Молодой человек ощутил некоторое подобие досады, когда не удалось миновать хлопотавшую по поводу обеда Мадлену: сочувствие в ее глазах убивало последние жалкие крохи надежды.

— Я... голова немного заболела... — с усилием выдавил юноша, лихорадочно ища какой-нибудь приемлемый предлог. — Я полежу чуть-чуть и... поем, наверное, тоже потом...

— Конечно, иди, — женщина понимающе погладила его по руке. — Я скажу, чтобы тебя никто не беспокоил. Если что-то понадобится, позови.

— Спасибо, — Айсен вымученно улыбнулся.

Он все-таки дошел до своей комнаты и уже там рухнул, как подкошенный. Голова разболелась уже не придумано, кровь стучала в висках кузнечным молотом. Не осталось ни мыслей, ни чувств, только вялой насмешкой где-то в глубине шевельнулась одна, когда он вспомнил, как совсем недавно метался здесь, замирая в счастливом предвкушении встречи, — о том, как много могут изменить всего пара мгновений!

Айсен снова и снова перебирал их в памяти, и никак не мог остановиться, пока они не закрутились безумной каруселью. Он видел, что Фейран не узнал его вначале... Да, наверное за два года он сильно изменился.

Хотя бы потому, что люди в таком возрасте меняются быстрее. Взять Алана: серьезный мальчик превратился в видного юношу... Айсен намеренно старался думать о чем угодно, лишь бы не о встрече с Фейраном и ее грядущих последствиях.

Не получалось! Маленький постельный раб тоже вырос во всех смыслах, поэтому теперь особенно горько. Маленький глупый котенок мог плакать в подушку от обиды, мог лечь и умереть от тоски, а ты знаешь, что тебе придется жить как бы не обернулось дальше.

С пониманием, что тот, кого ты упорно называешь любимым, на самом деле тобой только пользовался, как и все остальные до него, видя лишь забаву... Просто обращался хозяин с имуществом нежно и бережно. Такой уж человек!

Либо примириться с мыслью, что его долгое ожидание было напрасным, потому что любовь попросту оказалась смертной, как и все в этом мире.

И даже если оскорбления окажутся недоразумением, и после разговора с мэтром Филиппом, его единственный изменит свое мнение и примет его (Айсен поймал себя на том, что прислушивается. Глупое, глупое сердце...)... Жить, видя вечное отражение своего позора в его глазах? Кантор прав, умирать гораздо проще, юноша тоже знал, о чем говорил!

Единственный... Полжизни бы отдал, чтобы это было именно так! Чтобы его любимый был действительно первым, подарить ему не только душу, но и тело нетронутым...

Что уж теперь мечтать попусту! — Айсен с горечью посмеялся над собой и наивными фантазиями: уж давно пора от них отучиться. Все его предупреждали. Даже Грие, тот еще шутник... И не топиться же в колодце, как монашке после отряда кнехтов, выражаясь языком Фей!

Если его выбор — выбор осужденного между костром, веревкой и топором: остается его только принять!

За столом Алан с жизнерадостным простодушием поинтересовался:

— А Айсен где?

Гость слегка приподнял бровь, выражая свое удивление: разговоры это одно, какой бы горячий панегирик не посвятил Филипп юноше, а невольник да еще подобной категории за семейным столом — это совсем другое!

— Как удобно, — невозмутимо заметил хозяин дома, так чтобы его не слышали дети. — Ты бы наверное побрезговал сидеть с ним рядом. Пообедать вместе это же не в одной кровати кувыркаться!

У Фейрана глаза сверкнули знакомыми зелеными искрами, но он смолчал, возразить действительно было нечего. Он с удовольствием спал с юношей в одной постели, одновременно досадуя, что тот ведет себя как раб, и при этом совершенно естественно воспринимая, что мальчик ему прислуживает — он же раб... Нелепо было ожидать, что в таких условиях Айсен тоже сможет увидеть в нем кого-то, кроме господина!

