Часть 2. Душою по лезвию.

— Сашенька, но я не могу! — Растерянно начала женщина. — Я не имею права принимать от тебя эту помощь! Да кто мы тебе, чтоб ты ради нас шла на такое?! Это... неправильно!..

Аля перебила:

— А я вам выбора не даю, тетя Валя! Я Славика очень люблю, и хочу, чтобы судьба его сложилась наилучшим образом.... Не вздумайте мне мешать!.. Разве не мечтали вы всегда, чтобы ваш мальчик получил настоящую, интересную, качественную жизнь. Чтобы реализовал свои таланты, повидал мир, осуществил самые смелые свои мечты?.. А не влачил существование пожизненное в болоте этом?! — Она повысила голос. Глаза сверкнули. — Тетя Валя, вы возьмете у меня эти деньги. Вы переедете в выбранный вами дом. И вы обеспечите себя и своего сына всем, о чем мечтали. Я! Настаиваю!

Валентина Григорьевна, глядя ошеломленно в Сашенькино решительное лицо, не могла опомниться от удивления и почти страха какого-то мистического. Это был сейчас совсем не ребенок. Это была личность взрослая, сильная, жесткая до жестокости и здравомыслящая до мозга костей. На секунду женщине привиделось, что это перед ней и не Саша вовсе, а кто-то совершенно другой. Прикрывшийся её внешностью, словно удобной, внушающей доверие маской. Внутренне она вздрогнула и поежилась. Но тут же обуздала себя. Что за ерунда ей в голову лезет?! Саша это, Саша, кто ж еще! Просто девочка, видать, успела за недолгий промежуток этот, огонь с трубами медными в полном объеме повидать, вот и повзрослела стремительно. А смышленой, серьезной и рассудительной она, ведь, всегда была. Чем её, тетю Валю, еще в раннем детстве своем немало удивляла. Так чего же Валентина сейчас испугалась? Вот глупо-то, а!

— Теть Валечка, вы меня слушаете? — Вклинился в скачущие зайцами мысли звонкий серебристый голосок.

— Да, Сашенька. Да, деточка. — Торопливо отозвалась она. — Я не знаю просто, как тебя и благодарить!.. Знаешь, в голове как-то не укладывается.... Прости, пожалуйста.

— Естественно, — откликнулась Аля. — Эффект внезапности сработал. Вот до завтра вы все обдумаете, переварите. Как говорится, с мыслью свыкнитесь. Тогда продолжим.... Не благодарить, а действовать! — Рассмеялась весело. Подозвала поджидающую у бара официантку. Сунула в папку с меню новенькую зеленоватую бумажку. Девушка, узрев, чуть не подпрыгнула.

— Сдачи не надо. — Заметила Аля, улыбнувшись. Когда официантка, пританцовывая от радости, убежала, поднялась из-за стола.

— Тетя Валечка, я вам утречком перезвоню. Часиков в девять. Карточку и каталог забираете. Никому не показываете и не рассказываете. Еще одна просьба. Можно я завтра Славика на прогулку возьму, до вечера? Хочу попрощаться с ним как следует. Мы, ведь теперь с вами долго не увидимся. Очень долго, теть Валь.

— Конечно, детка! — только и смогла выговорить Валентина Григорьевна. — Конечно!..

Глава 40

Устало вытянувшись на узком настиле кушетки и подложив под голову руки вместо подушки, Дана водила взглядом по высокому мраморному потолку. Не отступало гнетущее ощущение, что она заживо похоронена в подземном каменном мешке. Маленькая комнатка, идеальный куб. Высота стен, равно, как и протяженность каждой, около трех метров. Сплошной гранит. Пол, потолок, стены. Матовые, светлые оттенки. Ненавязчивая гравировка узорных абстракций. Но камень остается камнем. Давит массой и затаенным холодом. Угнетает и действует на нервы. А тут еще — ни одного оконца, ни самой крохотной отдушинки. Натуральный родовой склеп какого-нибудь очередного трансильванского графа-вурдалака. Жутко. Неприятно. Страшно.

