Могильщик. Не люди

Если мы захватим хутор... Хутор нам не нужен, там нет полей. Не пускать же коз и овец пастись в брюхо Серому Зверю. Что нам даст убийство Викле? Ты хочешь выжить, это понятно. Но мы живы и так.

Могильщик, усмехаясь, смотрел на Хасла. Да, история повторялась. Охотнику нужна помощь, а тот, кто эту помощь может оказать, ищет выгоду для себя. Но сейчас молодой лидер горожан уже был к этому готов.

— У Викле достаточно инструментов, — сказал Хасл. — Нам они не нужны. Нам нужна только еда. Когда мы возьмём хутор, мы его разграбим, и поделим добычу. Вы заберёте всё, что нужно вам, а мы возьмём еду. Возможно, кто-то из хуторян ещё и захочет присоединиться к вам. Может, даже некоторые горожане. Вы построите свой посёлок, а мы будем жить в городе. Будем торговать, жить как добрые соседи.

— Добрые соседи... Инструменты... новые люди... что скажешь, старик?

— Скажу, что нужно соглашаться. Но я здесь интересующаяся морда... как говорил Рожа?

— Заинтересованное лицо, — подсказал могильщик.

— Мы все здесь заинтересованы в том, чтобы хутор пал, а Друг был убит, — добавил Хасл.

На этот раз Крамни думал недолго.

— Ладно, я согласен. Убьём Викле вместе, а с Другом ты разбирайся сам. — Пастух повернулся к жене. — Грала, приготовь этому хуторянскому прихвостню лечебного варева, иначе он сдохнет до того, как сдохнет его господин.

Хасл только сейчас обратил внимание на состояние Эзмела. Рыбак совершенно побелел и, кажется, едва держался, чтобы не упасть. Вместе с могильщиком они положили его на шкуры и укрыли.

Велион без спроса завладел ещё одним бурдюком вина и уселся напротив пастуха. Могильщик ухмылялся, разглядывая то Крамни, то Сухорукого.

— Слушаю вас, — сказал он задумчиво, — и начинаю понимать, кто тут кому должен, кто для кого сосед, а кто враг. Кого топтали, кто хотел чужую жену. И знаете, что? — Могильщик глотнул браги. — Думаю, давно пора было немного вас прорядить. Вырезать гниль.

— По ту сторону гор по-другому? — спросил старик.

Велион ухмыльнулся ещё шире и жадно отпил из бурдюка, прежде чем ответить:

— Нет. Так же. Поэтому иногда я рад, что стал могильщиком, и люди теперь не считают меня за своего.

Глава пятнадцатая. Причины возмездия

Эзмел метался в бреду. Его лицо заострилось и побледнело, и рыбак теперь больше напоминал шевелящийся труп. У постели старика сидела Грала, до этого пару раз вслух пожелавшая больному скорейшей смерти. Несмотря на это, она принялась ухаживать за рыбаком: поставила на печь небольшой котелок, в котором заварила травы, достала тряпки для компресса и сбегала за туеском полным воды. Мужчины перебрались в другой конец шатра, чтобы не мешать ей.

— Кто такой Рожа? — спросил Хасл.

— Хрен знает, — ответил Крамни. — Я же говорил — он был с нами всегда. Благодаря ему Друг не доставал нас, у них был какой-то уговор. Мы сами по себе — Друг сам по себе. Мы могли бродить где угодно, только никогда не совались близко к Бергатту или Серому Зверю. Рожа всегда требовал, чтобы мы принимали изгоев...

— Если бы не Рожа, я бы давно умер, — перебил пастуха Сухорукий. — Он нашёл меня на окраине Бергатта, когда я сбежал от Урмеру, и приволок сюда. А ещё он научил меня прятаться.

Старик продемонстрировал своё умение. Он лёг на одну из шкур и завернулся в неё. Миг — и эту шкуру стало невозможно отличить от обычного тюка, в котором совершенно не угадывались человеческие формы. Через пару секунд тюк будто расползся и снова превратился в шкуру и старика.

— Я очень слабый маг, — проговорил старый Сухорукий. — Варл совершенно не унаследовал моих качеств, но в тебе, Хасл, должен быть сильный дар.

