Ещё два дня продолжалось так. Мужик с провизией, мои угрозы и вопли, инструмент разве что весь теперь вынесли. Мы уже и от Феди все перетащили, и по окрестностям порыскали, даже несколько человек развернуть пришлось, из других сел к голове шли. Увидели экипированный в железо всадников, даже объяснять ничего не пришлось, сами смотались. Возле лагеря растут две горы — сено с дровами и провизия. Еду жалко, она ж портиться скоро начнёт. Когда гора выросла до метра в высоту, тот же дребезжащий голос завопил:
-Тебе что, все мало!? Вон, девок возьми, тех, что схватил — и уходи отсюда!
От такого креатива даже я охренел. Мои присвистнули, это ж какой сволочью надо быть. чтобы своих людей раздавать!? Да и пленные что-то засуетились. Перевели им предложение старосты — и пошла писать деревня! Народ злой, старейшину уже почти ненавидят. Нам с того только проще, потекли рассказы, разговоры, данные и информация. Пленных допрашивали, снимали верёвки с рук и ног, отправляли в другую палатку. Так до вечера всех и освободили от пут, и даже часть продовольствия им выдали, из принесённого — до этого варом из сушенного мяса и овощей кормили. Пришлось им ещё помывку организовать, а то уже смердит в лагере. Сами-то периодически ополаскиваемся, а этих мыть неудобно было, со связанными-то руками-ногами.
Протоколы допросов оценивали вместе. Там, в крепости — семь родов, под тридцать семей. Плюс дружинники холостые, таких с пяток. Пятая часть селища — один род, этого самого старосты. У него три сына, все ребята боевитые, с семьями, вот он тут "мазу" и держит. Сам голова холостой, схоронил супругу, достаточно старый, по местным меркам, борода седая вся. И у дедушки уже проклёвывается старческий маразм, судя по косвенным признакам. На него "плюшкинизм" напал, всё, что плохо приколочено, тащит к себе. Причём даже инструмент тот, что у корелов взял, вместо того, чтобы людям дать в пользование, припрятал. Сидит на своём "сокровище", как Кощей над златом, чахнет. Но и поперёк не скажи ничего, он глава самого сильного рода, сыновья под ним крепко сидят. Чуть что не так — дружина, вояки, по лбу бунтовщику оформляют, схватят, что плохо лежит, и тащат по наущения деда в его избу. Дурдом.
Нам бы, конечно, следовало его пристрелить. Честно говоря, чисто по-человечески, это будет лучший выход для всех, включая корелов. Но тут родственные связи сильны, глава рода авторитет у детей сильный имеет, несмотря на маразм, а дети — на вояк и прочих, через родичей жён и других. Получается, сейчас там родственными опутано половина села, вторая под ними живёт. У нас в пленных и те и другие, но дедушка всех уже достал. И сделать ничего никто не может — глава рода, ждут, пока сам окочурится.
Ночь прошла почти спокойно, вторая такая уже, не лезут на "сигналки". Мы их ещё и переставляем периодически, те, которые уже сработали, вот и боятся. Почти — потому что озёрная лодка забила тревогу, включила прожектора. Там возня какая-то, выстрелы, крики, отсюда не слышно. Я спал, не проснулся даже, утром же Кукша мне представил парня лет двадцати. Он сиганул в воду со стены и попытался к берегу доплыть. Но его успели перехватить, не мастер спорта он по прыжкам с вышки, нашумел сильно. Перехватили, связали, дождались пересменки, на ней и сгрузили нам товарища.
Стал Толик его допрашивать — молчит "бегунок". На палатки с пленными смотрит, и ни слова не говорит. Парень развитый, видно, что не совсем крестьянин, молодой, шрамы есть. Мы думаем вояка, а там посмотрим. Разве что связали его покрепче, да к остальным пленным не стали тулить. Сидит в верёвках весь, голову к пленным гнёт так, что шея сейчас сломается. Утром начали на завтрак "лагерники" наши выходить, парень заелозил. Вышла та, кусачая мелкая, увидела нового пленника, глаза как блюдца, кинулась на проволоку. Мы её отгонять, поранится ведь, дурочка! Но нет, прёт что твой лось сквозь чащобу. Изъяли мелкую, привели в новому пленному.
