Через малое время на воротах отворилось маленькое окошко, откуда на компаньонов глянуло скрытое полумраком лицо.
— Что вам угодно, святые отцы? — Осведомился привратник молодым голосом.
— Почему дом божий заперт днем? — Осведомился Окассий.
— По необходимости, — лаконично отозвались из-за двери, без особого почтения.
— Я отец Окассий, порученец при канцелярии папской курии первопрестола его святейшества. — С достоинством представился западный монах. — Отец Бертрад должен ждать меня.
За окошкам охнули, заскрипел сбрасываемый засов, и ворота поспешно отворились. В проеме обрисовался молодой длинноносый служитель.
— Добро пожаловать отче. Мы ждали вас.
— Как тебя зовут, клирик? — осведомился Окассий.
— Я здешний причетник, — представился длинноносый. — меня зовут Эдит.
— Проводи нас к отцу Бертарду, сыне.
— Досадная случайность, отче, — развел руки служка — Отца Бертрада вызвали к одной из прихожанок, что отдает Богу душу. Он ведь не знал точно, когда вы прибудете, а паства требует его внимания.
— Правда, досадно. — Согласился Окассий. — Как мы можем разрешить сие затруднение наилучшим образом?
— Зависит, насколько вы поспешаете, отец мой. — Склонив голову к плечу, задумался служка. — Если вы сильно спешите, я могу запереть церковь, и проводить вас до дому жены пекаря Паскеллы. Это, вишь, как раз ей вздумалось сегодня так некстати, представиться Господу... Если же вы не слишком поспешаете, вы можете подождать отца Бертрада в церкви. А ежели вы хорошо проголодались с дороги, то на другом конце площади есть прекрасная таверна под названием "Баранья нога". Там хорошая кухня, которой не брезгуют даже благородные. Когда отец Бертрад вернется, я приду за вами в таверну.
Окассий вопросительно взглянул на Федора, и тот изобразил рукой ложку, гребущую из миски ко рту.
— Жена, пекаря, ты говоришь, плоха, — сын мой? — Уточнил Окассий.
— Совсем плоха, отец. Что-то у ней разладилось в груди, она долго кашляла, потом уж даже и кровью, и теперь совсем зачахла. Слуга что пришел за отцом Бертрадом, сказал, что уж посинела, и едва дышит.
— Но ты думаешь, откушать-то мы успеем?
— Думаю, так успеете отец. — Согласился служка. — Хоть старая Паскелла и совсем плоха, но честно говоря, по жизни она никуда не торопилась. Думаю, так и помирать будет с проволокой.
— Тогда мы будем в таверне, — решил Окассий. — А как только отец Бертрад вернется...
— Я сразу прибегу за вами.
— Нет, сын мой. Не ты прибежишь за нами. А сам отец Бертрад придет за нами в таверну со всей поспешностью, какую даровал ему Господь. Если отец Бертрад не появится здесь до терции — ты сын мой, запрешь церковь, побежишь к дому почтенной Паскеллы, и — хоть души её сам на смертном одре. Отец Бертрад должен быть здесь. Понял ли ты меня, сын мой?
— Понял отче.
— Возможно, стоит позвать священника из другой церкви, чтобы он подменил отца Бертрада, у постели отходящей, — Вмешался сердобольный Парфений.
— Это мы оставляем на откуп Эдиту, — небрежно отмахнул рукой Окассий. — Я вижу он смышленый малый. А мы идем отобедать в таверну.
* * *
Глава двадцатая.
Таверна "Баранья нога" оказалась заведением зажиточным и благопристойным. Это можно было понять, еще по роскошно написанной вывеске, где, живописуя название, громоздилась на серебряном блюде упомянутая нога, обложенная овощами. Мастерство художника заключалось в том, что любой глядя на вывеску мог сказать — это именно жаренная нога. В менее почтенных заведениях понять, что за мазня на вывеске бывало можно лишь опираясь на помощь названия, и то не всегда. Внутренность таверны так же соответствовала. Высокий потолок, хорошо освещенный зал, чисто выскобленные столы и лавки, и многолюдный народ за ними. Стоял неразборчивый шумный гомон застольных разговоров, и стук посуды.
