У края поляны, где я стоял, харкает кровью игун, чуть дальше, хрипит гип, правее, в нескольких метрах, кричит человек, у которого посечены руки и ноги и так далее. Но чем ближе к середине перемещался мой взгляд, к тому месту, где лежит, перевернутый верх ногами и посеченный шипами, стол, тем меньше признаков жизни я видел. И тем сильнее у меня позывы, потому что там лежат такие тела, что и телами не назовешь.

Наблюдая эту картину, я не забывал смотреть по сторонам, вдруг объявится какой-нибудь живчик, и он появился, точнее их было двое, один со стороны палаточного городка, второй шел по деревянному помосту, со стороны катера.

— Какое из слов, 'брать языка живым', тебе не понятно? — орал Николай через всю площадку, идя навстречу Маэстро и переступая через трупы и раненых, словно через камни или ненужный хлам.

Появление Николая, давало понять, что лагерь зачищен, а это значит, операция прошла успешно и гораздо лучше, чем мы ожидали.

— А я че, стрелял что ли, — кричал тот в ответ, идя навстречу другу — это эти придурки, обвешались 'ежами' как новогодние елки, вот и сработала одна из них, ну и еще одна ... или две.

А появление Маэстро, говорило о том, что в поле его зрения, больше нет, не единого боеспособного врага.

— 'Еж' у него сработал, лучше бы у тебя голова сработала или 'ж...'.

— Вот в следующий раз... — начал было Маэстро, когда до середины обоим было рукой подать.

— Какой на хрен следующий раз, чтоб я еще раз понадеялся на твой 'зоркий глаз' — начал распылятся Николай и я понял, надо опять тушить этот огонек, пока он не перерос в пожар.

— Вы как европейская супружеская пара — крикнул я, выходя из тени и продолжая движение к столу, возле которого Маэстро и Николай встретились, стараясь ставить ноги на 'БЕЛЫЙ' снег. Да куда там, вся площадка покрыта кровью настолько, что и не понять, снег под ней или еще что.

Оба замолчали и уставились на меня, не понимая, к чему я клоню, а через мгновение, с противоположной, от меня, стороны, послышался еще один крик.

— А почему европейская? — Кузьма, как и я, старался не замарать сапоги, продвигался к столу.

Я не спешил отвечать, пока не подошел к 'слону и моське' сам и не дождался, когда то же самое сделает и Кузьма. И когда четыре богатыря собрались вместе, я ответил

— Если бы один из вас был женщиной, тогда я бы вас назвал русской парой, а так... — я помахал правой рукой, из стороны в сторону, в которой держал метательный нож.

Первым заржал Маэстро, затем его поддержали Николай и Кузьма, ну и я не остался в стороне. Пошел откат.

Мы не думали о том, как выглядели со стороны в этот момент, а стоило. Когда, минут через пять, мы утерли слезы, выступившие от смеха, и посмотрели по сторонам, то увидели, что за нами наблюдают.

На краю палаточного городка стояли рабы, с выжженной буквой 'R' на щеках, в одежде а-ля Алла Пугачева, конца восьмидесятых, только очень грязного цвета. В большинстве своем это были женщины и дети, но и парочка мужчин тоже присутствовала. Но не это поразило меня, а то, что на их лицах явственно читался страх. Они боялись нас, ржущих в окружении поверженных врагов и залитой кровью площадки.

'Да елки моталки, опять напугали народ. Теперь точно молва припишет нас к кровожадным и беспощадным 'бармалеям'. Вот срань то какая'.

— Это с тобой?

Николай кивнул за спину Маэстро и потянул из-за спины один из своих ножей.

Я посмотрел на пирс и увидел того, кто там стоял. Моя правая рука, в которой был нож, рефлекторно отодвинулась назад, делая замах для броска. Боковым зрением я заметил, как Кузьма потянул, из перевязи, одну из своих 'бронебоек'.

— Отставить — скомандовал Маэстро, видя, как трое его коллег собрались утыкать ножами того, кто появился на пирсе вслед за ним. — Знакомьтесь, это Мигель, заряжающий 'ежи-мета'.

Убрав нож, я стал внимательно осматривать Мигеля. Посмотреть было на что, ведь он был первым иеворумом, которого я увидел вживую.

Я сразу же вспомнил рассказ Лены, про серба с четырьмя руками, четырьмя коленками, кисти и стопы с крестообразным расположением толстых четырех пальцев и по одному глазу спереди и на затылке. Мигель, одетый в одежду непонятного фасона с множеством разноцветных заплаток, — наверное, штопал дыры тем, что было под рукой — соответствовал этому описанию в полной мере.

— Все Мигелька, можешь сообщить семье о свободе — как о чем-то обыденном объявил ему Маэстро и показал большой палец правой руки, после чего сказал нам — его жена на катере поварихой, а дети в роли подай-принеси.

Ясно, для покорности держали всех вместе.

Мигель, увидев палец Маэстро, понял, что его заветная мечта исполнилась, сложил ноги гармошкой, стал плакать и причитать на незнакомом мне языке. Рукавами передней пары рук, он вытирал слезы одного глаза, рукава второй пары, терли затылок.

— 'Грациа русси' — послышалось из его зубастого рта, с клыками в его уголках, что говорило о его принадлежности к испанцам.

— Да ладно тебе, — Николай сделал шаг в направление пирса — хорош выть коровой, иди лучше семью порадуй.

Маэстро — к моему удивлению — перевел Мигелю сказанное Николаем, после чего сильнейший богатырь России, обратился к рабам, стоявшим у палаточного городка.

