Двое и старуха. Записки некроманта

Эйвен еще раз обвел всех взглядом, улыбнулся нам своей неповторимой улыбкой и скрылся в своем портале. Вслед за Архимагом Зал Распределения покинули и Наставники.

Разноцветная толпа Выпускников направилась к выходу из зала, все молчали, размышляя над простыми и мудрыми словами Архимага Голдека Эйвена. Уже во внутреннем дворе мы услышали, как кто-то нас зовет:

— Кэвин, Муэри! — мы остановились и увидели молодого, боевого мага, который спешил к нам. Девушка узнала его и радостно улыбнулась ему.

— Виторио, как ты изменился!

Теперь его узнал и я. Тот самоуверенный покрытый прыщами юнец превратился в красивого молодого мужчину.

— Вы не поверите, но эта мазь сотворила чудо — через десять дней моя кожа очистилась, — смущенно сказал Виторио, — И все эти годы я искал способ вернуть долг, но, вы ведь учились на закрытом Факультете, и у меня ничего не получалось. А подойти к Мастеру Сайресу не хватало духу. Так что очень прошу тебя принять те двадцать сребров, что ты истратила на мазь для глупого юнца, который поднял на тебя руку, и еще десять златов в знак моей благодарности, — произнес молодой маг, доставая из-под мантии дорогой кошель и протягивая его девушке.

— Как говорит отец Кэвина, "То, что дают от чистого сердца, надо и принимать с чистым сердцем", — улыбнувшись, сказала девушка, беря деньги.

— Ну вот, теперь — все, прощайте! — сказал Виторио, затем вдруг опустился на одно колено и поцеловал руку Муэри, потом крепко пожал мою, повернулся и быстро зашагал прочь.

— Ты отдала последние деньги на мазь от прыщей для него? — все еще не веря услышанному, спросил я у Муэри, живо вспомнив все подробности той истории.

— А ты так и не избавился от привычки считать чужие деньги, ууу, сквалыга! — смеясь, погрозила мне кулаком девушка.

Я тоже рассмеялся, и мы медленно пошли к Главным воротам Имперского Университета Магии.

XXI

— И ты хочешь, чтобы я надела это? — с чуть ли не суеверным ужасом спросила меня Муэри, когда я рано утром разложил перед ней довольно скромный дорожный костюм.

— А что тут такого? — не понял я. — Или ты хочешь ехать верхом в платье? Поверь мне, так — гораздо удобнее. И многие женщины сейчас именно так и путешествуют.

— Никогда не видела женщину в штанах, — отрезала девушка.

Я, кажется, начал понимать, в чем дело. Муэри, выросшая в деревне, где традиции в одежде были сильнее, чем у горожан, если и встречала во время своих странствий, женщин в дорожном костюме, то просто думала, что это молодой длинноволосый мужчина. Да и подобная свобода в одежде, как нам рассказывали на уроках этикета, появилась лишь пятьдесят с лишним лет назад, после скандальной выходки жены Императора Иллюмия Третьего, бок-о-бок сопровождавшей своего любимого августейшего супруга в его путешествии по Империи, одетой в мужской дорожный костюм, верхом на белоснежном жеребце. Инцидент очень быстро стал прецедентом, и теперь почти все женщины Среднего и Высшего сословия имели в своем гардеробе дорожный костюм, а то и несколько. Все это я и рассказал девушке, однако, видя, что она все еще сомневается, применил последний аргумент:

— Муэри, я когда-нибудь лгал тебе или толкал на что-нибудь непотребное?

— Нет, но все-таки это так непривычно. Если бы я появилась в этом у нас в деревне, мне бы все наши бабы плевали вслед.

— А ты надень его, — предложил я, — Не понравится — снимешь.

— Ладно, — сдалась девушка. — Только ты отвернись.

— Ну и как? — робко спросили меня через пять минут.

— Что ты меня спрашиваешь, посмотри сама, — сказал я и стянул покрывало, закрывавшее от пыли большое зеркало, висевшее на одной из стен нашей лэгдони.

