Слуги Зла

Я ткнул его в плечо, как арша — Элиас слабо улыбнулся.

— Ты не думай, я не трус. Я просто... ну как сказать... Ведь когда такой рыцарь, блин, на тебя смотрит — фиг ты ударишь, фиг выругаешься. Будто заранее проиграл, блин. Я же пробовал! — выкрикнул он в детском отчаянии. — У меня же все слова куда-то деваются! Просто язык проваливается в задницу — а он смотрит. А потом еще скажет, мол, что, вахлак, высказался? Ну, свободен, проваливай. Как король холопу...

— Я знаю, — сказал я. — Я сам был такой. Я знаю, как это происходит... И, видишь ли, мне интересно, понимал ли ты, когда замахивался на меня этой заточенной железкой, что любой эльф со своим боевым опытом, исчисляемым столетиями, услышит тебя за милю, оценит твои намерения — и исход будет один. Ты — подонок, приспешник Тьмы, трус, подлец, ты сам это проговорил. Тебя убили бы с наслаждением, без малейшего колебания, без сомнений. Ты понимал это, а?

Элиас попытался лихо усмехнуться, но вышло неубедительно:

— Так зато все и увидели бы, чего все эти, блин, рыцари стоят!

— Юный дурень, — сказал я, чувствуя, как волной накатывает тоска, смешанная со стыдом. — Никому и ничего ты бы не доказал. Ты стал бы для всех мертвым негодяем, предателем — и уже никаких шансов оправдаться у тебя не осталось бы. Эльф оказался бы правым в любых глазах — разве не так? Пуща всегда права, пока люди ведут себя излишне эмоционально, а оттого — глупо.

Видимо, у меня изменилось лицо, потому что Элиас выкрикнул:

— Не делай такую рожу, а?! — и добавил тоном ниже, с горечью: — Вылитый эльф, блин...

— Ну что ты вопишь, Эли? — вдруг услышал я девичий голос из темноты коридора. — Я сплю, а ты орешь, как пастух на коров...

— Спишь — и спи! — огрызнулся Элиас. — Нечего тебе тут...

Но девушку это не испугало. Она вошла в комнату, кутаясь в белую вязаную шаль; ее светлые, как у Элиаса, волосы, заплетенные в классические эльфийские косы, спускались почти до пояса, а плотная фигурка и обветренное личико, круглое, яркое, простенькое, даже, пожалуй, плебейское, вдруг показались мне необыкновенно милыми.

Как у моей собственной, давно умершей сестренки.

— Вали к себе, Эльза! — рявкнул Элиас. — Сейчас батя притащится — тебе что, пьяные бредни слушать охота, блин?!

Я глотнул воздух ртом:

— Как ты ее назвал?!

— Эльза, чтоб ей, — хмуро выдал Элиас. Он был совсем не рад тому, что его сестренка видит меня — и я понял причину его мрачности: Эльза смотрела на меня, округлив глаза и приоткрыв рот:

— Ой, а что ты мне не сказал, что эльфа позовешь?

— Вот, видал?! — Элиас в негодовании чуть не сломал себе руку об ребро столешницы. — Сейчас сюсюкать начнет, дура!

— Я не эльф, Эльза, — сказал я, еле справляясь с болью в груди. — Элиас, не кричи, пожалуйста. Не годится кричать на женщину, даже если она кажется тебе неправой.

Элиас сморщил нос, как Ястреб. Эльза улыбнулась прелестной улыбкой, приоткрыв беличьи зубки с едва заметной щелью между передними резцами — моей мечтой всей этой зимы, человеческой, неидеальной, теплой улыбкой:

— Твой гость — обманщик. Он — эльф, люди так не говорят!

— Да ты его послушай! — возмутился Элиас. — Брату не веришь, блин, так ему поверь. Он тебе скажет...

— Мой брат, — сказала Эльза, продолжая солнечно улыбаться, — почему-то эльфов терпеть не может. Ты его прости, пожалуйста. Ты знаешь, — добавила она, грустнея, — он ведь вообразил, что Бенку из-за эльфов убили — все перепутал. Говорят, болезнь такая есть — когда человек Добро от Зла отличить не умеет...

— Ну дура, блин! — выдохнул Элиас безнадежно. — Вот говорю-говорю — а никто ни пса не понимает!