Заведение и правда пользовалось успехом. Публика сидела разношерстная, но отребья и откровенных нищебродов не было. Воины, не из простой солдатни. Паломники — но зажиточные. У левой стены на поднятом участке полы было несколько столов, за которыми, судя по яркости и красоте одежды сидела компания благородных, в том числе и несколько дам.
Троица компаньонов подошла к прилавку, за которым расположился упитанный благополучный детина, вся внешность которого говорила о постоянной близости к пищевому излишеству.
— Мир тебе сын мой, — поздоровался Окассий, к которому после попадания в земли латинян, негласно перешла инициатива в общении.
— Здравствуйте, святые отцы, — Поздоровался щекастый мужик, радушно, но без излишнего почтения; священников на святой земле было с избытком. — Простите, но свободных комнат нет.
— Мы не на постой. Хотим у вас отобедать.
— Это пожалуйста, коль отыщите место.
С местами за столами было не так чтоб очень. Однако, поскольку все столы и лавки — за исключением места для благородных — были изрядной длинны, то наличие места на них зависело от того, как плотно сдвинутся сотрапезники. Представительная и достойная внешность двух монахов и — как надеялся Федор — его самого, могла помочь обедающим потеснится. Главное было решить, в каком именно месте. Кое-кто, не обращая внимание на ищущих места компаньонов, продолжал сидеть над своим тарелкой и стаканом как сыч, но несколько пилигримов и христолюбивых воинов приглашающе показали на места рядом с собой. Однако, в людской многоголосице, Федор вдруг услышал за одним из столов знакомую речь. Группа воинов, судя по одежде, богатый рыцарь и люди его "копья", шумно звеня посудой и хохоча бросали фразы на языке, звучащем как музыка.
— Вы русы? — Спросил Федор у воина, на языке своего отца.
Компания замолчала, и переглянулась.
— Русы, да. — Ответил сидевший в центре компании рыцарь. Слова он коверкал, и все же Федор понимал их почти все. — И ты русс?
— Мой покойный отец, — Ответил Федор. — А мать — эллинка. Я дигенис — двухродный.
— Все одно наполовину ты наш. — Улыбнулся рыцарь. — Присаживайся. В этих краях языки стараются держаться вместе.
— Я со спутниками, — показал на монахов Федор.
— Найдем место и для святых отцов. Уплотнимся, ребята!
Воины поджались на лавках, и высвободили кусок доски. Федор с Парфением даже сели свободно. Но как подсел и широкозадый Окассий, все почувствовали локти друг друга.
— Меня зовут Велемир, — представился рыцарь. — А как зовут тебя?
— Я Федор.
— Из какой ты Руси, друг? — доброжелательно спросил рыцарь.
Вопросу Федор не удивился. Всяк знал, что русы расселились по земле широко, и потому Русских земель было много.
— Я сам живу в Романии, — ответил он. — А отец мой родом с той Руси, что у нас зовут Внешней Великой Русью. Которая богата крепостями на торговом пути от нортманнов, и с которой идут торговцы в Романию по великой северной реке Борисфен, тако же называемой Данаприсом. А ты, Велемире, из той ли самой Руси, или с другой?
— С другой, — признался Рыцарь. — Я с Руси Веринской, где княжили Ободричи, которая еще зовется Тюрингией.
— А, я знаю где твоя Русь, — кивнул Федор. — Она в землях восточных франков, где правят потомки архонта Оттона.
— Рэгнум тэвтоникорум,62 — вставил Окассий.
— Так и есть. — Подтвердил Велемир. — Моя Русь там, и я вассал ландграфа Тюрингии, а он вассал Императора Запада. А в здешних землях выходцы с нашей Руси основали крепость недалеко от реки Оронт, и конечно тоже назвали его — "Русса".
— Широко разошлись люди русского языка.
— Широко, — согласился Велемир. — Может быть, даже слишком. Кто слишком далеко зашел, того в дальних краях могут и потеснить... Но я наверно утомляю тебя разговорами, а ты голоден? Эй парень! — Велемир замахал рукой подзывая слугу. — Поди сюда!.. Здесь отличная грудинка, скажу я тебе Федор. Закажи, и не пожалеешь...