Любовная сцена, слёзы, сопли, лобызания, бормочут что-то. Оттянули её от связанного, Толик вопросительно смотрит на парнишку. Начался диалог. Сначала односложно отвечал, потом — более связно, затем замкнулся в себе. Взяли мелкую, устроили ей допрос. Прижали сильно, заявили, что за попытку побега из крепости прибьём любимого. Та в слёзы, причитает... Объяснили политику партии — если все как есть он выложит, жив точно останется. Та головой машет, как шея выдержала! Отправили её на уговоры. Через полчаса пришли сами к ним, с Толиком. Парень морально готов, но смотрит на других пленников и на нас, умоляет глазами. Понять просто, отвели пленного в лес, наедине говорить будем. Вопросы те же: кто послал, с какой целью, что в крепости.
Рассказ затянулся на два часа, с учётом перевода. Эх-х-х, Ярослав хорошо переводил, Толик так не может. Пленный нам выдал всё, мы изобразили "эффект Златобора", натурально присев от полученных новостей. Как мы и думали, оказался он дружинником, пришлым, наёмным. Род его где-то в другом месте, тут на службу к старейшине подвязался. Мелкая девчёнка — его наречённая, любовь у них сильная, родители её не против. Он охранял ворота с другой стороны крепости. Пришёл после дозора, ему народ нашептал, как старейшина расплатиться хочет, про баб, что нам предлагал сказали. Парень разозлился, пошёл на разборки к деду. Тот сидит, сундуки да бочки по всей избе, орёт, что он тут главный, и решил уже всё, и не ему, наёмнику безродному, указывать старейшине как дела вести. Парень с дуру ему засветил по лбу — маразматик врезал дуба. Вояка-наёмник мигом пришёл в себя, он теперь половине села кровник. Руки в ноги, и за забор, в озеро, а там уже наши его оприходовали. Вот и думает теперь, в крепость ему хода нет, забьют, возлюбленная в плену. Что делать — непонятно. А мы думаем, почему мужик нам продовольствие не носит, уже обед — а всё нет никого! Голова-то, оказывается, помер!
— Эй! В крепости! Вы там как, созрели? — я опять начал переговоры.
— Да что тебе надо-то!? — теперь говорил другой голос, я так понял, сын того старейшины.
— Да ты все неси, я выберу, — подначил я голос за стеной, — где предыдущий "переговорщик"?
— Умер отец, — после недолгой заминки послышалось из-за стены.
— И что, прямо сам умер? — надо "провентилировать" обстановку.
Пауза перед ответом затянулась сильно, куда там Станиславскому.
— Сам, — наконец, отозвался голос, — старый уже был...
— Сам, значит... — сказал я уже потише, — Так что там с платой?
— Будет скоро, — обречённо промолвил голос.
Корелы из крепости начали разбирать завал в воротах, но аккуратно, чтобы мы не смогли влететь верхом в село. Из него показалась маленькая лошадка с телегой. На телеге — куча всякого барахла навалена. Судя по тому, что я знаю, это "заначку" деда вывели. Перун тебя задери! Вот что за дела! При разборе барахла пришло на ум только одно. Люди старые, бывает, мусов всякий домой тянут, нарушения у них в психике. Так вот такой же хлам и тут скопил этот маразматик. Какие-то железяки, медь, камни, ткани прогнившие, меха, потерявшие товарный вид. Поделили кучу — десятая часть ещё куда ни шло, там серебро да шкурки неплохие, остальное хлам. Надо теперь решение принимать, сомневаюсь, что у них ещё что-то стоящее есть. Но стоит уточнить, позвали пленного вояку. Тот подтвердил, что это заначка деда, и такое рассказал, что волосы зашевелились. Этот старый маразматик продовольствие нам даже не из своих погребов доставал, а с людей собрал, тут чуть не половина запасов всех жителей крепости! Всем лапшу на уши навешал, что, мол, с других селищ соберём на зиму. И это он делал, чтобы мусор этот нам не отдавать!? Да этому парнишке памятник надо ставить, за избавление корелов от маразма!
— Эй! В крепости! Слушай меня, я вот эти меха возьму, остальное барахло твоё забирай, нечего тут брать. И ещё, по слову отца твоего, девок возьму. Точнее, одну. Вот эту, — указал на кусачую мелкую, — считай, в расчёте будем. Только вот с клятвой решить надо. Выходи, документ подписывать станем...