— Иначе у нас нет ни шанса против Урмеру, — вставил могильщик.

— Рожа бродил среди нас, — продолжил старик, — иногда охотился, иногда рыбачил, иногда гонял стада. Всегда как будто мучился со скуки, но никогда не уходил. Всегда таскал с собой свою сумку, никогда с ней не расставался. А сегодня утром заявил, что ему пора. Я спросил, вернётся ли он, но Рожа сказал, что нет. А если и вернётся, никто из нас его не узнает.

— Я не узнал бы его в любом случае, — буркнул Крамни. — Он года четыре уже ходил с мордой замотанной тряпками по самые уши. У него была какая-то проказа. Но он вообще ничего о себе не рассказывал. Да и единственная ощутимая польза от него была только в том, что Друг к нам не лез. А уж Йоль можно и пережить, за это время ублюдок про наши дела и уход Рожи выведать не успеет.

— Да уж, много информации, — фыркнул могильщик. — Про Эзмела-то, поди, побольше знаете? Или даже не подозреваете, почему называете его шавкой Викле? Или почему он говорил, что Варл едва не угробил город? Рыбак обещал нам рассказать что-то важное, но сейчас он недееспособен.

Дед утёр слезящиеся глаза. Его лицо стало мрачным, будто он вспоминал о не самых хороших временах. Но всё же начал рассказывать:

— Всё дело в девке, Миреке. Те, кто хорошо её знал, считали её тронутой. Но таких людей было немного — её родители, я, Варл и Викле. Остальные просто думали, что она туповата. Так, впрочем, и было.

Она слышала голоса. Урмеру говорил ей, будто это голоса умерших Древних. Но мы в это не верили. Она — да, но Варл сразу сказал, что что-то не так. Я точно не помню бред, который она нам несла, но хорошо помню о некоем Новом Бергатте и о том, что туман, окружающий Полую Гору, стабилен. Варл проводил с ней куда больше времени, он много её слушал, и я уж точно не знаю, когда он решил, будто нет никакого Мёртвого Мира. Меня, по крайней мере, ему тогда убедить получилось.

Не знаю, пытался ли он убедить в этом девку. Мне она никогда не нравилась: эта мелкая сучка трахалась с Варлом, но всё поглядывала на Викле. Хотелось ей на хутор, сильно хотелось. Она постоянно ходила к ублюдку в гости, приносила оттуда хлеб или ещё какие-то подарки. Сын на это внимания не обращал. Пока не застукал их с Викле неподалёку от хутора.

Любил сын эту мелкую шлюшку или нет, но он точно собирался использовать её для того, чтобы поговорить с этими голосами у неё в голове. Хотел, чтобы она достучалась до тех людей. Поэтому он убедил меня в том, что должен на ней жениться. Мол, так у него будет больше времени, чтобы как следует разобраться во всём. А уже я уговорил её родителей. — Старик слабо усмехнулся. — Со мной тогда мало кто решался поспорить.

Девка, когда узнала, что придётся остаться в городе, заартачилась. Мол, выйду за того, за кого хочу. Собиралась сбежать на хутор. В общем, мы с её отцом тогда подкараулили их с Викле. Сопляк получил за то, что обесчестил девку от её отца. Про Варла он если и знал, то предпочитал молчать. Хуторяне попробовали было позвать Друга, чтобы разобрался, но когда узнали, что будущего владельца хутора прихватили без штанов с девкой, которую родители обещали другому, заткнулись.

Свадьба прошла гладко. Понимала сучка, что пока лучше притихнуть. В первую же ночь Варл принялся её убеждать, чтобы она поговорила с голосами в её голове. Не знаю, что у них там вышло. Думаю, ничего. Девка начала угрожать рассказать об этом Другу, мол, Варл пытается предать его. Сын на эти угрозы внимания не обращал. Но на четвёртую ночь взбесился и всыпал ей. — Сухорукий поднял свою культю на уровень глаз и посмотрел на неё так, будто с удовольствием отрезал бы её насовсем. — А на следующий день, когда Варл ушёл на охоту, я застукал девку за тем, что она разговаривает сама с собой. Рассказывает всё кому-то. Отвечает на вопросы. — Старик вздохнул, слёзы заструились из его глаз куда сильнее, чем обычно. — В общем, она разговаривала с Другом. Когда я это понял... Я испугался за сына, я тогда не знал, сколько она успела рассказать. Те, кто гневили Урмеру, в те времена наказывались очень жестоко. А зашёл я, когда она уже заканчивала разговор... И я убил девку, а потом...

