Мэтр откинул столик, который по городской моде крепился прямо к стене на медной петле и фиксировался цепочкой с крюком. Очень удобно — нужно, развернул, не нужно — убрал обратно. Шарлей сложил на столик оружие и наконец-то снял накидку, пропахшую едким дымом от сланцевых костров. Не скрывая блаженного стона, стянул сапоги, размотал портянки и пошевелил основательно сбитыми за долгое странствие пальцами. Пол оказался чисто подметен, так что бретер походил босиком, щурясь от удовольствия. Хорошо! Почти как пробежка по утренней росе, которая, как известно, лечит ноги лучше любых лекарей.
Надо передать одежду прачкам, пока запах пота, пропитавшего плотную материю, не превратился в застарелый смрад, сразу выдающий бездомного бродягу. Надо прикупить обновок, пока рубашка не стала рассыпаться прямо на теле, надо ... надо ... Только все это стоило гроши, а то и копы. А монет у Шарлея оставалось немного, и по рукам они с бригадиром Сантели пока не ударили, так что и аванс просить не было смысла.
В дверь постучали, достаточно громко, но как-то не очень уверенно, словно посетитель сомневался, стоит ли ему визитировать.
— Войдите, — пригласил Шарлей, откидывая засов и машинально проводя ладонью по рукояти кинжала на поясе. Маловероятно, что заезжего бретера пришли убивать или грабить, но всякое случается. Мэтр сам не единожды заставал врасплох людей, которые считали, что раз они под крышей, в доме полном хозяев и слуг, то опасаться нечего.
Дверь отворилась почти без скрипа — масла в петли здесь не жалели, и это хорошо говорило о доме аптекарши Матрисы, а также о ее достатке. У порога — не переступая — замерла, потупив глаза, ученица Матрисы, которой предстояло исполнить роль бригадного лекаря в грядущем предприятии. Достаточно рослая девица в простом — явно с чужого плеча — платье и платке, повязанном на манер тюрбана, тщательно скрывающем волосы. В руке Хель — или нет?.. точно, Хель, странное имя для женщины — держала маленькую корзинку, накрытую тряпицей.
— Войдите, — повторил бретер с легчайшей ноткой нетерпения. Бретер устал и намеревался отправиться на боковую, но перед сном, на настоящей, пусть и узкой кровати. под теплой шкурой, еще немного поразмыслить над предложением Сантели. Точнее решить окончательно, стоит ли предложение тех мерков, что за него предлагали. Оплата была неплохой. Не отличной, однако весьма и весьма приемлемой, в большом городе столько платили за нападение на купца средней руки в сопровождении свиты больше десяти человек при кольчугах и военных шлемах. А уж по меркам пустошей, насколько Шарлей разобрался в местных ценах, оферта была вообще королевской.
Однако ...
Вот над этими 'однако' бретер намеревался вдумчиво, без спешки подумать, а подмастерье мешала.
Хель (нет, кто все-таки додумался назвать девочку именем демона из свиты Эрдега, владыки Подземного мира?) перешагнула низкий порожек. Ее деревянные 'копыта' постукивали при каждом шаге. Девушка не поднимала глаз и вообще имела вид скромный, благочинный. Однако привычного для селян подобострастия в адрес человека с оружием в ней не чувствовалось. Так же как и готовности угодить в постели всевозможными способами за пару монет. Нет, девчонка пришла не подзаработать.
— Слушаю, — Шарлей постарался быть вежливым. Или хотя бы казаться таковым.
— Вот... — все так же, не поднимая глаз, Хель сняла тряпицу с корзины и достала флакон с прозрачной жидкостью. Достаточно большой, где-то на половину обычного походного котелка. — Мне кажется, это вам пригодится.
— Что там? — Шарлей, разумеется, и не подумал брать в руки странный дар. Фокус со взрывающимся эликсиром он хорошо знал, хотя и не использовал, считая ниже своего достоинства. Да и просто ненадежным.
Хель, наконец, подняла взгляд. Смотрела она не глаза в глаза, а чуть ниже подбородка собеседника, то есть достаточно свободно и в то же время без вызова. Глаза у нее были темные и красивые. Вместо ответа подмастерье молча провела пальцем по краю нижнего века.
— Так заметно? — мрачно спросил Шарлей после недолгой паузы.
— Самую малость, — отозвалась Хель. — Едва-едва.
— И все же заметно — столь же сумрачно усмехнулся бретер.
— Я продаю настойки от ... этого, достаточно давно, — подмастерье тоже позволила себе улыбку, но очень скромную, едва-едва. — Привыкла видеть.
— Понимаю, — вздохнул Шарлей. Не особо дружелюбно, однако, и без злости. Взял флакон, покрутил в пальцах с видом скептическим и даже малость подозрительным. — И что мне с этим делать?
— Пить, — исчерпывающе посоветовала Хель.
Теперь она посмотрела прямо в глаза фехтовальщику, убеждаясь, что первичный диагноз оказался верен. Белки Шарлея покраснели, как у человека, который давно не спал и крепко вымотался в тяжкой дороге. Однако лишь искушенный взгляд мог заметить, что красные нити воспаленных сосудов складываются в тонкий полумесяц, огибающий нижний край зрачка. Едва заметно на правом глазу и чуть более выражено на левом.
