Том 3. Древо Иггдрасиль

Храм был уже недалеко.

— Ан-чан, — подал голос Такеюки. — Ты ведь выбьешь дерьмо из этого урода? Который девчонку... ну...

— Изжарил? — спросил невозмутимо Кога, и поморщился про себя. — Выбью.

— А, — покивал Такеюки, и поправил свою бейсболку.

Люди Сузухары вошли в очередной дом; оттуда донеслись испуганные крики. Из подъезда выскочила девочка с длинными растрепанными волосами, на вид — ровесница Коги; за собой она тащила девочку помладше. Их преследовали двое парней: алчные, возбужденные лица, тошнотворно-яркие бейсболки. Кога знал, что отвлекаться ему не следует. Но он, проклиная себя за это, все же шагнул вперед — и встал между девочками и их преследователями.

— Пошли прочь, — сказал он негромко.

Без лишних слов ближайший парень замахнулся на него дубинкой. Кога сломал ему руку. Другой заверещал: он заметил шипы, что пучками полезли из ладоней Коги. Бросив оружие, оба парня бросились прочь.

— С вами все в порядке? — спрашивал тем временем Такеюки у девчонок. Те испуганно кивали. Точнее, кивала старшая; младшая стояла, не двигаясь, и смотрела в одну и ту же точку.

"Аутизм?" — подумал Кога.

К нему подошла старшая. И порывисто поцеловала в щеку.

— Спасибо вам, — сказала она. — Якумо-чан этого не забудет!

Что-то в ее сияющей улыбке показалось Коге странным; но Кога не стал зацикливаться на этом. Он сказал:

— Хиро-чан, присмотри за ними, хорошо? К храму я пойду сам.

— Но, ан-чан...

Кога взял его за плечо.

— Не спорь, болван. Мы же не можем оставить их одних.

— Хорошо, ан-чан, — склонил голову Такеюки.

Кога благодарно улыбнулся.

Оставив позади девочек и Такеюки, Кога бросился к храму. Полночь еще далеко; но что-то подсказывало ему, что пробраться сквозь переплетения алых линий будет очень и очень трудно.

10.

— Меч? — переспросила Эшли.

Да, это был меч: длинный, скользкий и гибкий, лезвие — как змея, рукоять — подобна кресту; простой, без каких-либо украшений, и при этом — неимоверно притягательный. Его хотелось взять в руки. Под языком нацедилась слюна; Эшли сглотнула ее, и помотала головой, отгоняя наваждение.

— Томизава-сан, почему меч?

Работница FTL пожала плечами. Меч она обмотала белой марлей и поставила у стены.

— Ну мало ли что бывает ~ пьён? Я и не ожидала, что родится ребенок — при таком-то быстром цикле. Я думала, будет монстр. Знаете, как в этих старых фильмах. Элиен ~ пьён. Такой, с клыками и когтями, похожий на насекомое ~ пьён.

— О чем это вы? — не выдержала Эшли. — Вы хоть понимаете, что это ненормально?!

Томизава-сан успокаивающе махнула рукой.

— Не беспокойтесь ~ пьён. У меня есть догадки насчет меча. Думаю, нашу девочку — Риенцо-сан — использовали в качестве инкубатора. Мечу нужна была кровь и плоть, чтобы войти в полную силу. Вот его и поместить внутрь нашей Риенцо-сан ~ пьён. Одно мне интересно: что дальше? Меч-то теперь у вас, Эшли Лавджой-сан. Пьён. Что будете делать?

Эшли замерла; об этом она еще не думала.

Томизава-сан продолжила:

— Мне, кстати, звонила Чиери-сан — это наша молодая госпожа, дочь лидера — и предупредила касательно...

Эшли, не дослушав, направилась в кабинет: там, на операционном столе, растянулась усталая, чуть живая Франческа. Эшли остановилась перед ней. Франческа слабо улыбнулась, попыталась что-то сказать — но тут по ее измученному лицу пробежала судорога страдания, и она оставила свои попытки.

Эшли опустила на колени, взяла Франческу за руку — такую теплую, такую нежную — и сказала тихо:

— Это ведь Ацумори виноват во всем? Не сомневайтесь, я накажу его.

— Это не так, — возразила чуть слышно Франческа.

— А кто?

— Танимура-сенсей.