— Это что еще за хрень? — только и смогла сказать девушка, увидев в зеркале вместо себя, ничем не примечательного мужчину средних лет.

— Не "хрень", а дорожный костюм, сшитый Лескасом специально для тебя, — сообщил я ей, — Твой подлинный облик и голос, увидят и услышат только те, в ком течет эльфийская кровь, а так же Друзья Эльфов. И вот еще — лови, — я бросил ей Плащ Путешественника, — Теперь у тебя полный комплект.

Муэри держала в руках Плащ, смотрела на себя в зеркало и ничего не понимала.

— Но, Кэвин, — беспомощно сказала она, — Вся эта магия действует только на эльфов и их Друзей, но я...

— А у кого из людей ты видела такие глаза, как у тебя? Стоило Ютеру тебя увидеть, что бы почувствовать в тебе родную кровь. Так он мне и сказал.

— Значит, мать говорила правду, что у ее прабабки было с полукровкой, — чуть слышно проговорила девушка. — Так вот почему все наши жили не меньше девяноста, а то и больше. Кэвин, ты вообще понимаешь, что это такое?! Когда народ мрет, едва дотянув до полсотни, а ты еще, как огурчик. Да она не сама утонула, ее утопили! Гады, гады, гады! — вдруг разрыдалась Муэри.

Я быстро подошел к ней и обнял ее, хоть ничего не понимал, кроме одного — если человек страдает — ему надо помочь. Однако, она заплакала еще сильнее.

— Я ничего не понимаю. Кто кого утопил?

Девушка вытерла слезы и, не глядя на меня, сказала:

— Помнишь, пять лет назад, я сказала тебе, что моя мать умерла, когда мне было десять лет? Так вот, я тогда соврала. Мне просто было стыдно сказать тебе правду. Она не умерла, а, как сказали мне, посмеиваясь, наши бабы, свалилась пьяной с моста в реку и утонула. Да, она иногда принимала, но только дома, и меру знала. Суки, — простонала девушка, — Завистливые суки! Я до сих пор помню их паскудный смех, и это вместо того, что бы утешить бедную девчонку, — стукнув меня кулаком в грудь от бессильной злобы, всхлипнула Муэри.

— Зависть порой толкает людей на страшные поступки, — сказал я и поделился с ней кое-чем, из того, что прочел в отцовских книгах.

— Так что, зависть, жадность и похоть — самые отвратительные людские пороки, и большинство мерзостей люди совершают, по их указке. И неважно кто они — простой люд или дворяне, — закончил я.

Девушка смотрела на меня во все глаза — еще бы! Она привыкла считать дворян честными и благородными созданиями, а тут один из них рассказывает о своих собратьях такие вещи.

— А ты, Кэвин? — нерешительно спросила меня она, — Что ты скажешь о себе?

— Что я? Я родился в очень знатной и богатой семье — так что, кому мне было завидовать? То, что я не стал самодовольным индюком, так это больше заслуга моего отца, с ранних лет привившего мне мысль, что ни в моем происхождении, ни в моем положении, ни в том, что мне легко даются знания, нет никакой моей заслуги. А то, что я не привязан к деньгам, так это, думаю, от того, что я в них никогда не нуждался.

— Как же, не привязан он, — усмехнулась Муэри, — А кто считал каждый мой сребр, а?

— Так ведь твой, а не свой, — улыбнулся я.

— Ну, про последний порок я тебя и спрашивать не буду, — великодушно сказала девушка.

— И зря, — помрачнел я, и рассказал ей последнее, что держал от нее в тайне — и про заведение мадам Элизы, да и про ему подобные, что посещал вместе с моими товарищами на последнем году обучения в Дзен Риэле.

— Кэвин, это же такая чушь! И ты, поди небось, еще мучился из-за этого? — искренне удивилась Муэри, — Ты ведь уже давно не мальчик, и я тут все отлично понимаю. Главное, что ты никогда не брал женщину силой и не изменял мне. Так что, кончай мучить себя по пустякам, — улыбнулась она. — А то я чувствую, что его что-то гложет, а спросить не решаюсь.

Наконец-то выкатился прочь последний камушек из сапога...

