— Прекрасно понимаю, — ответила Женевьева, сощурив глаза. На ее губах появилась улыбка, которая cмогла успокоить отуманенное сознание Шависса, но трезвого человека несомненно бы испугала. — Может, не будем в таком случае тратить время? Вам предстоит еще столько великих дел.
Она поднялась, делая приглашающий жест в сторону кареты. Она не боялась пьяных, но они вызывали у нее тягостные воспоминания. Она вспомнила, как по долгу телохранителя тащила на себе пьяного Ваан Эггена в спальню и что произошло потом.
Женевьева мстительно усмехнулась — незадачливому Шависсу придется расплачиваться не только за себя.
Старый трактирщик медленно протирал бокалы, рассматривая их на свет. Непонятно, почему сегодня он особенно долго задержался за стойкой, уже после того как разошлись все посетители. Что-то мешало ему бросить все и уйти в свою маленькую комнатку под самой крышей, где помещалась только одна узкая кровать. Но когда дверной молоток неожиданно стукнул, и он увидел входящую в трактир гостью, то понял, что именно его удерживало.
Дочь графа де Ламорак дышала так, словно ей пришлось пробежать несколько миль, но ее лицо было абсолютно безмятежным и уверенным в себе. Этого впечатления не портила даже большая кровоточащая царапина, пересекающая скулу.
— Ты имел неосторожность пообещать мне бесплатный ночлег, — заявила она с порога.
Трактирщик грустно посмотрел на нее. Потом нацедил вина из стоящей за спиной бочки и поставил кружку перед собой на стойку. Женевьева немного помедлила, но потом сделала большой глоток.
— Запирай двери, Крэсси, — сказал трактирщик, кивая слуге.
— Между прочим, — сказала Женевьева, отдышавшись, — у меня найдется чем заплатить. Но я попрошу взамен кое-каких сведений.
— Буду счастлив оказаться вам полезным, графиня.
— Покажи мне дорогу к дворцу герцога Тревиса.
— Нет ничего проще, моя госпожа, — пожал плечами трактирщик, — по сути дорога здесь одна — через Новый мост и по Хлебной площади, а там вы сразу выйдете к Монастырскому бульвару, где по правую руку и будет дворец господина Тревиса.
— Граф де Ланграль всегда ходит этой дорогой?
— Как вам сказать... Он нечасто у меня бывает, но насколько я знаю, он живет в Верхнем городе. А значит, он в любом случае пойдет туда через Новый мост.
Женевьева осторожно выдохнула и опустила глаза.
— Что ты о нем знаешь? — спросила она решительно, сводя брови в одну черту. Даже если вдруг у трактирщика и были в отношении ее какие-то сомнения, они полностью развеялись, когда он заглянул в лицо, почти полностью повторяющее Жоффруа де Ламорака.
— У меня нет никаких претензий к господину де Лангралю, — печально сказал трактирщик. — Несмотря на то, что он часто участвовал в драках в моем заведении. Но он никогда не начинал первым, а это выдает в нем истинно благородного дворянина.
— И все?
— Во все остальное я предпочитаю не вмешиваться, — трактирщик грустно покачал головой. — И вам советую держаться подальше, госпожа графиня, и в первую очередь позаботиться о себе.
Женевьева оперлась о стойку. Выражение ее лица поразило трактирщика — несмотря на грязь, следы сажи и царапины, на нем проступало ощущение какого-то отчаянного счастья.
— Как тебя зовут? — спросила она внезапно.
— Мое имя Дэри, благородная госпожа, если вам так угодно.
— Я не могу по-другому, Дэри, — удивленно произнесла Женевьева, пожимая плечами. — Можешь себе представить? Просто не могу.
А в Круахане в это время была весна, и воздух даже на тесных улочках пах сладко, потому что ветер приносил из предместий запах цветущих деревьев. И сумерки опускались на город постепенно, пока небо еще было светлым, но верным признаком наступающей ночи были спешно захлопывающиеся ставни и скрежет огромных засовов в замках. Скоро на улицах города не останется никого, кроме редко проходящих гвардейских патрулей и крадущихся теней тех, кто зарабатывает себе на хлеб по ночам.