Эшли не знала, что и сказать.

"Танимура... значит".

Он стоял возле дома Ацумори — зачем? Чтобы забрать Франческу? Мерзавец! Стоило убить его еще тогда. Эшли чуть не расплакалась от бессильной злости — на себя, на Танимуру, на глупую, такую глупую Франческу.

— Когда он успел? — спросила она, глотая слезы.

— Он... он сказал, что все будет хорошо. Я не могла понять... Он казался таким знакомым, но я не могла вспомнить, откуда же я знаю его, — шептала Франческа. — Только сейчас... только сейчас я понимаю... он же из этих, он был вместе с Курумару-саном... И как почему до меня раньше не дошло?

"Курумару Тацуо?"

Эшли вдруг вспомнила: небесный замок, треск, грохот, раскалывающийся мир — и Ацумори Аяо, и некая девочка вместе с ним... неужели Франческа? Чем они занимались там, в замке Курумару? Как они связаны со всем этим?

— Вы были в замке Курумару? — замирая, спросила Эшли.

Франческа не сразу ответила. Она тяжело дышала. Впалая грудь поднималась и опускалась. Эшли, не удержавшись, погладила Франческу по щеке: пальцем — по белой, нежной коже. Та вздохнула.

— Да, в Канкешине...

"Все началось гораздо раньше, чем я думала", — подумала Эшли.

Она ободряюще сжала ручку Франчески — и поднялась, чтобы взять меч. Франческа захныкала. Этот тонкий, ужасный звук резанул Эшли — как ножом по сердцу.

— Ваше Свя... Франческа?

— Не оставляйте меня одну, — попросила Франческа. — Я одна, без Ацумори-самы, без вас... я боюсь.

Эшли не смогла справиться с собой. Она заплакала, не стесняясь больше слез — и схватила Франческу в объятья, и сказала тихо-тихо, чтобы не слышал никто, кроме них двоих.

— Я не покину вас, никогда.

— Правда?

— Правда-правда. Я накажу тех мерзавцев, что причинили вам боль, и тут же вернусь. Обещаю. И мы с вами уедем в Италию, туда, где ваш дом. И даже Ацумори, — Эшли запнулась, — даже Ацумори возьмем с собой, если хотите.

— А Аяме брать не будем?

Эшли не знала, кто такая Аяме, поэтому с легким сердцем пообещала:

— А Аяме брать не будем.

Ее переполняла огромная, удушающая нежность. Погладив Франческу по щеке, она взяла меч, направилась к дверям. Затем, не выдержав, вдруг вернулась — и поцеловала ее, прямо в губы.

Франческа была ошеломлена.

— Вы...

— Да, — ответила ей Эшли. — Да.

11.

В дверях Эшли столкнулась с толстой, крепко сбитой девицей; девица преградила ей путь.

— Пропустите, — попросила Эшли.

— Отличный спектакль вы устроили, — сухо произнесла девица. — И главное, нашей зрительнице понравилось.

Эшли поискала глазами эту зрительницу — и нашла: привалившись к стене, женщина с синими волосами давилась от смеха. Франческа? Еще одна?.. Не может быть!

Увидев Эшли, Франческа помахала ей рукой. Рядом стояла смущенная Томизава-сан.

— И какая экспрессия! — продолжила девица. — Мейде-чан наверняка понравилось. Хотя кто знает, ведь вы не дали ей и слова сказать. Полностью подавили волю бедняжки к сопротивлению.

— О чем это вы?! — спросила Эшли, растерянная и сбитая с толку.

— Меня зовут Рио Чиери, — представилась вместо ответа девица. — Мы с Риенцо-сан были на задании, искали Хасегаву Нагису. И тут мне докладывают: нашлась еще одна Риенцо-сан! А я, я сразу поняла, в чем дело. У нас уже были подобные, — она замялась, — подобные недоразумения. В общем, отпустите уже бедную Мейду-чан.

— Какую еще Мей..

Тут Франческа не выдержала — и расхохоталась в голос.

— Ты такая милая! — заявила она. — Не думала, что ты будешь так нежно защищать меня. Точнее, эту самую, — она кивнула в сторону кабинета. — "Я не покину вас", "мы уедем в Италию" — я все слышала, и это так смешно! И так мило! Монстр хочет защищать меня! После такого, бояться тебя — даже как-то неудобно!