* * *

Мы попрощались с Ютером, Флари, Лескасом, не захотевшим и слышать ни о какой плате за костюм, а так же с другими эльфами, с которыми подружились за эти пять лет, и направились к Городским конюшням, где я уже успел купить мерина-пятилетку для девушки.

— Это что? Намек? — рассмеялась Муэри, разглядев своего скакуна.

— Ты предпочла бы жеребца, чтобы Гордец с ним грызся или кобылу, на которую он постоянно отвлекался? — холодно спросил я.

— Ну, Кэвин, не будь букой. Я же пошутила, — ласково сказала девушка, потрепав меня по волосам, от чего я всегда млел, но старался не подавать вида. — Я бы сделала то же самое — уж что-что, а лошадиные нравы я хорошо знаю.

Оседлав и взнуздав коней, мы вывели их на свежий воздух. Муэри довольно легко вскочила в седло. Поймав мой удивленный взгляд, она показала мне кончик языка, и только теперь я сообразил, что ей приходилось ездить верхом и раньше, но без седла и не в дорожном костюме. Так что для нее это были детские игрушки. Чары на коней мы навели и надели Плащи Путешественников уже по ту сторону моста, не отказав себе в удовольствии проехать по нему шагом и лишний раз полюбоваться на Реве, да и смущать стражников тоже не годилось, а затем бодрой рысью поскакали по Тракту...

Чем ближе становился конец нашего путешествия, тем чаще я ощущал волны нервозности, исходящие от девушки и старался погасить их своим спокойствием и уверенностью в том, что все будет нормально, что удавалось мне, увы, не до конца, поскольку в глубине души я тоже нервничал. В конце концов — пара есть пара и никуда от этого не денешься.

Солнце еще не успело достигнуть полуденной отметки, когда мы въехали в ворота отцовского замка. Поднялась обычная суета, сопровождавшая каждый мой приезд. Мы только-только успели соскочить с коней, как появился отец. Стоило ему увидеть мою спутницу, лицо его побледнело, а губы беззвучно прошептали: "Лори...". Однако, быстро овладев собой, он обратился ко мне:

— Ну что, сынок, ты так и не познакомишь меня с девушкой, которая сделала тебя счастливым?

— Отец, позволь тебе представить мою избранницу — Муэри... Муэри, это — мой отец Рэбма Оуэн, — представил я их друг другу, как и предписывал этикет — сначала невесту родителям, а потом родителей — невесте. Муэри, как я ее учил, слегка поклонилась отцу. Он же, в свою очередь, поцеловал ей руку.

— Вот и все, с этикетом покончено, — радостно сказал мой родитель. — По себе знаю, что после дальней дороги всегда хочется сначала поесть, затем помыться, а потом хоть чуть-чуть, но вздремнуть. Так что милости прошу на кухню — пока вы будете кушать, слуги все вам приготовят. А в два часа, после удара колокола вас проводят в столовую.

Муэри явилась к обеду в том самом выходном платье, что сшил ей Лескас. За все эти годы оно ничуть не утратило своей магии превращать неправильности ее внешности в достоинства. Свои дивные волосы она заколола серебряной заколкой-подарком моей мачехи. Увидев нас, Настурция одарила девушку улыбкой, мне же просто приветливо кивнула головой.

За едой Муэри опять же не ударила в грязь лицом — наши совместные трапезы в Университете Магии сделали свое дело — девушка наловчилась пользоваться ножом и вилкой ничуть не хуже меня. Единственное, в чем она была не искусна, так это в тонкой науке светской застольной беседы. К счастью, у нас было заведено, что за едой надо есть, а не разговаривать — еще одно "старомодное чудачество" Рэбмы Оуэна. Однако, после обеда девушка в простых, но искренних словах поблагодарила хозяина и хозяйку за оказанное гостеприимство, чем вызвала еще одну легкую улыбку Настурции.

— Следуйте за мной, — сказал нам отец, первым встав из-за стола, как и положено хозяину. Мы все подчинились и проследовали за ним в библиотеку, где расселись в креслах вокруг небольшого круглого стола.

