Кто поверит эху? - Часть 1

Тайлин возле повозки не оказалось. Нээле взяла свой дорожный мешок, пристроила к седлу, не забыла сунуть туда и нож, и шкатулку. Старалась смотреть куда угодно, только не в сторону разрушенного дома. На свежем воздухе лошадь очнулась окончательно, фыркнула, забеспокоилась. Страшно было — ударит копытом по голове, и все...

Вокруг опять было пугающе тихо. Даже цикады прекратили трескучую песню.

"Где же ты, Тайлин?"

Сдавленным голосом Нээле позвала подругу. Шипение раздалось, холоднее змеиного. От стены конюшни отделилась фигура, плавно двинулась в сторону девушки. Только тут вышивальщица заметила лежащее неподалеку тело — руки раскинуты, шея будто свернута набок, как у их спутника там, в комнате. Видно, хозяин дома не погиб вместе с гребнем; он нашел Тайлин, и отправился за второй жертвой.

Никогда не ездившая верхом, Нээле вмиг оказалась на конском хребте, в ужасе ахнула и обхватила руками шею животного. Лошадь сорвалась с места, девушка чудом удерживалась на ней. Стука копыт беглянка не слышала, все перекрывал стук ее сердца.

Долго-долго...

Невдалеке гулко, будто в медный кувшин, закричала ночная птица, чуть не насмерть перепугав девушку. Потом, опомнившись, та облегченно вздохнула — вблизи дома стояла мертвая тишина, а здесь есть жизнь...

Она понукала лошадь, непонятно как сидя на ней, и боялась лишь одного — описать круг и снова приехать к страшному дому. Но коню и самому не хотелось туда возвращаться.

Скоро стало светать. И, наконец, вдалеке, в ложбинке, Нээле различила крыши небольшого селения.

**

— Там и нашли меня земельные стражники, господин, — Нээле чувствовала, что дрожит, то ли от воспоминаний, то ли опасаясь того, что он скажет. — Здесь, на руке, след... он болит до сих пор. Я могу показать...

— Не за чем. Судьба проявилась не слишком к тебе благосклонно, — обронил хозяин дома, пристально глядя на девушку. — Ты вся побелела, а ведь много раз рассказывала эту историю.

— Я не могу забыть...

— Хорошо, тогда пока не будем об этом. Поговорим о том самоцвете. Значит, ты не открывала шкатулки?

— Нет, господин. Но там не могло быть камня. Тайлин не воровка! — воскликнула она, и добавила: — Да и приехала она с юга, а камень украли тут, на севере.

— Она — нет. А ты?

Девушка растерялась. Молчала, не зная, что сказать.

— Тогда как он туда попал, и почему?

— Я не знаю, но ни я, ни она не причастны... Я не знаю, как могу доказать. Воровство это позор, — Нээле сжала руки, едва не плача.

— А ты уж очень горячая. Женщине это не слишком идет.

— Меня никто не будет защищать, если не я сама...

— Тоже верно. Зачем ты вернулась?

— Я... не знаю. Сказать слово в его защиту. Найти того, кто поможет. Если бы его сослали куда-нибудь, разыскать...

— Если Айта не был твоим знакомым раньше, как ты могла поверить ему? И зачем он тебе?

Помолчала немного. Лицо вспомнила — хорошее, четкое, улыбку, брови словно чуть удивленно приподнятые.

— Он... очень светлый, — она запнулась, подыскивая слова, и поняла, что не знает, как и что говорить.

— Он слишком от многого отказался, чтобы не пожелать никакой награды. С чего ты взяла, что он просто не захотел забрать тебя для себя? С его слов?

— Лиани вел себя со мной как друг, — лицо нестерпимо полыхало, и девушка склонила голову, думая, что, верно, вся пунцовая.

— Ни ты, ни я не можем знать, чего он хотел. Может, ты приглянулась ему как невеста, или что-то еще. Ты всегда веришь словам незнакомцев, даже если поступки их необычны?

Тишина в комнате повисла звенящая. Девушка еще ниже наклонила голову, но нет, стыда или сожаления не ощутила — пусть говорит, что хочет, это понятные мысли, но она видела лицо юноши, глаза...