— Сделал так, чтобы все решили, что она повесилась, — закончил за замолчавшего старика Хасл.

— Да. Так я и сделал. Но синяки было не скрыть, все решили, что мы просто её избивали, и она окончательно тронувшись повесилась... В общем, Урмеру пообещал нас наказать. На Хасла тогда смотреть было страшно, он всё-таки, наверное, любил эту... эту... Я рассказал ему правду. Чтобы он знал, как она его обманывала. Единственное, о чём я тогда не подумал, так это о том, что сын её действительно любил, и не разлюбил даже после всех измен и предательства.

На следующий Йоль всё было выставлено так, что мы замучили бедную девушку. Урмеру тогда сказал нам, что мы будет ждать своего следующего Йоля как худшего дня в своей жизни, но наказывать немедленно не стал — всё-таки нас с сыном продолжали уважать и бояться.

После этого мы не разговаривали с Варлом два года. Я хорошо помню тот день, когда сын пришёл ко мне после этих двух лет. "Я нашёл другой выход, — сказал он тогда. — Мы объединимся с чужаками, ты не пойдёшь к Другу". Мне тогда оставалось два Йоля среди людей. Он нашёл могильщика, встретил где-то у Шранкта во время охоты. И договорился с ним, чтобы тот привёл других, и тогда они смогли бы грабить Бергатт без каких-либо проблем. — Все услышали как фыркнул Велион, но не обратили внимания. — Могильщик не обманул. За день Йоля он привёл ещё четверых. Всемером мы хотели устроить на Друга засаду...

— Всемером? — переспросил Велион. — Кажется, я догадываюсь, кто был седьмым.

— Это был лучший друг моего сына, — сухо сказал Дед. — Но он не пришёл к назначенному времени. В конце концов, он пришёл, чуть позже. С Викле, другими хуторянами, Другом и безрукой старухой, которую Друг вёл на привязи. Нас с Варлом связали и заставили смотреть, как эта старуха убивает могильщиков. Убивает и жрёт их внутренности.

Потом Урмеру наложил заклинания-печати на наши тела. — Старик мимолётно прикоснулся к своему больному глазу. — В случае если кто-то из нас рассказал бы про увиденное, про могильщиков и внешний мир, мы бы умерли в жестоких муках. А старуха убила бы всех наших близких. Или вообще всех горожан. Мы испугались. Да и как было не испугаться?

Мы поклялись ему во всём, что он требовал. Поклялись молчать, поклялись никогда не причинять вреда хуторянам и Эзмелу в придачу, поклялись не вредить Другу. Варл в тот же день сказал мне, что никогда не заведёт себе семью и положит жизнь на то, чтобы убить Урмеру. Но мой сын нарушил свою первую клятву, а потом и последнюю, и, кажется, убивать Урмеру придётся делать его сыну.

— Зачем он сохранил ваши жизни? — спросил могильщик. — Он мог убить вас сразу после того, как узнал о возможном предательстве.

— Я ничего об этом не знаю, — покачал головой старик. — Нам бы никто тогда не поверил. Нас уважали люди, а в тот год Урмеру уже покарал одного из горожан, заставил его идти по Бергатту, я уже не помню за какой проступок, и некоторые были недовольны. И я хорошо помню, как мучился в ожидании своего последнего Йоля. Это было жестокое наказание — ждать мучительной смерти и знать, в какой день она к тебе придёт. Лишь Варл отговорил меня от самоубийства, он всё ещё верил в то, что сможет спасти меня. Иногда я жалею, что послушал его. Но если Друг умрёт...

— Чушь какая-то, — резко сказал Велион. — Ты отвлекаешься. Проще было вас убить. Нет человека — нет проблемы. А проблем вы и так доставили немало.

— Урмеру сумасшедший, — вставил Хасл. — Он рассказывал мне о проголодавшейся бедняжке, которая была вынуждена убить ради пропитания. Или разговаривал сам с собой, будто меня там и не было.