Дана закрыла глаза. Втянула воздух сквозь зубы. Нет, нет, она спокойна! Она спокойна, черт подери! Она не позволит панике захватить себя. Она увидела уже, к чему приводит паника! И она не даст слабину. Она должна выжить, обязана! Она не хочет, не хочет умирать! Это же окончится когда-нибудь. Это все закончится. И их выпустят отсюда. Они пройдут по зеленому ковру травы, они вдохнут полной грудью живой, напоенный ароматами воздух. Увидят солнце и луну, и звезды, и ощутят на изголодавшейся коже чуткое прикосновение дождя. Они будут, будут еще счастливы. Наступят такие времена. Но для этого им нужно выжить. Здесь. Сегодня. Сейчас!

Двадцать вторые сутки её пребывания в этом странном месте без названия, которое условно именуют "лагерем". Прямоугольник монитора под потолком равнодушно отсчитывает время. Секунды, минуты, часы. Только благодаря этому механическому подсчету, Дана имеет возможность определяться во временных сроках и отрезках. Других ориентиров, помимо, нет.

Их дни проходят одинаково. Звонок будильника поднимает с постели. Хронометр чеканит счет. Гигиенические процедуры. Стремительное облачение в робу униформы. Завтрак наскоро. Обязательная порция неизвестного напитка. Дана подозревает, что это какой-то допинг или препарат, воздействующий на психику. Общий сбор.

Она ступает в открывшийся проем, быстро шагает по ленте коридора, присоединяется к группе. Безмолвная стража сопровождает их к месту занятий. Зачитывается распорядок дня. Начинаются тренировки и тренинги.

Из двадцати четырех суточных часов восемь отводятся на сон, еще два — на условно утреннее и вечернее личное время. Остальные посвящены обучению во всех его возможных формах и видах. Их заставляют запоминать массу всяческой информации. А потом нещадно экзаменуют и допрашивают. Их принуждают тренироваться до изнеможения и отключки, а после устраивают жесточайшие проверки. Они превращены в безликие живые машины. Без права защищаться, не соглашаться, давать слабину, отстаивать себя. Любые несогласия и протесты давятся в корне. А несколько дней назад Дана воочию убедилась, что волю чувствам тут давать ни в коем случае нельзя. Если тебе жизнь дорога, конечно!

Высокий светловолосый парень выделялся среди остальных подчеркнутой нервозностью и больными, отчаявшимися глазами загнанной лошади. В короткие минуты передышек, он не спешил общаться с другими пленниками, хотя им позволялось. Держался всегда осторонь, обособлено и замкнуто. А на тренировках выкладывался с таким бессмысленным остервенением, что это походило скорее на непрекращающийся нервный срыв, чем на желание добиться впечатляющих результатов. При этом выражение лица его всегда носило одинаковую маску злобности и боли. Казалось, он равно ненавидит, как загнавших его в эту ловушку, так и собственных невольных товарищей по несчастью. Естественно, такое поведение отпугивало даже наиболее общительных из группы. И парня старались обходить сторонкой, не трогать лишний раз. И все было тихо-мирно. До того рокового дня!

Отрабатывались приемы самообороны. Отрабатывались в парах. В полную силу. Никакой имитации. Все всерьез. И травмы, конечно, случались. Они были неизбежны при таком подходе, я бы сказала. Но пострадавшим оказывалась неотложная и действенная помощь. И они возвращались в строй уже через несколько минут, чтобы приняться за дело с обычным усердием. И зла на причинивших боль или нечаянные увечья не держали. Всякий понимал прекрасно — его партнер не виноват, он лишь следует установленным правилам. Ничего личного, никакой сознательной агрессии. И тут....

Пространство тренировочного зала разорвал дикий рев. Спаррингующиеся, все, как один, бросили тренировку. Ошеломленные, перепуганные взоры обратились к источнику. Картина, представшая взглядам, была поистине ужасна. Изрыгая бешеные ругательства, светловолосый молотил своего условного соперника, как боксерскую грушу. С первого взгляда видно было, он не избивает противника, он стремится его убить! Лицо жертвы превратилось уже в залитое кровью месиво, голова бессильно моталась. И признаков жизни несчастный не подавал. Но блондин, казалось, этого не замечал и останавливаться не собирался. Когда подоспевшие охранники оторвали его от бездыханного уже тела, он продолжал вопить и бесноваться, и порывался накинуться на них самих, пока они его не скрутили.