У Эшли задрожали губы.

Она поняла уже, пускай и в самых общих чертах: она стала жертвой некого чудовищного, отвратительного розыгрыша. Франческа с самого начала задумывала посмеяться над ней — и своей цели добилась: Эшли выставила себя полной, законченной идиоткой. "Я не покину вас" — да, смешно. Очень смешно.

Она оттолкнула девицу (Рио Чиери, или как там ее?) — и быстро вышла из института. Вслед ей донеслось:

— Вернись! Вернись! Ну пожалуйста, не обижайся!

Лишь на улице Эшли обнаружила, что по-прежнему сжимает в руках меч.

Не зная, куда идти, она направилась к дому Ацумори — может, ей стоит забыть о Хасегаве Нагисе, и сосредоточиться на задании Его Высокопреосвященства?

"Я не покину вас".

Тьфу, как же смешно.

Ночь едва-едва началась — но прохожих как ветром сдуло; из соседнего района доносились какие-то крики — похоже, идут городские драки. Вдоль земли протянуты алые линии: что это, спецэффекты, как в старых фильмах — про чужих, Элиенов, как выразилась Томизава-сан?

— Пьён, — сказала Эшли.

Она так и не спросила, что значит это "пьён". Вряд ли что-то важное.

Эшли взвесила в руке меч. Он до сих пор был покрыт белой марлей.

Меч святого Петра — вне всяких сомнений, это он; Эшли столько времени посвятила его поискам, а вот теперь он здесь, у нее; но радости от этого — никакой.

Эшли попыталась перешагнуть через одну из линий; но та вдруг изогнулась, искорежив окружающее пространство. Перед Эшли воздвиглась стена, составленная из искаженных тротуара, деревьев и светофора; слитые вместе, они производили жутковатое впечатление. Словно мир был пластилиновым — а некий мальчишка вздумал поиграть с ним, и скатал все вылепленные ранее фигурки в единую мутную массу.

Эшли повернула обратно — но на ее пути опять возникла стена.

Похоже на лабиринт.

— Хочешь, чтобы я шла в нужном тебе направлении? — спросила Эшли.

Нет уж. Нет.

Она сняла марлевую повязку с меча.

Змеиное лезвие тускло блеснуло. Рукоятка удобно легла в руку.

— Вот так, — Эшли рубанула стену.

Та не поддалась.

Еще парочка ударов; меч шелестел, лезвие сверкало — но пользы никакой: лабиринт обладал крепкими, практически неуязвимыми стенами. Утомившись, Эшли опустила меч святого Петра.

— Будь ты проклят, — сказала она устало.

И расплакалась.

Разумеется, не из-за меча.

И не из-за лабиринта.

Глава восьмая.

1.

Мир таял, растекался; Аяо сравнил бы это с эффектом от способности Франчески — но здесь краски не исчезали, нет, они становились еще ярче, приобретая отвратительные, тошнотворные оттенки. Предметы теряли форму: деревья чудовищно толстели, здания оплывали, бетон расползался, подобно тесту. Город мутировал, плоть его изменялась; алые линии стали его деформированным скелетом. Аяо видел людей, вплавленных в тело лабиринта. Испуганные, страдающие, они по-прежнему жили, по-прежнему дышали — жаль, шевельнуться не могли.

Аяо опасался контактировать с алыми линиями. Он шагал туда, куда указывал лабиринт — придерживаясь, впрочем, своего основного маршрута. Пускай обходным путем, Аяо все же шел к центру пентаграммы.

— Что здесь происходит? — вопил одинокий прохожий в дорогом костюме. — Это землетрясение?! Цунами?!

Аяо хотел миновать его; но прохожий начал докучать ему, кричать в лицо: "Объясните, что здесь происходит?!" — и Аяо рассердился. Он молча толкнул прохожего на алые линии. Тот вскрикнул, взмахнул беспомощно руками — и утонул в мягкой плоти лабиринта. Лишь дорогой костюм остался плавать на поверхности.

"Лабиринт — это Токио, измененный пентаграммой; значит, в центре его находится сам заклинатель, — подумал Аяо. — Имя заклинателя мне известно. Хасегава Нагиса. Возможно, там же я найду и Мейду-чан".

