо сказать, справлялся неплохо. На моих глазах он хлопнул в ладоши, приложил их к земле — и прямо из замкового двора выросло что-то вроде толстенного копья, которое ударило в воздух, но, к сожалению, промахнулось по дракону. Сам Гогенхайм отскочил в сторону. Подобными копьями был усеян уже весь двор замка. Они имели и тот положительный эффект, что дракону теперь очень трудно было пикировать на Гогенхайма. Но все-таки... все-таки... вот зверюга извернулась для броска, и его пасть оказалась в считанных сантиметрах от отца Эдварда... пора!

Я выстрелил, метя в ушную раковину, ибо глаз дракона мне было не видать. И попал... выстрел, которым я могу гордиться всю оставшуюся жизнь... сколько там ее осталось?!..

Дракон взревел, отворотил морду от Гогенхайма и обернул оскаленную пасть ко мне... теперь его огромные глазищи оказались прямо передо мной... превосходная мишень! И я всадил в левый глаз остаток барабана — прямо в свое отражение.

"Я ненавижу тебя, Альфонс Хайдерих... я ненавижу тебя за то, что тебе приходится убивать... так ты скоро станешь похож на своего брата, и тебе придется убить и себя тоже, чтобы избавить мир от чудовища".

— Смотрите-ка... — прошелестел высунутый из пасти змеиный драконий язык. — Мальчик озверел... ты совсем, совсем не похож...

И огромная туша тяжело повалилась прямо на меня. В сторону, прыгай в сторону!... но... черт, опять эти черные звезды в глазах! Я не успеваю... прости, Уэнди, я не успеваю! И ты, Эд, прости... И...а откуда этот синий, прозрачный свет?..

— Нет! — это Хаскинсон орет?.. — Я тоже хочу эту силу!