Молча, не выказывая эмоций, стражи облачили бунтовщика в кандалы и пристегнули тут же, к незаметным доселе крюкам в стене. Он еще немного подергался, проклиная и угрожая, но быстро затих, пришел в себя и тяжело дыша, смотрел теперь вокруг, испуганно и растерянно.

Бесстрастно посовещавшись между собою, охрана отогнала прочих невольников подальше и приказала им усесться на пол, что и было незамедлительно выполнено. Переложив безжизненное, избитое тело на явившиеся откуда-то носилки и, убедившись, что люди подчиняются и настроены мирно, солдаты снова заняли свои места вдоль стен. Потянулись минуты ожидания, нарушаемые только тихими женскими ахами да сдержанным пугливым перешептываньем. Но вот, бесшумно и стремительно, входные створки разошлись. Высокая стройная фигурка в золотистом струящемся одеянии переступила порог. Неторопливо и плавно вышла на середину, остановилась. Поднявшиеся к голове руки отбросили широкий капюшон. Искрящиеся каштановые локоны шелковыми змейками рассыпались по спине и плечам. Неестественно яркие, пронзительно зеленые глаза обводили присутствующих внимательным, сочувствующим взглядом. Люди замерли и почти перестали дышать в почтительном, восхищенном онемении. Она являла собою оживший образ волшебницы из загадочных сказочных миров. Может быть, нимфы. Может быть, эльфа. Она не могла быть человеком. Она была слишком красива для него. Слишком... совершенна!

Налитые свежестью чувственные губы приоткрылись. Глубокий, пьянящий негою голос вошел в сердца тончайшим лезвием отточенного клинка:

— Я... разочарована!

Тряхнув головою и сложив руки на груди, девушка повернулась к прикованному. Поморщившись, кратко вздохнула.

— Назови причины, человек, побудившие тебя стать сегодня зверем!

Изумрудные глаза, не мигая, ожидали ответа. Невольник, переминаясь с ноги на ногу, опустил голову.

— Я... я защищался. — Пробормотал глухо, натужно. — Он... меня ударил... очень сильно!.. Он меня спровоцировал!! Он сам виноват!!

— Сам виноват, говоришь? — Улыбнулась она задумчиво. — Ну что ж, это... больно. Больно так бесповоротно и бессмысленно ошибаться. — Помолчала, повернула голову к настороженно ожидающей группе. — Давая вам этот шанс, я отбирала его у многих и многих других. Я сочла вас достойными жить. Достойными того чистого и незапятнанного края, куда вы отправляетесь по окончанию подготовки. И там, в своей новой жизни, вам назначено быть единым, сплоченным организмом. Одним народом, одной семьей. Вы обязаны ценить ваших собратьев. Оберегать, поддерживать, заботиться. Вы должны показать, что вы достойны! А вместо этого, от малейших неудобств и душевной слабости, вы уже здесь и сегодня становитесь животными!.. Назовите мне хоть одну причину, по которой я должна теперь помиловать вас!!!

Громыханье стальных доспехов, дуновенье арктических ветров. Люди вжимались в камень пола, приникали друг к дружке, закрывали лица и головы руками. Безотчетный ужас обуял их. Как буря, как надвигающийся ураганом смертоносный пожар, она была страшна в своей ярости. Потому, что из глубины обманчиво невинной оболочки наружу рвался сейчас демон. Рвался и хотел единственного — убивать!

Подчиняясь внезапному порыву, Дана вдруг вскакивает. Просительно складывая руки, смотрит прямо в пламенеющие зрачки. Дрожащим голосом, но убежденно, говорит:

— Госпожа, у нас в мыслях нет неподчинения или неуважения. Наш товарищ... мы не знаем, что с ним!.. И мы все очень расстроены тем, что произошло. Мы должны были его остановить!.. Но это случилось так внезапно.... Мы виновны, мы знаем! Пожалуйста, назначьте нам любое наказание, но дайте возможность доказать нашу искренность и повиновение. Я вас умоляю, пожалуйста!..