Я хлопнул его по спине, как хлопнул бы Задиру, желая его утешить. Меня поражало, что на людей эти простые орочьи жесты действуют в точности так же, как на аршей — эльфы никогда не прикасались друг к другу без чрезвычайной нужды. Глаза Элиаса немного ожили, он без слов понял, что я придерживаюсь его точки зрения; Эльза огорченно сказала:

— Грубиян мой братец, да? Вот знаешь, рыцарь, в городе ведь почти все такие, даже благородные. Только и могут, что рычать друг на друга... Я же знаю, в Пуще мужчины совсем другие. Вот ты говоришь так любезно, так... ну, в общем, эльфы — они чистые.

— Ну да, — встрял Элиас. — А люди — грязные, блин!

— Элиас, — сказал я, — дело не в этом. Эльза, видишь ли, иногда наружный вид очень не соответствует сути вещей. К примеру, Элиас кажется грубым и глупым, но он, честное слово, не глуп и не так груб, как ты думаешь, просто он не умеет красиво выражать красивые чувства — этому надо учиться. А иногда наружность точно соответствует сути, но это соответствие как бы не додумывается до конца. Как эльфы...

— Они умеют все делать красиво, — вздохнула Эльза. — И они чистые, а мне так хочется чистого, вы бы знали! Драишь все кругом, драишь — а все равно грязно, даже слова...

— Видишь? — сказал Элиас. — Вот она как понимает!

— С Эльзой трудно спорить, — сказал я. — Я сам чувствую почти то же самое. Элиас, ты ведь тоже видишь, что эльфы чистые и прекрасные, только дело не в этом. Снег — это, наверное, самая чистая вещь на свете, правда? Поздней осенью мир — сплошная грязь, слякоть, хмурь — а когда выпадает первый снег, все становится светлым, чистым и прекрасным, верно ведь? Сплошная сияющая белизна, хрустальный эдем, совершенство. Никакой грязи, никаких гнилых листьев, никакой мерзости... Только одно крохотное обстоятельство: ничего не вырастет, пока снег не растает. Никакие цветы на снегу не цветут, а в ледниках, где снег лежит вечно, цветы не цветут никогда. Снег чист, светел, прекрасен — но холоден. Смертельно.

Они выслушали меня пораженно; Элиас кивал в такт словам — и вдруг улыбнулся, почти как его сестра:

— Во-во! Дэни, блин, вот тут ты в точку попал! Я сам так всегда понимал, только сказать не мог!

А Эльза печально покачала головой:

— Тебя зовут Дэни? По-моему, это слишком жестоко. Ты ведь сам эльф — я не верю, что ты такой смертельно холодный, как говоришь.

Я начал было объяснять, в чем дело — но тут во дворе радостно, повизгивая, взлаял Охламон и грохнула калитка. Возвращался подгулявший кузнец. Из комнаты было отлично слышно, как он со второй попытки поднялся на крыльцо, пнул пустое ведро, обратился к валарам и проклял Тьму, а потом грохнул дверью.

Элиас взглянул на меня устало:

— Слушай, Дэни, забери ее отсюда... ну хоть в сад. Я его утихомирю пока.

Я кивнул. Элиас выскочил в сени, откуда слышались проклятия и грохот, а Эльза с готовностью проводила меня через другую дверь и веранду в маленький садик на заднем дворе.

Здесь было чудесно свежо, почти тихо — и луна уже сияла, как фонарь эльфов. В ее голубоватом свете я отлично видел лицо Эльзы: ее волосы шелково блестели, глаза светились, отражая лунные блики.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она, не опустив ресниц.

— Нравишься, — сказал я. — Разве прямые вопросы больше не доводят до беды?

Эльза грустно улыбнулась.

— Доводят. Если с людьми. Но ты — совсем не такой, я чувствую. Ты же меня не обидишь?

— Да чтоб мне сгореть! — вспомнил я давнюю-давнюю детскую присказку, и Эльза рассмеялась.

— Вот видишь... Послушай, Дэни, не говори больше, что ты не эльф, пожалуйста. Я же все вижу. Просто ты самый светлый из всех. Эльфы такие высокомерные, они с человеческими девушками не говорят — а ты говоришь, потому что ты добрее других...