Подгоняемый этой мыслью, он шел дальше.

За очередным поворотом Аяо увидел вдруг невысокую девушку в топике и джинсах. Шмыгая носом, она тыкала мечом (змееобразным, с сиреневым отливом) в стены лабиринта. "Боже, как мило", — подумал Аяо раздраженно.

Девушка обернулась. На лице ее отразилось удивление, смущение — и радость, как ни странно.

— Ты здесь! — воскликнула она.

Аяо проигнорировал ее.

— Подожди! — кричала ему девушка. — Нам нужно поговорить, Ацумори Аяо-кун!

"Хасегава?" — сделал предположение Аяо. В любом случае, девушка ему не понравилась. Вытащив осторожно нож, он бросил взгляд через плечо; девушка шла за ним. Она вооружена; ситуация опасная. Аяо спросил:

— Хасегава Нагиса-сан?

— Нет, — похоже, девушку удивил этот вопрос.

— Тогда и говорить не о чем, — сказал Аяо. — Прощайте.

Он ускорил шаг. Девушка оказалась не особо спортивной: после пятидесяти метров она утомилась — и взмолилась о передышке. Аяо не стал ждать. Девушка, похоже, разозлилась; она крикнула: "Ну и черт с тобой!" — и вдруг метнула в его сторону моток проволоки. Проволока развернулась на лету, превратившись в крупноячеистую сеть. Аяо не успел уклониться, и сталь опутала его плечи. Он покорно остановился. Девушка издала торжествующий звук.

— Ацумори Аяо-кун, я поймала тебя!

"О Мейда-чан, неужели мы не встретимся сегодня?" — подумал Аяо с грустью. Он вытащил нож и разрезал сеть. Металлический скрежет — и сеть грудой опала на землю.

— Не может быть! — поразилась девушка.

Впрочем, она не растерялась. Сделала неуловимое движение — и сеть взметнулась, сплелась в жезл с тяжелым набалдашником. Кто знает, зачем нужен был жезл — для ближнего боя, или же для дальнего, или для чего иного. Это не имело значения. Аяо надоело происходящее; одним прыжком он сократил разделявшее их расстояние — и нанес рубящий удар ножом. Девушка успела парировать удар, выронив при этом меч. Жезл взметнулся, столкнулся с ножом — и разлетелся на куски.

Нож остался невредим.

— Боже, — сказала девушка; глаза ее расширились.

Аяо легонько ударил ее в челюсть. Девушка молча упала. Рядом лежал меч, рядом валялись осколки жезла.

— Хватит мешать мне. Вы уже надоели, — сказал Аяо.

Девушка простонала что-то невнятное. Аяо оставил ее лежать на земле; сам он повернул к центру лабиринта — и еще больше ускорил шаг. Времени осталось мало; Аяо чувствовал это.

2.

Кацуджи Кога вдруг подумал: что, если он и есть убийца, терроризировавший Токио? Мать была способна на такое. Они с Когой составляли единое целое, две души в одном теле. Почему бы и нет?

— Глупости, — сказал он себе.

Да, глупости.

Иначе все теряет смысл.

Он, Кацуджи Кога — людоед и маньяк; разве может он беспокоиться о ком-то, помогать кому-то? Нет, конечно же. Он, Кога, должен быть заперт в тюрьме. Или убит. Да, смерть — лучшее наказание для него. Если он и вправду убийца.

Кога схватился за голову.

— Проклятье!

Похоже, план Сузухары Негиши по поимке преступника (или кого они там искали?) провалился: внезапно разросшийся алый лабиринт поглотил всех, кто вышел на улицу.

"Откуда лабиринт? Зачем? — подумал Кога отстраненно. — Надеюсь, Такеюки с девочками успели спрятаться".

Он вспомнил — у него есть крылья, есть возможность перемещаться с огромной скоростью; но поможет ли это здесь, в лабиринте? Кога попробовал. Он посмотрел на свои руки: кожа лопалась, разрывы сплетались в узорную вязь, кроваво-красные линии утолщались, обретали объем, превращались в металл. Вот и доспех. Кога взлетел, чувствуя себя неимоверно тяжелым — и быстро достиг неба. Небо висело низко; на ощупь оно было — в точности как стены лабиринта.

"Не выбраться", — подумал Кога, и не особо удивился.