Ланграль сидел в своей маленькой комнатке под самой крышей, полностью одетый и готовый к выходу. На столе перед ним лежала шпага, сапожный кинжал и два пистолета. Но он не торопился выходить, хотя часы уже пробили девять, и в общем ему было пора на ночное дежурство в особняк Тревиса. Он долго смотрел на танцующее пламя свечи, оплывающей в медной плошке, и лицо его было мрачным. Вот уже пять лет как он в Круахане, как постарался забыть свое прошлое, как все свои силы и ум употребил на служение своему покровителю и другу, и вроде как ему удалось создать внутри себя абсолютное холодное спокойствие, которое не прерывалось ни на минуту, даже когда ему приходилось рисковать своей жизнью. Это спокойствие досталось ему дорогой ценой, и его очень тревожило то, что оно начало давать трещину. Что-то беспокоило его — может, это дурное предчувствие? Но он слишком равнодушно относился к своей жизни, чтобы беспокоиться за нее. Беспокоится ли он за друзей? Ланграль оглянулся на храпящего за спиной на соломенном матрасе Берси, и улыбка чуть тронула уголки его губ, когда он вспомнил, как некоторое время назад драгоценный друг ввалился к нему пьяный в стельку, размахивая пустым кувшином и посылая страшные кары на головы всех женщин на свете. Люк? Тот, как всегда по ночам, наверняка читал свои стихи какой-нибудь очередной придворной красотке, судя по тому, насколько он был уклончив, когда его спросили о планах на вечер. И вряд ли стоит беспокоиться за Люка, который кидает три кинжала быстрее, чем противник достанет шпагу из ножен. Непонятно, но чем больше Ланграль смотрел на пламя, тем чаще перед его глазами всплывало лицо рыжей женщины из таверны. Это беспокойство явно было связано с ней, а так как он давно привык не думать о женщинах, это начинало его чуть-чуть раздражать.
"Где же все-таки я ее видел?" — пробормотал Ланграль сквозь зубы.
Чтобы отвлечься, он уделил особое внимание своей экипировке — особенно тщательно затянул перевязь, вместо одного кинжала взял два — один засунул за голенище сапога, а второй в рукав. Но все это время перед глазами продолжали маячить медные кудрявые волосы, спускающиеся ниже плеч.
Он был готов признать, что такие лица редко встречались в Круахане последнее время. Это лицо не принадлежало ни продажной красотке, ни светской львице. В ее выражении был вызов и какая-то бесшабашность, но вместе с тем полная открытость — удивительная вещь в Круахане, где женщины чаще всего прятали глаза, кто от страха, кто из хитрости. Она меньше всего была похожа на шпионку Моргана... и скорее всего, именно поэтому ею и была. Его светлость любит сюрпризы и контрасты.
Ланграль тряхнул головой, словно надеясь таким образом выбросить оттуда медные волосы и меняющиеся серые глаза, еще раз оглянулся на Берси, спящего безмятежным сном, дунул на свечу и прикрыл за собой дверь. Он не хотел слишком рано приходить к Тревису, когда особняк еще полон народу, но он знал, что герцог будет его ждать. Вернее, не столько его, сколько письма, зашитого в его перчатке.
Идти до особняка Тревиса было не больше получаса, и то если особенно не торопиться. Ланграль шагал уверенно, держа руку на эфесе. Несколько раз из переулков навстречу ему выглядывали быстрые тени и сразу же прятались обратно, оценив грозный вид молодого дворянина и серьезный арсенал, поблескивающий у него на поясе. Один раз на соседней улице громко протопал патруль. Ланграль замедлил шаги — сегодня он не слишком хотел с ним встречаться. Но цоканье подков быстро удалилось, и он двинулся дальше. Перейдя горбатый мост через канал, он вступил в лабиринт совсем узких улочек, которые должны были скоро вывести его к центральной площади у собора, а там по бульвару — не более пятидесят шагов до дома Тревиса.