— Вдыхаете или пьете? — уточнила подмастерье.
— Пью, — сквозь зубы вымолвил бретер. И, хотя подмастерье не интересовалась, коротко пояснил. — Старые раны. Болят.
— Пейте, — повторила Хель. — Каждый раз, когда будете приходить в себя ... после. Держите заранее кружку воды, не холодной, разводите в ней пять капель и медленно выпивайте, небольшими глотками. После приема немного полежите и не торопитесь с едой, настойка должна подействовать.
— И какая мне с того польза?
— Те, кто 'пьют', часто страдают прободением желудка, сужением глотки и кишечными заботами, — Шарлей обратил внимание на то, как свободно Хель оперирует непростыми, лекарскими словами. — Настой смягчит все это.
— Неужели... — Шарлей скептически приподнял бровь.
— Да. Проверено, — снова улыбнулась Хель. — Это очень ходовой товар ... и проверенный.
— Ну что же... — бретер испытующе взглянул на нее, ища подвох. Так и не нашел, поставил флакон на столик, рядом с боевым молотом, решив, что разберется с этим на досуге, позже. — Благодарю. Сколько?
Хель опустила глаза и сделала что-то вроде книксена. Шарлей отметил, что девушка явно не дворянского происхождения, однако и не из простонародья. Движение у нее вышло ... в меру утонченное, как у хорошей актрисы, причем не ярмарочной, а из настоящего театра.
— Это подарок, — неожиданно сообщила Хель. Но ... Я была бы крайне признательна, если бы вы кое-что мне рассказали.
— Что именно? — Шарлей сразу подобрался, снова опустил руку, как бы невзначай задержав ее у кинжала.
Подмастерье вздохнула, как будто собираясь с силами.
— Расскажите мне о мире, — попросила девушка. — О том, что ... снаружи, — она широким жестом обвела рукой воображаемый полукруг.
Э-э-э... — бретер на пару мгновений оказался в замешательстве. Затем, наконец, понял. И широко улыбнулся.
— Хорошо, — согласился он. — Но вы окажете мне ответную любезность. Расскажите, как устроена жизнь здесь, на пустошах. И как добывается знаменитый ... Профит.
— Договорились, — вернула улыбку Хель.
— Здесь только один стул, — на секунду задумался Шарлей. — Давайте присядем на кровать... Это, разумеется, никоим образом ни к чему вас не обяжет, — поспешил он заверить девушку.
— О да, разумеется, — скромно потупилась Хель, а затем уже вполне деловито извлекла из корзины церу. — Давайте приступим.
Со стороны могло бы показаться странным, что прожив больше года в новом мире, Елена очень слабо представляла себе жизнь за пределами Пустошей. Однако на самом деле это было нормально и легко объяснимо, если взять поправку на ее окружение и специфику условного средневековья. А также на то, что Лена попросту опасалась проводить специальные расспросы и собирала сведения по крупицам, по отдельным обмолвкам, чтобы не выдать свое чуждое происхождение.
Абсолютное большинство жителей пустынных земель были неграмотны и происходили из 'низов общества'. То есть тех самых людей, для которых время заканчивалось на воспоминаниях стариков, а пространство — за пределами прямой видимости и ближайшего городка с ярмаркой. Кроме того на Пустоши стремились люди неблагополучные, потерянные для остального мира, зачастую оставившие за спиной тяжкий груз многочисленных преступлений.
Слушая их скупые обмолвки о прежней жизни, соотнося с бытом Пустошей, Лена составила себе картину небольшого, 'компактного' мира, который давным-давно пришел в упадок, да так и пребывал по сию пору в стабильном положении затянувшихся 'темных веков'. А от времен былого величия остались лишь развалины циклопических построек да легенды о 'Четырех королевствах' и великой Империи. О золотом веке, который трагически закончился.
И вот сейчас Лена, буквально разинув рот, слушала мэтра Шарлея. Девушке сказочно повезло — наемный боец, кажется, получил неплохое образование, в том числе он неплохо знал историю. Бретер, судя по всему, принял девушку за необразованную, но любопытную мещаночку с пытливым умом, и рассказывал неторопливо, обстоятельно, простыми понятными словами, сопровождая лекцию короткими пометками и схемами на цере.
Для начала Лена осознала, что мир — это не остров и не маленький материчок, как она привыкла его представлять. Разумная жизнь здесь распространилась на просторах огромного континента, который именовался Ойкуменой. Слово конечно было совсем другим, но Лена не смогла подобрать лучшего аналога для определения, которое включало в себя три корня и толковалось одновременно как дом, место обитания (в широком смысле, включая поля, воду и все остальное, необходимое для выживания), первородный источник жизни и даже колыбель.