— Неужели он в самом деле рассчитывал скрыться? — проговорил ее собеседник себе самому. — Он знал все дороги... Быть может.

Его глаза были почти такими же светлыми, как у Лиани Айта. Только цвет отличается и глядел по-иному.

Нээле чувствовала, что этот человек не собирается причинять ей вред, и что она ему даже нравится чем-то. Да, вероятно, так бы понравился взявшийся невесть откуда подзаборный, но забавный котенок.

— Господин, он хотел вернуться, — произнесла она тихо.

— Оставить тебя?

— Да.

— И какой в этом смысл, если ты и впрямь так наивна и одинока?

— У любой помощи... есть предел. В соседнем округе у меня была хотя бы надежда... — не дождавшись ответа, робко спросила:

— Господин, скажите, он правда жив?

— Пока да.

Девушка тихо вздохнула. А он продолжал, ничего не заметив:

— И все же странно, что ты решила вернуться. Что ты хотела делать, если, как говоришь, у тебя нет здесь даже случайных знакомых?

— Господин, позвольте, я еще расскажу. Когда Лиани уже увезли, и я бродила по лесу, мне приснился лесной дух, тери-тае. А может и не приснился... Она будто благословила меня... тогда я решила, что судьба мне — и нам — поможет.

— Ты это серьезно? — взгляд его был странным, словно мужчина решал, в своем ли она уме.

— Но ведь и хасса... если вдруг это не было сном, она могла почуять лесную хозяйку... Это видели все.

Человек напротив улыбнулся.

— Многовато чудес. Если я правильно понял твою историю и состояние, в каком ты пребывала, то в лесу ты могла увидеть говорящий пень и рогатого зайца. Я больше верю в силу человеческой воли, перед которой не устоит зверь. А хасса та, похоже, не настолько свирепа, как хотел показать хозяин.

— Вы не... обвиняете меня?

— Нет. Но просто так верить не собираюсь. Если все окажется, как ты говорила, ты будешь свободна — твоя вина только в глупости и наивности.

— А Лиани Айта?

— Он будет наказан.

— Но за что наказывать его — он спас невинного человека?

— Дитя... Он не просто отпустил подозреваемого, то есть тебя — он еще и увез, стараясь запутать следы. И напал на товарищей по службе, когда те исполняли свой долг. И они пострадали ни за что, а могли и погибнуть.

— Но он ведь пытался помешать убийству... — потерялись слова. Значит, выбирая между ней и друзьями...

— Что тебя хотели убить, мы знаем лишь с его слов.

— Но он не лжет!

Мужчина долго и пристально смотрел на нее, потом заговорил тяжело и медленно:

— Да, скорее всего, он говорит правду и не ошибся. Такие вещи делаются — чаще, чем хотелось бы в это верить.

— Но он...

— Послушай, девочка. Ты, возможно, просто бедная глупышка. А он нарушил данную клятву и знал, на что идет. Кто он, по-твоему, младенец или дурак? Он понимал, что делает. Скажи, почему именно его нужно простить?

Не дождавшись ответа, кроме сдавленного вздоха, добавил:

— Если собираешься плакать и уговаривать, помни, что я не хасса.

— Это... это несправедливо!

— Верно. Но я сделать ничего не могу. И не буду. Есть вещи, где личные симпатии ничего не решают — это военная служба, государственная, и им подобное. Ну, разумеется, слезы. Послушай, я знаю, чего ты натерпелась. Но не считай всех вокруг злодеями. Одно дело — порядок, другой — ненужная жестокость, как с хассой.

— Какая вам разница, господин, что я считаю?— сказала она, но так покорно и тихо, что это не прозвучало дерзостью.

— Ты любишь его? Лиани?

Нээле залилась краской, помотала головой. Человек в темно-зеленом наблюдал за ней, краешком губ улыбаясь, по-доброму — и чуть свысока.

— Я знаю, что такое сильное чувство. Но есть вещи, которых просто нельзя допускать. Мне странно, что ты этого не понимаешь. Тебя ведь воспитывали женщины?