Но он ошибся в своих расчетах. Там, где переулок поворачивал, образуя небольшую площадь, он уловил какое-то движение в быстро сгущавшихся сумерках. Поворачивать было поздно, да и некуда. Ланграль прошел еще несколько шагов и оглянулся назад. Так и есть — из бокового переулка вышли двое и встали, перегородив дорогу. Поняв, что они быстро обнаружены, ребята на площади тоже перестали скрываться и вышли на середину, держась, правда, вместе. Они были в простых темных плащах, но все плащи характерно оттопыривались с левого бока, шляпы чересчур низко надвинуты на глаза, и походка выдавала привычку ходить строем. Ланграль быстро пересчитал тех, кто стоял впереди — получалось человек девять. И сзади еще двое.
Тогда Бенджамен де Ланграль счастливо вздохнул, чувствуя, как в душу возвращается изменившее ему ненадолго спокойствие. Вряд ли он переживет сегодняшний вечер, и нельзя сказать, чтобы его это огорчало, поскольку жизнь вот уже несколько лет представляла для него незначительную ценность. Конечно, было бы правильно продать ее подороже, по крайней мере обменять на жизни не меньше половины этих гвардейских наемников. Еще его сильно беспокоило письмо в перчатке, но что-то делать с ним было уже поздно.
И Ланграль пошел вперед, слегка улыбаясь своим противникам и заодно окидывая взглядом место предстоящего боя. Шансов оно предоставляло немного — открытое почти со всех сторон, идеальное для десяти человек, если они собрались убить одного. Правда, еще оставалась надежда на внезапность.
Поэтому Бенджамен начал с того, что учтиво поклонился своим противникам, взмахнув шляпой по всем дворцовым правилам.
— Доброго вам вечера, досточтимые судари, — сказал он, по-прежнему улыбаясь. — Не могу ли я попросить вас о небольшой услуге?
Гвардейцы растерянно переглянулись. Будучи идеальными машинами для убийства, они несколько терялись, когда от них требовались умственные усилия, а тут они требовались, потому что жертва начинала себя вести неожиданно.
— Какой еще услуге? — хмуро буркнул наконец один из них, стоявший поближе. Ланграль сделал для себя вывод, что это предводитель, и постарался получше его рассмотреть.
— Не передадите ли вы его светлости монсеньору Моргану мою величайшую благодарность? Ведь вы же увидите его сегодня ночью, правда?
Гвардейцы опять переглянулись.
— А за что вы хотите поблагодарить его светлость? — выдавил наконец все тот же главный гвардеец.
— За то, что он так высоко меня ценит, — невозмутимо отозвался Ланграль. — Одиннадцать человек на одного — это достойная оценка моих скромных заслуг. Странно только, куда подевался господин Шависс? Ему ведь полагалось быть двенадцатым?
С этими словами он метнул кинжал и одновременно разрядил пистолет в предводителя, разумно рассудив, что без начальника они скорее запутаются в действиях. Двое повалились на землю, площадь заволокло дымом от выстрела, и Лангралю удалось быстро пробежать несколько шагов и прижаться спиной к стене какого-то монастыря, выходящей на площадь. Но на этом его везение сразу закончилось, потому что оставшиеся семеро быстро взяли его в полукольцо. Двое пока не вступали в драку, охраняя вход на площадь.
Ланграль разрядил второй пистолет в ближайшего гвардейца и пожалел о том, что не мог унести с собой еще пистолетов пять. Их оставалось шестеро, и это было слишком много для одного человека, даже если этот человек прекрасно фехтует обеими руками, бросает ножи, а при необходимости может и заехать кому-нибудь по зубам. Правда, все одновременно они не могли на него бросаться, но это просто затягивало конец, не больше.