Я глубоко вдохнул; это обычно помогало мне справиться с отчаянием.

— Эльза, я разговариваю с тобой только — и исключительно — потому, что я человек. Любой эльфийский рыцарь может думать только об одной женщине — о королеве Маб. О Вечной Государыне. Попробуй это понять.

Эльза задумалась. Свет луны мягко обливал ее, ее кожа казалась бархатистой, как лепесток эланора, а ресницы бросали на щеки длинные тени. Момент казался мне мучительно прекрасным; уже догадываясь, что ничего не смогу объяснить, я еще на что-то надеялся.

— Королева Маб — из всех женщин самая счастливая, — сказала Эльза мечтательно. — Живет в Пуще, в самом красивом месте на свете, никогда не старится, всегда молоденькая... Всю работу там делают чарами, всегда все есть, а главное — всегда весело. У нас-то все время крутишься-крутишься, то одно, то другое — никогда нет времени повеселиться, только если вечеринка в воскресенье... и думаешь, хоть бы уж она подольше не кончалась! А королева Маб может целыми неделями веселиться, да что неделями — годами! Выбрать самое-самое замечательное — да и сделать, чтобы так было всегда!

Я попытался улыбнуться.

— Эльза, а ведь это входит в привычку... ты много видела смеющихся эльфов?

Эльза пожала плечами.

— Над чем им смеяться в городе? Грязища да невежество — тоже мне развлечения!

— Ты забываешь о важных вещах, — попытался я еще разок. — У королевы Маб никогда не бывает детей. Тебя еще полюбят сильнее, чем королеву Маб... и более человечно...

Ее личико вдруг стало отчужденным, почти враждебным.

— Ну да, — сказала она, вдруг повзрослев на двести лет. — Очень мне надо! Какой-нибудь олух, вроде моего братца, муженек будущий, его родня, работы целый воз... потом еще дети пойдут!

— Ведь это прекрасно...

— Очень! Целыми днями стоять у корыта, пеленки стирать, а ночами нянчиться с маленьким? Пока любимый муженек в трактире сидит? А потом состариться, сморщиться, зубы потерять — и все?! Страсть, как весело! Когда же жить-то? Нет уж. Я еще не знаю, как — но жить мне хочется лучше. И чище. Я еще придумаю способ.

В этот момент я поймал себя на мысли, что впервые в жизни истово, как любой из аршей, ненавижу королеву Маб. Всеми силами души, всей доступной мне силой страсти. Безумная Эльза, вероятно, так ненавидела ее за своего потерянного друга — я вдруг возненавидел Государыню за Безумную Эльзу и за ее юную тезку, которую я потерял так же безвозвратно.

Я ощутил это так, будто королева Маб украла душу маленькой Эльзы. Без души ее милое тело не могло мне принадлежать. Я подумал о городском парне, который так же, как я, до боли полюбит ее круглые глаза, светлые косы и ямочки в уголках губ; может, он ошибется и женится на ней — тогда его душа тоже пропала, а жизнь заранее отравлена...

— Ах, как я хотела бы жить в Пуще, — сказала Эльза. Она снова улыбалась, но эта теплейшая человеческая улыбка была эльфийской чарой, иллюзией, обманом. — Быть эльфийской девой, прекрасной, всегда молодой... Чтобы вокруг — только рыцари Пущи, чистые, светлые... никаких городских паршивцев, у которых одно на уме.

— Да, — не сдержался я, — у рыцарей на уме никаких глупостей. Все рыцари Государыни — девственники.

Эльза хихикнула.

— Ну и славно! Знаешь, чтобы любить, ничего такого и не надо! Главное — чтобы красиво и весело, а красивее эльфов нет никого. И потом — влюбиться в этот лед... это ведь тоже здорово, в своем роде. Ты же любишь королеву Маб — без всякого всего — сто лет, да? Или уже больше? Так вот, просто с обычной женщиной тебе бы за месяц надоело. Я навидалась!

— Эльза, я сбежал! Сбежал из Пущи, от королевы Маб, от всей этой прелести — и...

— Дэни, ты ведь врешь! Никто оттуда не бежит, что бы ни болтали сказочники. Там — хорошо. Никто и никогда не сбежит из места, где хорошо, весело и прекрасно. Ты просто надо мной смеешься.