— Да, в мастерской...

— Если их тоже воспитали так же, и не было рядом мужчин, то я понимаю, почему жалость ты ставишь впереди долга.

— Мы жили тихо, почти взаперти, — произнесла она, непонятно за что оправдываясь.

— Если станет ясно, что ты ни к чему не причастна, я позабочусь о твоей дальнейшей судьбе. Пока останешься тут, под присмотром.

— А Лиани? — робко спросила Нээле.

— Я могу поручить еще раз провести расследование. Ради твоего доброго имени, чтобы тебе больше не приписывали кражу или связь с разбойниками — и твоему приятелю тоже. Для его семьи это должно быть значимо. Но спасти его вряд ли возможно, разве что всплывут какие-то особые обстоятельства. Даже если чудом удастся найти второго свидетеля, доказать, что тебя хотели убить, он натворил слишком много. Все, теперь иди, — он кликнул слугу и что-то негромко ему сказал, указывая на девушку.

За порогом набралась духу, спросила у провожатого, чей это дом. Ответ получила. Убедившись, что гостья либо пленница не собирается больше говорить ничего, слуга снова привел ее в маленькую комнату и оставил ее в одиночестве, предупредив, чтобы ждала здесь.

"Вот он, счастливый случай", — думала Нээле, сжимая узорную решетку окна. "Господин Таэна, один из хозяев этой провинции... он может помочь. Если не он, то никто, наверное..."

Нээле понимала — с ним бесполезно хитрить. И упрашивать, скорее всего, бесполезно. Только если сложить руки, то сама она, вероятно, получит свободу — но ее друг погибнет. Господин Кэраи Таэна. Человек, стоящий так высоко — а она в его доме. Если это не шанс, то что же тогда?

**

Странный рассказ. Здесь почти все носят защитные амулеты, верят в приметы и пытаются знаком отвести беду, рассказывают о призраках или нечисти, но слишком много погибших для простой байки.

Отослав девочку, Кэраи подумал немного и позвал к себе одну из старших служанок. Какая-то из них приглянулась Ариму, но никак не мог запомнить, какая, они походили друг на друга, словно близнецы. А ведь здесь не соблюдали полного единообразия в одежде и облике слуг, как в Столице.

Круглолицая женщина остановилась на пороге, почтительно поклонилась.

— Тебе поручаю девушку, она не только в этом доме новая, но и в городе. Пусть пока поживет с другими служанками. Присмотри за ней, позаботься, проследи, чтобы не обижали.

— Это все, господин? К чему-нибудь приставить ее?

— К чему... — он задумался на мгновение. — Если она вышивала, как говорит, то пусть покажет, на что способна. Дайте ей, что попросит — нитки, шелк. Все, что понадобится.

Запах василька ощущался, словно кто-то принес цветы, и Кэраи оглядел комнату — но нет, ничего. Просто напомнило.

...Ее и звали чем-то похоже — Нэйен. У мальчиков и девочек в богатых домах, если они не родственники, редко есть возможность увидеться — разве что поздороваться, обменяться несколькими вежливыми фразами на общем празднике или в гостях.

Но они с Нэйен росли скорее как брат и сестра. Ее отец и его, очень дальняя родня, дружили с юности, и не раз делили военные тяготы. Кэраи нравилась тихая девочка, рассудительная не по возрасту, и вместе с этим наивно-мечтательная. Узколицая, с нервными пальцами и тихой улыбкой, немного неловкая. В памяти остались ее синие платья — любила этот цвет, васильки в волосах... Цветок этот вольно рос только на юге Хинаи, а Нэйен разводила в своем саду. Слабый, нежный и сладковатый, в жару его аромат становился ярче, облаком повисал над клумбой.

Она умерла через полгода после его отъезда в Столицу. Тихо угасла...

Лицом Нээле была с ней несхожа — впрочем, он уже и не помнил как следует, — но что-то неуловимое их объединяло. Даже и подумать не мог о том, что заберет пленницу у Макори, была ему совсем не нужна. Не мог, пока ее не увидел.