Когда Шарлей изобразил на темном воске грубые контуры Ойкумены, Лену захлестнуло ощущение стойкого дежавю. Континент очень сильно напоминал карту из 'Кондуита и Швамбрании', великой и, к сожалению, ныне почти забытой книги, которую Дед безумно любил и знал едва ли не наизусть. Только в отличие от швамбранского мира, ориентированного строго с юга на север, трезубец Ойкумены был направлен остриями вниз и в сторону, на юго-запад. С левой стороны в тело материка глубоко вдавался залив, похожий на узкое море. С правой — огромное пресноводное озеро, с выходом в океан и размерами, по прикидкам Лены, превосходящее великие озера Северной Америки, вместе взятые. В центре континента группировались горные хребты, которые перекрещивались решеткой и превращали рельеф Ойкумены в подобие конуса со спусками от гор к берегам океана.
Некогда государство, именуемое 'Старой Империей', объединило под своей властью весь известный мир и удерживалось так более тысячелетия (может и дольше, познания Шарлея в древней истории оказались прискорбно малы). Однако произошло страшное — некий Катаклизм, который буквально за считанные часы уничтожил Империю, истребив основу ее существования. То есть развитую магию, которая обеспечивала все, от изобильного сельского хозяйства до связи и бюрократического документооборота. Великое государство пало, рассыпавшись по границам протекторатов, которые в свою очередь, раскололись на еще более мелкие формирования. Произошло это более четверти тысячелетия назад, а точнее — 293 года. За минувшее время численность населения относительно восстановилась (но лишь относительно, поскольку 'естественный' сельхоз давал существенно меньше провианта), а новая жизнь более-менее устоялась.
Западная часть Ойкумены собиралась после катастрофы по образу западной Европы, там имелось Королевство Запада со своими самоуправляющимися территориями, баронствами, мятежниками и прочей феодальной экзотикой . Восток пережил Катаклизм немного легче и сохранил больше атрибутов цивилизации. По описанию Шарлея у Лены создалось впечатление, что Королевство Востока больше напоминает Византию, только более аморфную и менее организованную (что было вполне понятно, учитывая отсутствие противников вроде персов и турок). Здесь даже имелась своя династия императоров, выводящих корни из Старой Империи и на том основании требующая подчинения от всего остального мира. Но поскольку от старой 'олдовой' аристократии осталось лишь двадцать два дома приматоров-бономов (то есть 'лучших людей') и все они были известны наперечет, а новые 'императоры' к бономам не относились, то мир эти претензии в основном игнорировал, и династия правила главным образом собственным дворцом.
Юг так и не смог собраться во что-то хотя бы формально единое, оставшись похожей на Италию конфедерацией самостоятельных городов, Города славились рыцарями-арбалетчиками, сохранившими старое магическое искусство стрельбы. Каждый такой воин имел собственную свиту, которая его охраняла, перезаряжала оружие и всячески обеспечивала. Заговоренные арбалеты били в полтора-два раза дальше обычных, пробивая любые доспехи, а рыцарей с удовольствием нанимали по всему континенту.
Серединные горы занял племенной союз горцев, похожий на помесь Швейцарии с Кавказом, поставлявший лучшую наемную пехоту для многочисленных междоусобиц. Больше Шарлей про нее ничего сказать не мог.
На юго-западе, аккурат между молотообразным выступом Королевства Запада и южным зубом Конфедерации, расположилась швамбранская Пилигвиния, то есть Остров. Согласно схеме Шарлея размерами он соотносился с Ойкуменой примерно как Ирландия с Европой. Остров наименее пострадал от Катаклизма, организовал торговую федерацию вольного купечества и за минувшие столетия фактически монополизировал морскую торговлю. Последняя процветала, даже несмотря на сложности мореплавания, происходящие из-за большой луны и мощных приливов, потому что центральные горы до крайности затрудняли сухопутные перевозки из конца в конец Ойкумены. Так что большая часть монет за водный транспорт падала в карманы островных негоциантов, а оставшиеся — в мошну их 'аффилированных партнеров' с континента.
У Острова было какое-то название, но им никто не пользовался, потому что островов много, а Остров — лишь один. Точно так же на материке расположилось множество городов, больших и малых, новопостроенных и вновь поднявшихся на старом фундаменте. Но Город был всего один — столица погибшей Империи на правом берегу великого озера. Мегаполис этого мира, в котором со всеми пригородами и близлежащими территориями насчитывалось около ста тысяч 'очагов', то есть более полумиллиона человек.
'Хель, я умею считать, — хмыкнул Шарлей в ответ на красноречивый, весьма недоверчивый взгляд собеседницы. — Пять раз по сто тысяч или пятьсот по одной тысяче. Половина миллиона. Может и больше, последний раз очаги переписывали двадцать лет назад.'
Судя по обмолвке, бретер происходил как раз из Города, но тема эта была Шарлею явно и отчетливо неприятна, так что Елена воздержалась от расспросов.
Шарлей рассказывал, и Лена чувствовала, как рушатся еще уже довольно прочные, устоявшиеся представления о мире. Ойкумена, которая представлялась карликовой и даже немного пародийной, внезапно расширилась до необъятных границ. Превратилась в огромную вселенную, которая жила, развивалась, воевала.
— Вот так... — бретер аккуратно разгладил стилосом последнюю черточку, превратив исчерканное поле церы в прежнюю чистую поверхность.