— Четыре года назад мой сын сказал мне, что полюбил и хочет связать себя узами брака с достойной девушкой, — без обиняков начал отец. — Единственная проблема состояла в том, что они принадлежали к разным сословиям. Увы, в нашем обществе подобные браки отнюдь не приветствуются. Лично я не придерживаюсь точки зрения, что чем выше стоит человек по социальной лестнице, тем выше его моральные качества. За свою жизнь я не раз убеждался в обратном. Но условности, порожденные этим заблуждением, к сожалению, очень сильны. И все это время я искал выход из сложившейся ситуации. Проще всего мне было бы использовать свои связи и купить девушке грамоту на дворянство, которая дается за большие заслуги перед Империей. Но, во-первых, этот способ был бы незаконен, и правда, рано или поздно, все равно бы всплыла наружу, а во-вторых, если говорить честно, такие дворяне, даже если они и достойнейшие люди, все равно среди дворян потомственных считаются "выскочками" и "сбродом" — такова сила предрассудка о своей "избранности". Но я не прекращал своих поисков и вот, где-то год назад, в списке Кодекса трехсотлетней давности нашел один очень интересный пункт, который вы не найдете в его современном варианте, но, однако, никем не отменный. Он гласит, что любой дворянин может усыновить или удочерить представителя любого сословия любого возраста, если сочтет его достойным дворянского звания. Такой дворянин сразу признается всеми потомственными представителями дворянского сословия, как равный, — грустно усмехнулся отец — несправедливость была налицо, но сила условностей была сильнее.

— И сколько вы заплатили этому дворянину, чтобы он удочерил меня? — резко спросила, глядя прямо в глаза отцу, Муэри.

— Двадцать девять лет назад я заплатил ему триста златов в качестве выкупа за его дочь Лори Ладус, вскоре ставшей Лори Оуэн, — не отводя взгляда, сказал отец, — И когда мой тесть услышал эту просьбу, то согласился не раздумывая.

— Еще бы, шанс заработать еще триста златов за еще одну дочь выпадает не так часто.

— Девочка моя, почему ты думаешь, что все люди единственно чего хотят, так это нажиться? — стальным голосом, произнес отец. — Да будет тебе известно — сумма, что я отдал за Лори, в шесть раз превышала обычный выкуп. Он тогда был в очень сложном положении, в детали которого я ему обещал никого никогда не посвящать. Старик был просто счастлив, что наконец-то сможет отблагодарить меня делом, и даже обиделся, когда я заикнулся о деньгах. Так что не надо считать, что это всего лишь другой способ купить тебе дворянское звание.

— Да посмотрите же на меня! Ну, какая из меня дворянка? — устало сказала Муэри.

Отец вздохнул, не зная, что на это сказать. Ситуация зашла в тупик, и все его труды, похоже, пошли насмарку.

— Мужчины, будьте добры, оставьте нас вдвоем, — неожиданно сказала донна Настурция. Мы без единого слова подчинились ее просьбе. Отец, не оборачиваясь, пошел к себе. Я последовал было его примеру, и тут произошло то, что очень трудно описать словами — полное слияние пары, когда двое становятся действительно единым целым. Если до этого слияние у нас, в основном, происходило на интеллектуальном и эмоциональном уровнях, то тут девушка открылась мне полностью — я впервые увидел и услышал все, что видит и слышит она и так, как видит и слышит она. Это был акт высшего доверия — Муэри не хотела, чтобы между нами были хоть какие-то тайны, кроме мелких приятных сюрпризов. Я обнаружил, что она чуть-чуть близорука, а зеленые и синие цвета видит немного ярче и насыщенней, чем я. Поначалу я воспротивился — уж слишком это было похоже на подслушивание у замочной скважины, но тут меня буквально накрыло чувством, эмоцией, мыслью — не знаю — такого слова просто не существует. Но то, что могли передать слова, звучало бы примерно так: "Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЗНАЛ". Мне ничего не оставалось, как подчиниться воле девушки, поэтому я пошел к себе, одновременно оставаясь в библиотеке.