Некоторое время он был сосредоточен на борьбе с двумя противниками, подобравшимися максимально близко к нему. Один из них беспокоил Ланграля особенно сильно, и как оказывается, не напрасно — прежде чем упасть на землю, он сделал движение, которое Бенджамен не смог отразить, будучи занят в это мгновение вторым противником, и искренне пожалел об этом, почувствовав резкую боль в боку. Что-то горячее потекло по его коже, и левая сторона камзола моментально намокла. Одна рука онемела, перестав полноценно слушаться своего владельца, и перед глазами поплыли черные звезды.
"Что-то слишком быстро", — печально констатировал Ланграль. "Я был о тебе лучшего мнения".
Он видел, как двое, закрывающие вход на площадь, переглянулись и медленно направились к нему, вытаскивая на ходу кинжалы из рукавов.
Злость придала Лангралю новых сил, и он сделал неожиданный выпад, заставив третьего из вмешавшихся противников оступиться, схватившись за колено.
Но это усилие стоило ему слишком многого, и наверно, сказывалась потеря крови — он прислонился к шершавой стене, и площадь завертелась у него перед глазами.
"В общем, это даже хорошо, — подумал он, все еще стискивая рукоять шпаги так сильно, что она впивалась ему в ладонь, — но вот письмо... Дай небо Тревису выкрутиться и все свалить на меня..."
И тут откуда-то сверху, от монастырской стены, раздался звонкий, чуть дрожащий от негодования голос:
— Эй, господа! Не слишком ли вас много на одного?
Гвардейцы как один подняли головы на источник звука. Ланграль тоже попытался, сначала все плыло у него перед глазами, но потом он сделал над собой усилие, медленно приходя в себя. На старой полуразрушенной стене, выходящей прямо на площадь, стоял молодой человек, вызывающе заложив большие пальцы за широкий пояс. Он был в длинном плаще, заметно приподнятом с одной стороны ножнами шпаги. Он стоял спиной к всходившей над площадью луне, и поэтому никто не мог толком рассмотреть его лица. Было только понятно, что он действительно очень молод, если судить по голосу.
— Ты неплохо умеешь считать, мальчик, — пробормотал один из гвардейцев. — Но если ты также будешь владеть умением держать язык за зубами, это поможет тебе спокойно состариться.
— Интересно, а какая судьба ожидает тех, кто толпой нападает на раненых? — язвительно осведомился молодой человек. — Если безмятежная старость, то я предпочту раннюю кончину.
Он расстегнул плащ и отбросил его в сторону, в какой-то степени рисуясь, но одновременно метя в сторону гвардейцев. И когда ткань окутала голову двоих, заставив их с руганью отбиваться, он торжествующе засмеялся и спрыгнул со стены, оказавшись рядом с Лангралем.
— Именем его светлости Моргана! — заревел наконец один из гвардейцев, срывая плащ с головы.
Молодой человек чуть приподнял брови.
— О! — воскликнул он. — Неужели все, что здесь происходит, делается по велению нашего гения? Его великолепия первого министра?
Гвардейцы слегка успокоились, выровняв ряды. Теперь их было пятеро — они стояли полукругом перед прислонившимся к стене и тяжело дышащим Лангралем и неизвестно откуда взявшимся юношей.
— Да,— сказал один из них. — Это приказ его светлости.
— Никогда я в это не поверю! — горячо воскликнул молодой человек, извлекая из ножен неожиданно длинную для его роста шпагу. — Вы клевещете на властителя Круахана, господа! И я этого так не оставлю!
Он быстро взглянул на Ланграля, и тому почудилась быстрая ухмылка белых зубов, мелькнувшая под полями его шляпы.
— Не стоит, сударь, — хрипло сказал Ланграль, воспользовавшись передышкой, чтобы прижать рукой истекающий кровью бок. — Я... благодарен вам. Но уходите, пока еще можно.
— Ну вот еще, — со слегка капризной интонацией отозвался молодой человек. — Я не позволю порочить светлый образ нашего первого министра. И сделаю все возможное, чтобы его защитить.
