— А. Что. Чик??? — взгляд Текущего постепенно принимал осмысленное выражение.
— Нахера, спрашиваю, ты пошел в Кальварион?! Яйца чесать?!
— Чик? — еще раз переспросил ошарашенный Андрей и оскалился не хуже Руса. — Руки убери, — жестко сказал он, в свою очередь схватив за грудки промокшую тунику друга, в глазах которого горело пламя бешенства. — Сам козел.
Вообще-то в гелинском не существовало такого оскорбления, но во "вселенной Руса" говорили на неизвестно каком, но всеми понятном языке.
Рус в ответ зарычал, и легко поднял Андрея над собой. Воин-маг мгновенно ударил пальцами в глаза противника.
Ярость — плохой советчик. Хозяин собственной вселенной забыл, что он здесь Бог, забыл о собственных умениях непревзойденного бойца, забыл обо всем. Образ Гелинии, которую "надо спасать от рабства", затмил всё. Он пропустил удар и пальцы Андрея погрузились в глазные яблоки.
Ослепший Рус покатился по мокрой траве, воя от боли.
— Чик, очнись!!! — заорал маг-Текущий, — это твой мир, ты здесь можешь ВСЁ!!! — и невольно забеспокоился за зрение друга: "Не переборщил ли?.. Но надо же было как-то его встряхнуть...".
Голос Андрея медленно доходил до сознания Руса. Он прорывался сквозь боль, сквозь сожаление о том, что струсил шагнуть в пятно, сквозь проступившее, наконец, воспоминание почему он это не сделал, сквозь злость на весь мир, позволивший... теперь он не так уверенно думал "поработить Гелинию", сквозь обиду на Андрея, не проследившего за ней, сквозь злость... которая медленно входила в управляемое русло...
Рус поднялся и глянул на друга здоровыми серыми глазами, в которых пламя сейчас плескалось в самой глубине. Тучи развеялись. О буре напоминал лишь сильный ветер, остужавший мокрые разгоряченные тела.
Спустя долгий напряженный статер, Рус прервал молчание, во время которого "брал себя в руки". Постарался сказать, как можно спокойней. Получилось не очень:
— Я тебя отправлял за Гелинией приглядеть, Андрюша, я ты...
— Я и приглядываю, Чик, а не чешу где попало. В чем дело, — спросил он четко и раздельно.
— И как давно ты её видел? — произнес Рус с нажимом.
— Пять дней назад. Да что случилось?! Чего ты взъерепенился? Видел, вполне довольна. Я бы даже сказал чересчур, — друг фыркнул, а муж напрягся, — Грация от неё не отходит... так ты заревновал! — "догадался" Андрей и со злостью подумал: "Я же тебя к Грации не ревную, а вполне мог...".
— В том-то и дело, что "чересчур"... иди ты со своей ревностью! Причем здесь это?! Её опоили, наложили структуру, эманации хрен знает чего действуют, а ты и в ус не дуешь! — прорычал он.
— Во-первых, уважаемый Чик, я согласился оберегать её от опасностей, а не от счастья, согласен? — Андрей тоже не счел нужным скрывать раздражение, — Во-вторых, структур я в ней не замечал, и мы все носим "обтекатели". В-третьих, опоить нас сложно, но я проверю, хотя и не Целитель. И кто мог это сделать? Зачем? Там одни проверенные тиренцы, почти все — родня Пиренгула, а значит и Гелинии. В-пя... нет, в-четвертых, каких-либо эманаций я не чувствовал. В её дворце — тоже. В-пя... и, наконец, там столько интересного! Эти их структуры — точно узоры... — взор Андрея зажегся неподдельным интересом и Рус его прервал. До это слушал терпеливо и внимательно:
— И как ты объясняешь её непомерное счастье?
— А я знаю?! Если честно, я тоже не очень рад. Грацию подбила, веселятся во дворце... сначала думал так даже лучше, перестала таскать меня по пустым домам, но потом... тебя тоже это тревожит — безделье?
— Вот именно, Андрюша, вот именно... про Грацию не скажу... Ты не замечал у неё особую любвеобильность?