Вот сейчас и решится, насколько сын достоин своего отца, в плохом смысле этого слова. Если тоже трус да Плюшкин, не выйдет, а если нормальный мужик, то появиться, за общество пострадает. Новый глава посёлка не подвёл, перебрался сквозь вновь установленную баррикаду, и осторожно направился ко мне. По кивкам наших пленных я понял, что это тот, кого мы ждём.
— Здорово, боец. Как звать? — последовало непереводимое корельское имя, — Будешь Игорем, я по вашему плохо имена запоминаю. Вот тут написано, что ты, перед богами и людьми. клянёшься...
Я прочитал документ. Там обычная такая клятва, по которой подписавший её обязуется людей корельских, что нам должны, не прижимать, злобы не таить, месть не замышлять. В том свидетели боги и предки, ну а если нарушишь данное слово — то пеняй на себя... Игорь кочевряжиться не стал, уколол ножом палец, поставил кровавый отпечаток. Я — печать и подпись, да под его удивлённым взглядом тряпочкой со спиртом ему палец протёр. Игорь выжидает теперь, мой ход.
— Все, ребята, сворачиваемся! Операция "Осада" окончена, — лагерь закипел.
Мужики первым делом сняли внешнее ограждение, сложили "колючку", потом — дальние посты свернулись, привезли пулемёты, сняли "сигналки". Лодка прибыла, начали её разбирать, под удивлённым взглядом Игоря. Ещё бы, она-то металлическая! Час на сборы, палатки собраны, все упаковано. Теперь пленные, настала их пора. По одному, под роспись об отсутствии претензий, освобождали людей, ставили их в строй под присмотром стрелков. Всех в кучку поставили — собрали и "концлагерь". Теперь мы готовы выдвигаться.
— Продукты занеси, испортятся, — я отдавал руководящие указания Игорю, тот стоял и кивал, — Сено мы вам собрали, да и дрова тоже, работы теперь меньше. Про те три села забудь пока. Твой отец их защищать не стал, хотя и обязан был, раз дань брал. Мыта же с них, пока они мне долги не отдадут, не вздумай брать, ты клятву в том давал. Вот тебе копия договора аренды, который мы с ними заключали, из-за него я пришёл. Мой то инструмент, я его в пользование дал. Потому и попали вы в этот переплёт, ну, в осаду, короче...
— А у нас из крепости ... сбежал, — опять непроизносимое корельское имя, — если он на вас нападёт, то не наша вина, вы его невесту с собой берёте.
Игорь сразу открестился от парня. Это хорошо, мы парнишку тоже решили с собой забрать, от греха подальше.
— За то не переживай, — на автомате сказал я, — мы домой, не вздумай преследовать.
— А чего не переживать? — набычился Игорь, — Вы его нашли уже?
— Э-э-э, — как же я всё-таки бездарно "спалился", — а что если и так?
— Поговорить надо, по-свойски, — Игорь насупился.
— А можешь и поговорить, мы его тоже с собой возьмём, как дань.
И вот тут Игорька-то и заклинило! По законам кровной мести он должен бы прибить обидчика, или виру взять большую. А тут получается, что этот — пленник моё имущество, как его теперь примучивать до смерти? Эдак я опять осаду устрою, кому ж такое понравится? Разъяснил на этот счёт Игорю. Да, приду и бить больно буду. Потому считай, что жизнь свою мне отдал беглец твой, и возможности самостоятельно распоряжаться ей лишился. Знать, и мести быть не может, заплатил он уже достойную цену. Новый глава посёлка кочевряжиться не стал, согласился с такой постановкой вопроса.
Наша же колонна потихоньку уходила в лес. Обернувшись напоследок, увидел, как под руководством Игоря народ затаскивал продукты и сено в крепость. Ну, вроде всё к всеобщему удовольствию разрешили...
— Правда, кусачая? — обратился я к грузу, девушка связанная лежала на Вороне, парень её — на коне Толика, он ему что-то втирал.
Девчушка не поняла меня, только смотрит печально. Ну ладно, первая, что ли, кто так печально смотрит? Вон, корелы-рыбаки, Толика односельчане, тоже плакались, но теперь-то всё в порядке. Приведём, в зависимость посадим, пока хоть языку не научатся, а потом и в крепостные можно определить. С такими мыслями я и дошёл до деревеньки Феди. А там...