Последняя мысль отозвалась в душе привычной сосущей горечью, истинную причину которой он старательно от себя отгонял.

Может, стоило не усердствовать, а попытаться взглянуть правде в глаза, почему это его так раздражает? Все равно, что купировать один симптом и уповать, что от этого болезнь пройдет полностью.

— Так где Айсен? — тем временем вернулся к поднятой теме Филипп.

— Он плохо себя чувствует, — тону Мадлены мог позавидовать айсберг, а направленный на деверя взгляд был еще менее доброжелательным, чем во дворике, ясно указывая на причину внезапного недомогания.

Алан дернулся, уже собираясь вскочить:

— А что с ним? Я узнаю?

Фей закатила глаза, а Мадлена одернула сына:

— Сиди. Каждому человеку иногда необходимо побыть одному.

Ого! Фейран с еще большим изумлением отметил, что синеглазый раб приобрел далеко не одного ярого защитника. И прочно вошел в круг семьи.

Он сам не понял, что испытал от этого знака, но к тому же ощутил нечто похожее на угрызения совести: наверняка Айсен слышал сказанные со зла слова, и его отсутствие объясняется именно ими. Проклятье, ведь сам же убеждал себя, что мальчишка ни в чем не виноват, независимо от того было ли его поведение безупречным или нет... Знал, что его увидит рано или поздно, и полагал, что вполне готов к встрече.

Как оказалось, не совсем. А если юноша в самом деле испытывает к нему хотя бы капельку чувства, иначе, чем подлостью его поступок не назовешь. Подло оправдывать свои слабости чужими грехами!

Под предлогом необходимости написать несколько писем и внести поправки в свои записи, которые со временем должны были стать книгой, Фейран уединился в той самой комнате, в окне которой видел Фей. В конце концов, она была самой светлой.

Однако размышления его были далеки от медицины, и веселого в них было мало, а точнее не присутствовало вовсе.

Айсен... Радоваться бы должен, что не ошибся, и юноше живется здесь совсем неплохо! Рад? Рад, что ему ничего не угрожает, что о нем заботятся. Он ведь нежный, хрупкий, — как цветок, выросший без солнца...

И вместе с тем откуда-то всплывало гаденькое желание увидеть, что ему больно, что он мучается без тебя... А если нет, — наказать за это! Именно за это, а не за все мнимые измены. Ну и кто ты после этого? Нелегко расставаться с иллюзией о своем благородстве! Мужчина совсем уже не понимал себя и тем более не представлял, что ему делать.

Айсен. Неужели правда ждал? Два года, не имея ничего, что могло бы дать надежду...

Устало потерев лицо ладонями, Фейран обернулся на неясный звук и резко выпрямился со смутным чувством "дежавю": ну вот, как всегда — стоит о нем подумать и он тут как тут! Как будто чувствует...

Айсен.

* * *

— Извините. Не хотел мешать, гитару здесь оставил... — юноша старательно избегал встречаться с гостем глазами.

Инструмент, нечета памятному задрипаному сазу, действительно лежал в уголке на сундуке: вряд ли Айсен оставил его специально, чтобы спровоцировать встречу наедине.

— Подарок?

Само вырвалось! Фейран проклял свой язык, заметив, как немедленно напрягся мальчишка.

Впрочем, уже совсем не мальчишка! (Эй, совесть, можешь быть спокойна на счет того, что он вожделеет ребенка!) Черты лица, фигура полностью оформились, ни в одном из движений не осталось незавершенности — это был взрослый красивый молодой человек, несущий себя расковано, но не развязано.

— Да, — спокойно подтвердил Айсен последнее заключение, — Мадам помогла мне выбрать.

Он уже стоял у порога.

— Мэтр Филипп сказал, что ты серьезно занимаешься музыкой.

Это тоже вырвалось непроизвольно: что угодно, лишь бы задержать его еще хоть на мгновение! Фейран сам удивился этой вспышке отчаяния.