Зеленые глаза всматриваются — оценивающе и жестко. Смягчаются. Губы на миг трогает тень улыбки. Демон уходит, возвращается златовласая фея.

— Хорошо, Дана. — Помедлив, отвечает ей девушка. — Я хочу вам поверить. И я вам поверю. Но заодно покажу, что бывает с теми, кто пренебрегает моими указаниями. Пусть это послужит вам уроком, на будущее!

Взгляд девушки вновь перемещается на прикованного к стене мужчину. Сложив руки на груди и гордо выпрямившись, она останавливает на нем презрительно прищуренные глаза и — будто каменеет. Он ерзает, то наклоняя голову, то порываясь отвернуться. Плечи ходят ходуном, по покрасневшему лицу струится пот. Человек постанывает, сначала тихо, потом все громче, вместе с этим силясь освободиться. И вдруг испускает оглушительный, визгливый крик.

— Помогите!!! Господи, кто-нибудь!!!.. Я горю! Больно!!!.. А-а-а-а!!!

Крик переходит в ультразвук, в рвущее перепонки нечеловеческое визжание. Люди в ужасе вскакивают, шарахаются прочь, отбегают. Но стража сразу же сгоняет их обратно, окружает смыкающимся кольцом. Холодное зловещее шипение втыкается в мозг, обходя безумные вопли:

— Всем смотреть. Кто откажется, будет следующим.

Вне себя от страха, один за другим, они подчиняются приказу. Кто-то падает на колени, заламывая руки, кто-то — не в силах удержаться на ногах — прислоняется к стене или повисает на руках товарищей. Но все они смотрят. Смотрят, не отводя глаз.

Одежда на несчастном дымится. Затем начинает дымиться тело. Багровые, вздувающиеся пятна расползаются ширящимися очагами, кожа трескается, лопается, закручивается рваными обрывками целлофана, чернеет. Над кусками обугливающейся вживую плоти появляются язычки алого пламени. Нарастает, усиливается характерный сухой треск и шипение. Крики казнимого переходят в захлебывающиеся, предсмертные завывания. Считанные минуты, и невольник обращается факелом. Смрадный черный дым столбом поднимается в потолок. По сторонам, обжигая подвернувшихся, разлетаются искры и мельчайшие капельки кипящего жира. Некоторые из пленников, и не только женщины, не вынеся зрелища, теряют сознание. Остальные впадают в болезненное, безвольное оцепенение. Последние силы оставляют людей. Они чувствуют себя наяву присутствующими у распахнутых адских врат. А эта невозмутимая истязательница впереди — либо сама смерть, либо её злобный ангел. И спасти от него некому, а миловать он не собирается!..

Сморщенные, немыслимо выкрученные последними жестокими судорогами останки, повисают в кольцах оков у закопченного, почерневшего мрамора. Вместо рук и ног — подобия иссохших, изломанных веточек. Голова — бесформенный оплавленный комок, с дырою побольше, там, где был рот, и маленькими — на месте глаз.

Придвинувшись ближе, девушка небрежно трогает трупик носком лаковой туфельки. По телу мумии, начиная с головы, пробегает дрожь. Вибрация усиливается, и мертвая плоть распадается на кусочки, осыпаясь на пол струйками антрацитового песка и угольками. От человека ничего не остается, кроме маленького холмика праха у перепачканной в этом месте стены. Отбросив полы золотистой хламиды, зеленоглазый демон, вторично поворачивается к перепуганным до беспамятства людям.

— Итак, — произносит ласково, — зверь получил то, что заслужил. Хорошенько запомните, как мы караем тех, кто забывает о законе и милости. Прощения и пощады ему не будет. Не вы даете жизнь друг другу, не вам её и отбирать.... А теперь я хочу выяснить, есть ли среди вас те, кому погибший от его руки был небезразличен, по-настоящему глубоко?..