Началось всё со странных следов на тропинке. То есть они вполне себе нормальные, от трактора нашего, но тут-то им что делать!? Дальше — больше. Не успели дойти до Феди, услышали гудок паровой. Вышли — а в селе дурдом натуральный. Наш базовый лагерь, пространство расчищенное на окраине села, должен быть пустой! А там жизнь кипит, два трактора гарцуют вдоль села с деревьями пиленными. Обогнули деревню, дома буквой "П" стоят, внутри — толпа наших, включая мою супругу и Ладу. Зоря ходит с Федей, который в наш камуфляж наряжен, и стопкой бумаг. У корела вид неприкаянный, такое ощущение, что ему уже всё до лампочки. Лада что-то вещает корельским женщинам. С детьми суетится Роза, с санитарной сумкой на боку.
— Народ, что происходит, — крикнул я, меня не слышат, сложил руки в рупор, гаркнул со всей мощи, — Граждане! Чего за дела!
Все село замерло, повернулось ко мне.
— О! Государь пришёл! А мы вас позже ждали, — выдала Лада, и опять начала заниматься своими делами.
Оцепенение у людей прошло, опять все загомонили. Разве что моя супруга с Федей подошли ко мне. Зоряна — с претензией:
— Это что за баба? — подозрительно так сказала жена, ткнув в кусачую мелкую, что лежала на Вороне.
И это вместо "здрасьте" мужу, который, между прочим, из боевого похода вернулся!
— Это зависимые новые, вон ещё один, муж её будущий, лежит, — пленные корелы отчаянно вертели головами, в попытках понять, что вокруг творится. Да и мне очень интересно это.
— Жёнушка моя, любимая... Может, хоть кто-нибудь соблаговолит посвятить Государя в происходящее! Кстати, здорова, Федя.
— Давай к лагерю нашему, да помойся, а то потом провонял весь, там и расскажу все, — ответила мне супруга и повела нашу колонну в лагерь.
До полуночи длился рассказ. Я то плакал, то смеялся, то откровенно радовался характеру своих сограждан. Всему началом была моя записка...
В Москву донесение передали световым телеграфом, он не секретное. Реакция на написанное была своеобразная. Хочет Государь оказать помощь корелам, причём отдельно приписано — вгоняйте их в долги, не стесняйтесь. Святослав собрал народ, стали думать. В процессе обсуждения решили рассмотреть вопрос чуть шире — чего Серёга от корелов этих добивается? Просто так продуктов подкинуть это, конечно, можно, долги-то с трупов не возьмёшь, надо поддержать. Но что дальше? И мой коллектив дошёл до того, что хочет Государь новых людей под руку Москвы взять. За меня, главное, додумали, целую теорию подвели под это. Она гласила о том, что отряд Московский пошёл войной на корельского голову, увидел, что власть его ослабла и можно пару деревенек урвать, и решил действовать. Однако не раз уже обсуждали то, что корелов мы защитить не можем, далеко они. Потому хочет Серёга некую новую форму гражданства придумать, данников создать, относительно которых у нас прав и обязанностей поменьше. Потому и просит вогнать Федю со товарищи в долги. Устроили мои родичи мозговой штурм и наметили некий план. Правда, пришлось его отдельно доносить до наших граждан. Это взяла на себя Лада. Она устроила по утру натуральный митинг, на котором продвигала две идеи. Первая — о человеколюбии и инвестициях. Мол, сейчас поможем — дальше в прибытке останемся. Вторая о том, что Москва теперь границы расширяет, новых людей под себя берёт и это хорошо, вон, к детям-то корельским все уже привыкли, подружились, дык чего бы их родителей на нашу сторону не перетянуть? Работных людей больше станет — всем легче будет. И по словам Зоряны, так разошлась Лада на митинге том, что народ проникся, чуть не сам уже требовать начал выполнить волю Государя о помощи корелам наилучшим образом. Под это дело и добровольцы нашлись, и ресурсы, и время. Стали формировать караван, расписывать роли да делать документы — Зоряна на базе положения о крепостных сделала закон о данниках. Люди в таком статусе также были гражданами России. Защита их частично на Москву ложилась, правда, с большим лагом по времени. Но содержание, обеспечение жильём, инструментами и работой — это их самостоятельное дело. Леда добавила свою лепту в виде цен на ресурсы и товары московские для таких людей, расценки на аренду техники и прочую помощь. Лада не осталась в стороне — оформляла караван, чтобы показать новым потенциальным гражданам "товар лицом", Москву в её самом лучшем виде. Ну, как она себе его представляла. Заняло это несколько дней, после чего колонна выдвинулась к болоту.