— Вы же сами говорили, что я хорошо играю, — Айсен все-таки развернулся. В синих глазах билось странное напряжение с толикой недоверия.

Мужчина поднялся, искренне пораженный даже не столько ответом, сколько тоном, каким он был произнесен, легким оттенком вызова.

— Ты помнишь все, что я говорил? — тщательно скрытое за язвительностью смятение.

— Все, — на этот раз вызов не почудился точно!

А еще присутствовала там целая гамма самых разных эмоций: грусть, сожаление, капля насмешки над собой, укор... И под ясным взглядом чистых глаз Фейран вдруг услышал в себе какое-то пронзительное неловкое чувство: неужели стыд, милосердное небо?!

И то верно, он своего наложника разговорами не баловал. Еще обещал, что никому не отдаст! А то, что утром сказал — даже за два года не забудешь, так и тех не прошло... Больно? За него больно? Так ведь сам же виноват!

Фейран подошел ближе, и юноша замер в болезненном оцепенении, как птица перед змеей.

— Я тебя обидел сегодня, — со внезапной нежностью тихо проговорил мужчина. — Прости!

Айсен судорожно перевел дыхание, — это был почти всхлип, стон: зачем? Зачем ты убиваешь меня этой случайной лаской?! Когда только боль — лучше, лучше, когда не знаешь, что может быть иначе... Не ждешь, и нет повода для упрямой надежды!

— За что же! На правду грех обижаться! — ресницы вздрогнули знакомым ломким жестом, но глаз он не отвел, и слез в них не было.

Фейран уже ничем не мог скрыть растерянности и потрясения, абсолютно не узнавая своего "котенка": Айсен ли перед ним!

И давно уже не своего, не стоит забывать...

— Вот как...

Нервный смешок, с болью пополам, которую у юноши тоже уже нет сил прятать:

— Ну, восемь лет из жизни запросто не вычеркнешь! Даже если попробуешь — напомнят. Мир не без добрых людей!

Айсен говорил это все намеренно, глядя в упор, — желая, чтобы Фейран пришел в ярость, и он смог бы прервать пытку и уйти. В противном случае, юноша подозревал, что с ним вот-вот начнется истерика.

— Ты изменился, — всматриваясь в него, признал очевидное мужчина: выстрел пришелся в самое сердце.

— Это хорошо или плохо? К счастью, мы не в Фессе, и потерять язык за дерзость мне не грозит!

Фейран уже откровенно хмурился, все больше убеждаясь, что какую бы железную уверенность в себе Айсен не приобрел, и как бы точно в цель не ложились его упреки, то, что происходит с ним сейчас — далеко от определения "нормально". Не думая, не гадая, что им движет, он решительно шагнул вперед и, прежде чем юноша успел отступить или сделать что-то еще, с силой обнял его, прижимая к себе.

— Ш-ш, успокойся... успокойся, родной мой... — слова приходили тоже сами собой, без участия сознания.

Айсен рванулся, словно его собирались убить! Еще раз и еще, но Фейран держал его крепко, осторожно поглаживая по волосам и плечам, пока юноша не сдался и не перестал вырываться, обессилено опустив голову ему на плечо.

Он чувствовал, что тело под его руками медленно, понемногу расслабляется. Айсена начало трясти, и Фейран не отпускал его до тех пор, пока дрожь не прекратилась и даже дыхание выровнялось.

...Кажется, он чувствовал тепло приникшего к нему тела даже сквозь одежду. Каждой клеточкой, как будто все нервы были оголены, и, не замечая того, водил щекой, ощущая кожей, губами мягкий шелк темных волос, вдыхал их аромат... Неожиданно руки юноши дрогнули, уже не отбиваясь, ладони легли на грудь — так неуверенно и робко, точно за это движение его могла поразить кара господня. Пальцы мелко подрагивали. Айсен просто стоял, уткнувшись лицом в шею мужчины и позволяя держать себя. Признание без слов...