Слуга споро прибежал к столу, и принял заказ Федора со святыми отцами. Скоро перед компаньонами появились блюда, исходящие паром, и кувшин в вином. Федор со святыми отцами принялись трескать так, что трещало за ушами, что на некоторое время прервало досужие разговоры. Меж тем, на одном из столов недалеко от входа, пестрая компания вооруженных людей загорланила песню, хлопая ладонями и кружками по столу.
Вот мы сегодня собрались
Чтоб поговорить за жисть.
Пробку с бутылки лихо срывай.
В кружки скорее, наливай!
Выпивай да за-ку-сы-вай.
Да побольше от-ку-сы-вай,
Эх сидим бухАем,
Эх сидим бухАем
Кружками бУхахем
Об стол!
Эх сидим бухаем
Эх сидим бухаем
До чего же братцы
Хорошо!
Друг наш, гляди-ка, уже устал,
Друг наш, гляди-ка, уполз под стол.
И лежит там ка-ла-чи-ком,
Место свое нашел.
Тяпнем милый друг еще по одной.
Хмелю дадим геройский бой.
Хоть случалось ссорились мы порой.
А теперь обнимемся с тобой!
Выпивай да за-ку-сы-вай.
Да побольше от-ку-сы-вай...
Пиллигримы в зале от таких песен в особый восторг не приходили, и сидели с постными рожами. Но воины с других столов, кто пободрее, подпевали. И даже на возвышении, где сидела богатая компания благородных, пара людей подхватила, в числе их и молодая симпатичная девушка, которая весело подколачивала по столу ладошкой.
— Это баронесса Катарина Формбах. — Уловив взгляд Федора пояснил словоохотливый Велемир.
— Симпатичная, — заметил Федор.
— Да, красавица. — Кивнул Велемир. — И умница к тому же, даром что баба. По приказу её отца, я везу её в Антиохию, где её сочетают законным браком со знатным старпером, которому нужна не жена, а отходная молитва. Девчонку выдали замуж по сговору, мужа своего он по счастью еще не видела. Отрочество её прошло в монастыре святой Радегунды, а молодость пройдет в уходах за старым пердуном. Незавидная судьба, но удачный брак для её отца. Сейчас она может немного попорхать, будто птичка между двумя клетками.
— А эти, которые с ней? — Спросил Федор про компанию изукрашенных молодцов.
— Бездельники из детей местной знати. Выехали встретить новую жену владетельного господина.
— Что ж она не посадила тебя с собой за высокий стол? — Спросил Федор.
— Она предлагала. Но я предпочел есть со своими людьми. Весельчаков вокруг неё и без меня хватает.
Песня с призывами бухАть и бУхать, меж тем утихла. Молодая баронесса заметила, что Велемир с Федором глазеют на неё.
— Эй, Велемир! — Позвола она.
— Да госпожа, — отозвался воин.
— Спой со своими людьми тоже что-нибудь. — То ли попросила, то ли приказала девушка, тряхнув тяжелоый косой. — Ты, да Молчан, да Драговит, да Крашемир, да Радомир, да Болеслав, да Володар, — спойте мне что-нибудь ваше, русское, дикое. Чтоб кровь разбежалась по жилам, а тоска сдохла.
— Вишь, всех нас по именам помнит, — шепнул Велемир Федору. А сам громко сказал. — Отчего ж не спеть, госпожа? — И Рыцарь повернулся к своим людям, которых перечислили по именам. — О чем же мы споем госпоже, ребята?
— Как Девка Дулька блудила! — Предложил один.
— Слишком срамно! — Возразил Велемир.
— Выйду в поле вместе с конем, — Обозначил другой.
— Заунывщина тоскливая.
— Как гребцы пороги считали. — Изронил третий.
— Там же матюгов больше чем чисел.
— Дружинник-дружинник, что ж ты бросил коня? — Прорек другой.
— Да ну, под эту песню скакать надо, а тут тесно.
— Ну... предложил самый пожилой, сивобровый и сивоусый мужик, — тогда надо петь про князя Свентослава.