— Да... как-то... вроде нет. Довольная — это да. Рассказывает какие в том дворце развлечения. Одни полеты чего стоят! Дворец круглый, как все дома, и есть там такой колодец... — глаза Андрея снова загорелись.
— Стой! О чудесах потом. Понимаешь, друг... я только что её вызывал. Так вот. Гелиния — не Гелиния. Душа её, меня этим не обманешь, но... стремления, характер — чужие. Ты меня понимаешь? — видя недоумение Андрея, продолжил. — Она — Хранящая, пусть и ученица. Мы вместе составляли список работ, и первые дни она активно ими занималась, а после, декады две уже, её как подменили! Ничего, кроме любви не надо! — на живом лице сообразительного Текущего проступало понимание. Рус продолжил еще активней, — я был лоосским рабом, я знаю, как меняется психика! Душа... нет, воля... точно, воля подавляется! У меня было страдание, и неё — любовь и счастье, но хрен редьки не слаще! Она в рабстве, — Рус перешел на крик, — и кто-то дергает за веревочки! — очень болезненная для него тема, не смог удержаться.
— Чик, успокойся! — Андрей тряхнул друга. Одежда и волосы от сильного ветра успели высохнуть. Озноба, как ни странно, оба не чувствовали. — Бросай все и иди туда сам! Чего ты боишься?! — он полностью проникся серьезностью ситуации, мгновенно поверив Чику, не раз доказывавшему свою правоту в самых невероятных вопросах.
— Чего боюсь? — переспросил Рус с какой-то горькой усмешкой, — меня не станет, Андрей. Если я сейчас шагну в Кальварион — я перестану существовать как Рус, как Чик, как человек... Гелиния стоит того, но... как она потом без меня? Как я без неё? Осталось подождать совсем чуть-чуть, я чувствую, я знаю...
— Эледриас рождается! — внезапно произнес он, торжественно взяв друга за плечи. Его глаза лихорадочно заблестели. — Я назвал Имя Бога и хвала всем богам, что меня там нет... — произнеся эту белиберду, Рус схватился за сердце, — силы уходят, Андрей, я не могу тебя удержать, — после этих слов фигура Текущего поблекла, перекосилась и потекла, вполне соответствуя названию ордена.
— Я разберусь, Чик! — послышался гулкий голос и Андрей пропал. Пропал и Рус, оставив во вселенной стихающий ветер.
Хозяин очнулся сам. В спальне столпились почти все слуги во главе с всклоченной Асмальгин. Они все были подняты с постелей его воплем дежурного привратника: "Господин Рус сгорел!".
В третью ночную четверть Гульбек совершал обход дома. После грабежа Рус изменил порядок дежурств вахтеров. Возле ворот оставался один (и от двоих толку нет), а второй совершал обход территории. Чтобы не уснуть — менялись. Дополнительно к кинжалам и дубинкам вооружились луками, которыми каждый уважающий тиренец умел пользоваться. По крайней мере, в человека с пяти шагов попасть должны. Но основное оружие — крик. Вот Гульбек и заорал, заметив за ставнями хозяйской спальни яркую вспышку.
На стук и призывы хозяин не ответил. Решили ломать дверь. В итоге, тот же старина Гульбек догадался разбить дорогое стекло и выставить ставни. Кряхтя, залез, порезавшись в двух места, с трудом отодвинул тяжелый шкаф и впустил остальных служащих. "Ах!", — раздался дружный возглас.
В свете масляного фонаря Рус был бледнее смерти. При попытке к нему прикоснуться, его окутывало воющее облако.
— Значит, живой, — категорично заключила домоправительница, — Духи Предков его защищают. Чего столпились? Быстро в спальни, с утра работы от неба до неба!*
Но вопреки её непререкаемому авторитету, слуги расходиться не торопились. Асмальгин хотела уже цыкнуть на подчиненных, как хозяин открыл глаза. Поморгал и... улыбнулся:
— Испугались, поди, — произнес тихим голосом, — всё, я в порядке, идите спать.
С трудом распрямился из скрюченного положения и полез на кровать.
— Нет, принесите перекусить чего-нибудь. И вина. Легкого. Кажется, вечность не ел! — и с облегченным вздохом упал на подушку.