Шаги в коридоре. Голоса. Очнувшись, Фейран едва не выругался вслух, но решил, что в целом оно к лучшему, что им помешали: есть время собраться с мыслями и попытаться понять, что между ними только что произошло.

Непростая задача, учитывая, что он и о прошлом не мог сказать определенно!

— Жду тебя после того, как все лягут, — мужчина отстранился и вышел, не задерживаясь.

Не заметив, как потеряно распахнулись чернотой глаза шатнувшегося от неожиданности юноши.

Любимый... Так близко, что слышишь стук его сердца — неровный, сбивчивый... Его дыхание колеблет волосы у щеки. Его руки, сильные поддерживающие объятия, ласковый шепот... Время остановилось, и мир перестал существовать.

Айсен боялся даже пошевелиться, открыть глаза, вздохнуть не в такт, спугнув тем самым драгоценное мгновение близости. Страшась поверить, что никаких преград между ними нет...

А может, и не было, не было ничего, кроме надуманных условностей, которые не могут иметь ровным счетом никакого значения, когда любишь! Юноша был бы рад, если бы можно было стоять так вечность!

Единственный мой, счастье мое, я все-таки важен для тебя, я тебе нужен... Жизнь моя, только не отпускай меня больше, только не размыкай рук!

Небрежная фраза хлестнула плетью по распахнутой навстречу душе. Айсен остался стоять, глядя перед собой невидящими глазами. Он был бы не против, если бы подступавшая истерика вернулась, но она ушла, схлынула, как вода в раскаленный песок, заодно прихватив с собою и остальные чувства. Мысли текли вяло и неохотно, как будто интересуясь с ехидцей, когда же он угомонится и перестанет их тормошить по одному и тому же поводу.

Айсен все же сел — на то же самое место, откуда встал Фейран, и прижался затылком к прохладной стене. Значит, вот что с ним будет... Быть вдвоем и все время ждать милости, гадая что именно последует — удар или ласка. Без конца отбывать наказание за то, что с ним делали силой, безжалостно пресекая даже тень неповиновения, и благодарить, что любимый им не побрезговал после этого, отзываясь на каждый щелчок его пальцев...

Тогда зачем все было? К чему были эти два года... Он не знал и не мог хотеть иной любви, чем та, которой оделял его господин по мере своего желания. Фейран сам захотел увидеть в нем большее... Так почему теперь, когда он безвозвратно изменил себя, любимый по-прежнему не видит в нем ничего, кроме игрушки на ночь?!

Любимой игрушки. Достойное утешение? Ведь хотелось же быть с ним любой ценой...

Айсен вскинул голову и поднялся, больше не сомневаясь в решении.

Сказать, что Филипп беспокоился за юношу, значит ничего не сказать. Поэтому увидев его в своем кабинете, испытал одновременно облегчение и тревогу, но Айсен выглядел спокойным и собранным. Молодой человек отвернулся от окна и без слов положил на стол половинки разомкнутого ошейника. И только после этого поднял взгляд на своего покровителя.

Тот, тоже молча, смотрел на куски металла, за которые мальчик так упорно держался, понимая, что Айсен переступил еще какой-то очень важный порог и... дело даже не в ошейнике!

— Я хочу уйти, — высказал свое намерение Айсен.

Филипп согласно покачал головой, — а что он мог сказать?!

Поэтому просто спросил:

— Куда?

Молодой человек улыбнулся слегка, благодарный за все то, что стояло за кратким вопросом.

— Сначала к Кантору: он не откажет. А там видно будет... Он говорил, что скоро собирается уехать в Париж или Брюгге. Может быть, поеду с ним, может, останусь... Не знаю, пока рано судить!

Филипп снова кивнул.

— Когда ты уходишь?

Айсен немного замялся.

— Надеюсь, ты не собираешься уйти только в том, что на тебе есть? — уже резче бросил мужчина. — Ладно, оставим! Тем более, вещи прислать всегда можно.

Юноша искренне засмеялся:

— Зная мадам Мадлену, уверен, что она в любом случае пришлет мне половину дома!