Он уехал, когда Нэйен была жива, и вот, будто встретил призрак ее, ненадолго вселившийся в другую девушку. Трудно отказаться, когда тебе вот так напомнят о юности; пусть пока здесь побудет, раз ей некуда идти. А там будет видно...

**

Суро Нэйта, узнав обо всем, вызвал к себе сына, вытащив его прямо из объятий девицы, которая только-только успела скинуть свои шелка.

— Подумаешь, — сказал Макори нарочито равнодушно, хотя знал, что вызовет еще больший гнев. — Забрал, ну и что? Если мы не нашли никаких улик, его люди тем более.

— Избавляйся от того мальчишки, быстро! Мы хотели разыграть на доске девчонку, но нельзя давать Кэраи шанса выстроить свою партию! — он, отчитывая сына, говорил негромко, но чуть приподнимал верхнюю губу, и видны становились мелкие зубы; гримаса — верный признак ярости.

Макори знал эти доводы — слышал их раньше, но из чистого упрямства заспорил:

— Ему интересней был камень, а тот парень драгоценность в глаза не видел. Сам ведь знаешь; а придумать он ничего не сможет, иначе давно бы наговорил три воза небылиц.

— Идиот, — не сдержался Суро. — Ты с ним как разговаривал, с помощью огня и плети? А если ему посулят свободу?

Избавиться-то было проще простого. Забрать из городской стражи, а там яд, нож, любая случайность, раз уж с приговором законным велено подождать. Отец бы еще хитрее сыграл, оставил бы парня у людей Рииши и прикончил прямо там — мол, они сами не досмотрели, и разыграл бы праведное возмущение. Только Макори не собирался и власть над земельными передавать отцу. Нет уж, пусть дожидается конца проверки, все как положено.

На всякий случай поговорил с приятелем, попросил усилить охрану. Так, по старой дружбе, а то Рииши не нужны неприятности. Тот возмутился было — не хватало еще встать между Макори и Суро — но поддался на уговоры, на обещание ответной услуги. Он не любил старшего Нэйта, весь их Дом не любил, лишь к Макори относился неплохо. Суро и впрямь не начальник над земельной стражей.

— А я пришлю к тебе еще двух своих людей. Караульными будут они, ты лишь посодействуй немного.

— Ладно, я послежу, — сказал с неохотой Рииши.

Макори, довольный, процитировал строки давнего мудреца, о дружбе и взаимовыручке, Рииши только рукой махнул. И отказался от предложения отправиться куда-нибудь вечером, будто собрался сам засесть на пороге камеры арестованного и охранять. Но эту шутку Макори оставил при себе, решив, что приятель вряд ли оценит.

В своих покоях Макори предпочитал занавеси из ткани, а не из бусин: не было еле слышного, но такого раздражающего порой стука-шороха, когда кто-то их задевал. Но порой это было и недостатком.

— Ты это намеренно сделал? — привычно-бесцветным голосом спросил Суро-младший, по-звериному мягко подходя сзади.

— Что — это?

— Отдал девчонку и камень.

— Я в своем уме, с чего бы мне вредить нашему Дому?

— Ну, вреда-то особого ты не нанес... а вот возможной выгоды нас лишил.

— Слушай, — разозлился Макори, — Ты что себе думаешь? Откуда я мог знать, что он притащится? Нужно мне больно выслушивать недовольство отца!

— Не знаю, не знаю... — младший брат отступил, словно тень втягивалась в занавеси. Уже оттуда добавил:

— Только теперь если что, как бы не обвинили нас, что девчонку мы им подсунули.

— Эта мышка-полевка? Кому она теперь нужна? Пусть радуется, что жива, пока ее из дома Кэраи не выгнали.

— Хорошо, если так.

Младший брат исчез окончательно; лишь хорошее воспитание мешало что-нибудь запустить ему вслед. Нет бы единство чувствовать — хоть и разные у них матери, теперь-то оба сироты. Но Суро-младшему материнская любовь хотя бы досталась. Десять лет была у него, да и отец поглядывает одобрительно.