Могильщик с сомнением покачал головой, однако не стал спорить.

— А метка? Что стало с ней?

— Друг снял её, когда я попал к нему.

— Что было там, в Башне? Как ты лишился руки?

Сухорукий отрыл рот, чтобы ответить, но резко закашлялся, будто поперхнулся. Из его глаз с новой силой хлынули слёзы, а тело начала бить крупная дрожь. Он поднял культю, но та почти сразу бессильно повисла на повязке, левая рука судорожно ощупывала то место на бедре, откуда был выдран кусок мяса.

— Я не могу, — прошептал старик, — не могу... Не заставляй меня вспоминать, я умоляю... Когда мы дойдём до Башни... вы узнаете всё сами... Лучше бы я повесился в тот день...

— Я сам скажу, если тебе сложно, — сказал могильщик. — Твоя рука сейчас похоронена вместе с Сильгией?

Сухорукий буквально рыдал и всё же нашёл в себе силы ответить:

— Если, конечно, он не заменил её чьей-то другой.

— Думаю, нас ждёт в Башне то ещё зрелище, — процедил Велион. — Я убью этого грёбаного ублюдка медленно, чтобы было время с ним поговорить. — Он на миг замолчал. — Ещё вопрос: кто стал избранницей Варла после Миреки?

— Её овдовевшая бездетная сестра, Мирена.

— Мать умерла при родах моего младшего брата, — вставил зачем-то Хасл. — Вместе с ним.

— Она не слышала никаких голосов?

— Знает только Варл, — отозвался старик.

— Твой сын был умным застранцем. Не знаю, кто ему подсказал, но точно сомневаюсь, что всё вышло случайно. Магический дар передаётся из поколения в поколение, у кого-то он слабый, у кого-то сильнее, но если в роду был кто-то из магов, то вероятность, что появится ещё один обладатель Дара, достаточно велика. Дед нашего Хасла — слабый маг, очевидно, по части животных, тётка была достаточно сильным медиумом, то есть специализировалась на человеческой магии. — Велион потёр переносицу. — Хасл способен управлять растениями. В общем, Варл сделал вклад в будущее. И это хорошо, одолеть одного колдуна без помощи другого очень тяжело.

— Меня больше беспокоит хутор, — сказал Крамни. — И инструменты.

— Мы же договорились, что вы их получите, — проговорил Хасл.

— Очень хорошо. Все слышали?

Только сейчас молодой охотник обратил внимание на негромкие звуки с улицы. Кажется, их разговор слушали все собравшиеся пастухи.

— Слышали что? — спросил кто-то грубым голосом с улицы.

— Что у нас будет свой посёлок, — ответил пастух. — Возможно, кто-то его не увидит. Но его дети будут счастливы. Расходитесь.

Снаружи послышалось одобрительное мычание и звуки удаляющихся шагов.

Рядом с мужчинами появилась Грала на вид очень довольная собой.

— Всё, — сказала она, — все узнали то, что хотели. Знайте вот ещё что: этот ублюдок до следующего Йоля не доживёт. Я старалась, как могла, но он совсем разболелся.

Грала "старалась": она вставила в рот лежащему в беспамятстве Эзмелу тряпки и вылила на них весь котелок кипящего отвара. Рыбак ещё жил, но оставалось ему совсем недолго.

— За тебя, Сухорукий. И твоего сына. Но не внука. Помни, молокосос, если будешь в таком же состоянии, я тебя подлечу. За своего мужа и себя.

Могильщик поднялся со шкур и молча подошёл к рыбаку. Коротко блеснул клинок, и сердце Эзмела остановилось.

— Помоги мне вынести его тело, больная ты сука.

Хасл с ужасом смотрел на то, как могильщик и вдова взбесившегося Ульме уносят тело рыбака. Нет, его поразила не смерть Эзмела, и не поступок Гралы. Дело в том, что получивший призрачную надежду на выживание старик умер именно сейчас, в тот миг, когда эта надежда поселилась в его сердце. В тот момент, когда он помогал ему, Хаслу, и не важно, почему — пытался загладить вину перед его отцом или просто предавал Урмеру. Месть случилась, тихая, незаметная и от того более жуткая.