Асмальгин распорядилась, работницы засуетились.
— Кхм, господин Рус, я окно нечаянно разбил, — потупясь, признался Гульбек. Его руку уже перемотали чистой тряпкой.
Хозяин вяло отмахнулся, мол, "не мелочись, вставим". Когда принесли большой поднос со снедью, он тихо ровно сопел. "Тс-с", — домоправительница приложила палец к губам и рукой погнала обеих служанок и виноватого привратника. Надо сказать — совершенно несправедливо. Правильно он поступил. Однако, стекло стоит дорого. Хранящие его делают совместно с Пылающими, и оба ордена сей секрет оберегают.
Девушки поставили еду, кувшин с вином и на цыпочках удалились. Следом за всеми вышла и пожилая тиренка, аккуратно прикрыв за собой дверь.
"Совсем себя не щадит господин Рус, — думала она, — это всё пришлые Боги, их Сила, будь она проклята. Простите, Предки, старуху за ворчание...", — она не признавала "общегеянских" богов, но ругала все же "Силу", а не их самих. На всякий случай.
Рус спал беспокойно. Снились кошмар за кошмаром. То Гелиния превращалась в мумию-Озгула, то неизвестный бог (предположительно Эледриас) принимал облик его старого "шефа" Игнатия, главу фирмы и охранного предприятия при ней. Он все спрашивал и переспрашивал: "Пил вчера?! Смотри, ответишь!", — дико хохотал, перетекая в Боргула, а потом вдруг становясь Флориной. Причем не молодой красавицей, а мертвой старухой. Она тянула к нему скрюченные пальцы с когтями не меньше, чем у бергата Ярого и зловеще шипела. Жуть! Проснулся, слава богу, от более-менее сносного сновидения: голая Сирилгин, стоя на коленях, вымаливала у него прощения. Простил или нет — вылетело из головы, но злость к ней во сне испытывал.
Солнце нещадно прожигало веки. "Вторая дневная четверть... давно пора вставать...", — Рус нехотя открыл глаза. Стоял конец месяца Геи, середина долгого южного лета.
"Откуда вспышка? — размышлял Рус за обедом-завтраком. Асмальгин, ставшая говорливой, в красках описала ему ночное событие. Словно сама видела, а не со слов Гульбека рассказывала. — Имя Бога назвал, его Сила и полыхнула, больше нечему. Или наоборот. Вспыхнуло, и я узнал Имя. Без разницы, главное, я ощущаю Силу пятен... вот именно — чувствую, причем не очень сильно, и всё. Не вижу и не управляю. А с другой стороны это хорошо — чужая она мне стала... по крайней мере вне пятна, — притормозил он себя. — Рождайся ты, Эледриас, быстрее, терпения мало...".
Мысли о "страдающей" Гелинии давил на корню. Сегодня вечером заслушает отчет Андрея и... по обстоятельствам. Жажда мести за наглое ограбление само собой отошла на второй план. Но далеко не забылась...
"Звонок" Адыгея застал его отдыхающим после сытного обеда во внутреннем дворике дома, в тени увитой виноградом беседки. Растянулся на широкой каменной лавке и принял вызов. Слугам наказал не тревожить, но два привратника (один из них — вылеченный Духом Жизни Гульбек) ненавязчиво маячили на этой же стороне бассейна. Какая-никакая — защита. Рус решился "ответить". С "волком" рассусоливать не станет, "вернется" через несколько статеров.
— Быстро ты, Адыгей, не ждал я.
— Неудобно говорить, Рус? Тогда сам...
— Нет, все в порядке. Говори, но покороче.
— Ага. Значит так. Вчера встретил знакомого "волка". Сюда много из прибрежных районов перебралось. Человек он правильный, представился местному "князю" — честь по чести. Выпили мы с ним, разговорились. Я и вопроса не успел задать, а он уже на меня вывалил: знаешь, мол, хоть что-то про "Закатный ветерок"? Я, конечно, ни дарка не ведаю. Он... короче, все "серьезные люди" землю роют, чтобы принести Гафуру головы наглецов. На него Следящие давят, словно масло хотят выжать. На всех навалились, с кем из "ночной братии" дела имеют. Так что это точно были "ветрянки"**. Как бы меня под это дело местным Следящим не сдали, — сказал вроде в шутку, но и с изрядной долей беспокойства.