— Вот! Это дело! — Обрадовался Велемир, и обернулся к баронессе. — Госпожа, споем мы тебе. Потешим тебя песней про то как русский князь Свентослав с дружиной, собирался войной на ромеев!
— О, война! — Обрадовалась баронесса, и одобрила — Давай Велемир, — зажги!
— Велемир обернулся к Федору.
— Знаешь эту песню? Споешь с нами?
— Гхм... — Федор замялся. Песню про знаменитого князя Свентослава, также известного как Сфендослав и Святослав, он конечно знал, но... — Песню эту я знаю, а петь её с вами не могу, — сказал он рыцарю. — Потому как я служу императору ромеев, и мне как на ромейскую державу ходили войной, петь невместно. Но есть у меня другие песни, не хуже.
— А как же мы узнаем, ромей, лучше твоя песня, или нет, если не услышим обоих? — Вмешалась со своего возвышения баронесса Катарина. Сделаем так: сперва пусть свою песню споет Велемир. А потом — ты. Я же рассужу, какая из ваших песен лучше, и подарю победителю... вот этот перстень. — Катарина взмахнула изящной ручкой, на пальчике которой красовался перестенюга, печаткой драгоценного камня которого можно было колоть орехи, как небольшим молотком. — Баронесса озорно поглядела на Федора. — Примешь вызов ромей? Согласишься на мой суд?
— Как пожелаешь госпожа, — Федор привстал на лавке, и поклонился. — Языком бить — не кровь лить. И вызов твой приму, и твой справедливый суд.
— О, мьюзик батл! — Завопил со своего стола какой-то рыжий воин, по виду из островных англов, — Версус! Камон! Камон!..
— Отлично, — Поддержал его какой-то северянин с другого угла залы, — состязание скальдов!
По залу как горох посыпалась разноголосица.
— Что происходит?
— Кантикум?
— Ита.
— Компэтитио а лингварум эт орум!
— О!
— Идэа оптима эст!
— Геста руссорум?
— Шансон де жест?
— Уи!..
— Тишина! Тишина!
— Силентиум!
— Лэт зе мьюзик батл бегин!
Переголкивания затихли, и наступила почти полная тишина, коия нарушалась разве что хрустом куриной ноги, которая исчезала меж мощных челюстей отца Окассия. Велемир переглянулся со своими товарищами.
— Чтож, с дозволения госпожи, мы начнем первыми. — Рыцарь кивнул своему молодому спутнику с ясными глазами. Радомир — запевай!
Радомир радостно улыбнулся, тряхнул кудрями, вобрал в грудь воздуха, хлопнул по столу, раз, другой, отмеряя темп. И запел, высоким озорным голосом.
Эй, Святослав!
Ты не ослаб!..
Остальные мужи Велемира тут же подхватили мощным хором, выбивая ладонями темп:
Ай, да и мы.
Не слабЫ!
Так пойдем скорее
Пощипать ромеев!
Каждый будет рад,
поглядеть Царьград.
И далее русичи запели уже вместе, будто могучая река разлилась:
Мы парни дюжие
Брони кольчужные.
Щитами завесились.
Копий строй.
Дружина дружная.
Идет оружная.
Какая доля,
Ждет нас с тобой?..
Голоса взлетали, ладони стучали по столу так, что миски да кружки подпрыгивали.
Хазары хлебнули.
Булгары узнали
Ромеи запомнят,
Наш русский счет!
В далекие дали
Где мы не бывали,
Где нас не видали.
Наш князь ведет!
Эй, Святослав!
Ты не ослаб.
Так пойдем скорее,
поглядеть Царьград!..
Голоса утихли, будто буря прошла, да удалилась. В многолюдном зале секунду помолчали, а потом бурно зааплодировали. Идея поглядеть Царьград с некоторых пор пользовалась среди крестоносцев все возрастающей популярностью.
— Ай спасибо Велемир! Спасибо молодцы, — подала голос со своего помоста баронесса Катарина. — Потешили мне душу! Что скажешь, ромей? — Она лукаво глянула на Федора. — Трудно тебе будет превозмочь. Чем ответишь?