Я, уже задыхаясь от боли, молча признал, что Эльза права, права, будь я проклят! Настолько права бывает только королева Маб. Тяжело описать, насколько я ненавидел Государыню в этот момент. Внутри меня все обледенело от ненависти и ужаса. Мне так хотелось любить Эльзу, всей душой, изо всех сил любить, я умер бы за нее, я сжег бы себя собственной нежностью — но, в конечном счете, все это ушло бы к королеве Маб.

Я увидел вечный лик королевы Маб в горячей, настоящей, человеческой девочке. Моя Государыня украла не только душу Эльзы, еще — мою любовь, на которую уже не могла рассчитывать. Я опять чувствовал невероятную человеческую беззащитность.

Я потихоньку начинал понимать. Чем больше я понимал, тем хуже мне становилось. Что я мог дать людям с моей состарившейся родины — кроме бесполезной любви и ничего не меняющей жалости?!

— Ты уже уходишь? — огорченно спросила Эльза.

Ее огорчение казалось таким настоящим, что я остановился. Она подошла ближе и взяла меня за руки. Меня бросило в жар от желания прижать ее к себе; я еле сдерживался, чтобы не наделать непоправимых глупостей.

— Дэни, — шепнула она страстно, — возьми меня в Пущу? Пожалуйста. Я знаю — кто перешел через кровавый ручей, тот становится не от мира сего, может — эльфийской девой... Я бы служила королеве Маб, как и ты — и мы бы тысячу лет веселились...

Ее слова меня отрезвили. Я не мог спать с королевой Маб. Мрамор напрасно притворялся живым, лед — горячим. Я понял, о чем говорил гном; в самых грубых словах — меня поимели. Если бы не прошлое, если бы не Кэтрин, если бы не Безумная Эльза, если бы не мои орки — возможно, я взял бы это тело и уже никогда никуда не делся бы из этого дома, из этого города и из этой плоскости бытия. Если бы не прошлое — возможно, я вернулся бы в Пущу вместе с девушкой-полуэльфом, правильно счастливый. Возможно... но я провел зиму в честных горах и был настроен остаться честным перед собой, хотя бы относительно.

Я выпустил ее повлажневшие пальцы.

— Все-таки, ты — как все эльфы, — сказала Эльза печально. — Ты такой же высокомерный. Знаешь, все могло бы быть очень хорошо.

— Нет, — сказал я через силу. — Прости. Я сделаю все, что смогу — но не так.

Отвернувшись и сделав поспешный шаг назад, я почти столкнулся с Элиасом. Он остановил меня, упершись ладонями в мои плечи, и внимательно всмотрелся в мое лицо, будто хотел прочитать там следы грязных мыслей — но, очевидно, другое было на мне написано.

— Ты чего, плакал, что ли? — спросил Элиас озадаченно.

— Представляешь, он уже хочет уйти, — сказала Эльза. Ее печаль разрывала мне сердце, мне ужасно хотелось остаться, несмотря ни на что — но это было бы уже третьим предательством в моей жалкой жизни.

— Вы чего, успели тут поцапаться уже, что ли? — спросил Элиас.

— Мне надо... бежать, — сказал я. — Иначе — конец всему.

— Останься, пожалуйста, — сказала Эльза. — Или возьми меня с собой.

— Погоди, — Элиас так и не выпускал меня, держал, и руки у него вполне подходили юному кузнецу. — А я-то как же? Ты не договорил — чего мне делать-то?

— Не знаю, — сказал я. Слова сдвигались, как гранитные валуны — всем усилием воли. — У меня нет времени ничего объяснять. Если задержусь — я пропал. Ты сильнее меня, Элиас. Помни о своем брате, это тебя поддержит. Не пытайся стать убийцей — это не твое. Если сможешь — беги отсюда.

— Куда, блин?! — Элиас тряхнул меня за плечи. — Что за хрень, блин?!

Кажется, я в ответ вцепился пальцами в рубаху у него на груди, притянул к себе:

— Никому, никому не верь, Элиас! Эльфам, отцу, королю, соседям — никому! Глазам не верь! Я сейчас видел и слышал королеву Маб, понимаешь? Я пропал, если останусь. Прости меня.