— Не-е, Адыгей, ты уже после грабежа в город въехал. Записался как положено. Пойдет серьезный наезд — у тебя железное алиби.
— Так-то оно так, — согласился "волк", — но твоя вилла за городом, слышал?
— А какой дурак после дела сам в пасть Следящим полезет?
— Не скажи, хитрецы разные есть... но это я так, ворчу немного.
— Ты сейчас где?
— В своей комнатенке в трактире "Амфора Селены". В квартале гончаров.
— Молодец, Адыгей, богиня удачи на твоей стороне! Да, о Пухлом и маге своему коллеге намекал?
— Не пойму про удачу, Рус, но нет, не интересовался. Опасно с ним об этом. У служанок спрашивал — не видели.
— Значит так. В том квартале живет девица на выданье...
— Сирилгин.
— Умница, но не перебивай. Она наверняка там личность известная, потому что получает "попечение о выданье" и приданное за ней. Ты не поверишь, но оплачиваю её женихов — я. Сам не знал до вчерашнего утра. Действуй.
— Хм, — ухмыльнулся Адыгей, — а чего еще ты не знаешь, бывший "князь"? — подколка была в меру, не оскорбительной.
— Обзаведешься виллой с кучей слуг, женишься на княжне, тогда поймешь, "волк", — резко остудил его Рус. Следующей фразой "смягчился", — любовницей она моей была. Жена выгнала, но пожалела. Все, Адыгей, удачи!
— Удачи, Рус. Не переживай, разведу девицу. Один раз её развели...
— Это и выясни в первую очередь: из ревности она или по глупости.
— А есть разница? — удивился Адыгей.
— Для меня — есть. И для тебя тоже, я уверен.
— С чего это? — "волк" искренне недоумевал. Навела — отвечай. Вольно или нет — неважно.
— А с того, дорогой Адыгей, что у тебя есть Эльвирия и ты по жизни женщин не только не убивал, но и не насиловал. Я прав? — Рус серьезно посмотрел на "степного волка".
— Ну-у, — Адыгей смутился, но дальше ответил с вызовом, — никогда не считал доблестью насиловать, а тем более убивать баб.
— И я понял, — продолжил после короткого раздумья, — что ты, Каган, был умелым "князем", но не для "ночи" ты рожден. Правильно, что "обрубил".
— Ты тоже не "ночник" и не "степняк"...
— Я еще окончательно не решил, Рус, — ответил "волк" из чистого упрямства.
Бывший "ночной князь" в ответ многозначительно улыбнулся. На том и расстались.
"Странно, — подумал "пасынок Бога", — знания месхитопольского Кагана мне отлично помогают, я в них не путаюсь. Эмоции не тревожат. А та память, которую снимал после своей "божественности" усваивается гораздо хуже, а по идее все должно быть наоборот. Странно... ладно, потом разберусь", — Гелиния и рождение Бога пятен затмевали всё.
— —
*От неба до неба — аналог нашего "от рассвета до заката" по отношению к объему работы.
**Ветрянки — жаргонизм. Соответствует земным "гастролерам" или "залетным".
Глава 14
Андрей серьезно отнесся к утверждению Чика. Он и сам, пару раз заглядывая к Гелинии, замечал изменения в её поведении. Поселилась во дворце основателя и Первого Старейшины клана Стелющихся Камней и девчонку как подменили — буквально засветилась счастьем.
Когда точно это произошло, Андрей упустил. В первые же дни убедился в абсолютной безопасности района примыкающего к главным воротам. Побывал в её дворце и тоже ничего страшного не нашел. И всё, от изучения башни оторваться не смог.
Времени терять не стал и нацелился на главную, самую вкусную и опасную — Башню Советов Старейшин с "Оком всеведения". А всего их стояло двенадцать, разбросанных по большому городу, окруженному каменной стеной высотой локтей шестьдесят, с внешней стороны гладкой и скользкой, словно ледяной, но не сверкающей на солнце.