— Вы на территории России, — злобным голосом начал он — рабство в этой стране вне закона, а это значить, все вы свободны и вольны делать, что вашей душе заблагорассудится. Любой, неважно человек или обращенный, решивший поработить разумное существо, достоин смерти — Николай указал пальцем на мертвые тела вокруг нас — и так будет со всеми, пока существует Россия и богатыри. Мы — он указал на каждого из нас — богатыри. Это — Николай развел руки в стороны, пытаясь объять необъятное — Россия. Вы — с железом в голосе и направленным указательным пальцем правой руки в испуганную толпу, Николай изрек долгожданное — СВОБОДНЫ.

И тут пошло-поехало. Уже, до бывших рабов, понимающих русский язык, дошел смысл речи Николая, а чуть позже до тех, кому перевели его слова. А так как большая их часть — не считая детей — была женской, слезы полились рекой, оханья и аханья заглушили редкие хрипы уцелевших интервентов. Кто-то не выдерживал и терял сознание, мужики, которых на всех женщин не хватало, тоже со слезами, пытались успокоить слабый пол, а кого-то привести в чувство.

— ТИХО — заорал Николай — потом будете выть, а сейчас, будьте добры, намотать сопли на кулак и заняться организацией банного дня для всех без исключения, постирушками и приготовлением праздничного застолья. Но — его гримаса настолько исказилось злобой, что казалось он не освободитель, а кровожадный маньяк — без спиртного и спиртосодержащих напитков.

Бывшие рабы не смогли 'намотать сопли на кулак', а так и отправились выполнять поручение Николая. Но, из этой хныкающей от радости толпы, выбежал маленький кош, в балахоне цвета грязи, с полосато-серой расцветкой меха. Он — или она — не обращая внимания на кровь и мертвые тела, бежал босыми ногами прямо по ним в нашу сторону.

— Вы те самые, из сказки? — Остановившись в нескольких метрах от меня, спросил маленький кош на чистом русском.

В голосе, этого малыша, звучало столько надежды, что словами не передать. Конечно, я понимал, о чем он спрашивает, и развенчивать его ожидания, никто из нас не имеет права. И так думал не только я.

— Да парень, мы те самые — выходя из-за моего правого плеча, сказал Маэстро.

— Самые, что ни на есть, настоящие — подтвердил Кузьма, обходя меня слева.

В глазах ребенка, на фоне света от фонарей, заиграли искорки счастья. Как будто все его мечты сводились только к одному, увидеть богатырей.

— И вы пришли спасти нас, да? — спросил маленький кош.

Маэстро подошел к мальчику, — а то, что это именно мальчик, я уже не сомневался. Ну не могут девочки интересоваться богатырями — снял шлем, одной рукой взял парня на руки и сказал.

— Конечно, мы пришли спасти вас, как же иначе, ведь мы богатыри — говорил он — и по-другому не могли поступить.

Мальчик-котенок задышал со скоростью вентилятора.

— Мама говорила, что вы обязательно придете и спасете нас, и вы пришли — на глазах мальца появились слезы.

В этот момент подошел Николай, который наблюдал за тем, как Мигель, его жена и двое их детей, обходят по дуге 'поле трупов', в направлении палаточного городка.

— Не ругайся Илья, здесь дети — предупредил того Кузьма, так как тот не может без ругани.

— Вижу, не слепой.

Ребенок на руках Маэстро посмотрел на Илью Муромца, повернулся к Маэстро и тихо, чтобы сильнейший богатырь России не слышал, спросил.

— А это точно Илья Муромец?

Кузьма, как и я, слышавший этот вопрос 'крякнул' и, дабы не рассмеяться у парня на глазах, отправился осматривать уцелевших интервентов.

— Конечно — так же тихо отвечал маленькому кошу Маэстро, пытаясь не засмеяться — просто он еще растет.

— 'АХА-ХА-ХА' — заржал Кузьма, не успев дойти до ближайшего живого интервента.

Это было последней каплей, и мы все, снова заржали во всю мощь. Маленький кош, сидевший у Маэстро на руках, заразившись нашим смехом, вкладывал свою лепту в нашу дурь.

— Саша, сынок — с этими словами к нам, со стороны палаток, бежала полу-кошка того же цвета, что и мальчик.

И надо же было Маэстро повернуться к ней именно той стороной, где его шрам, под светом фонаря, виднелся во всей своей красе.

Увидев сына на руках 'великана' с уродливым шрамом через всю щеку, у нее сразу подкосились ноги-лапы, и наверняка-бы она упала, но ее вовремя подхватил 'Илья Муромец'.

— А мы с отцом тебя ищем — в полуобморочном состоянии произнесла полу-кошка.

В этот момент, за нашими спинами, где находился перевернутый стол, послышался звук шевеления.

Я, дабы не выходить из образа богатыря перед мальчиком, начал давать указания своим 'коллегам'.

— Илья, заходи слева, Алеша, по центру, — секунду я думал, как назвать Кузьму, Кощей, как его назвал Николай в Медовухе, явно не подходил его фигуре — Святогор с тыла.

Кузнец, услышав, как я его назвал, расплылся в улыбке и стал обходить стол.

— Тебе плохо? — Николай уставился на меня, как на умалишенного.

— Делай что говорят, иначе нарядом по столовой не отделаешься — сказал ему Маэстро, опуская мальчика на красный снег.

Не знаю как, но Николай подчинился словам Здоровяка. Так мы, вчетвером, двинулись к тому месту, откуда доносился шум. К этому времени, крики раненых, сошли на-нет. Те, кому суждено было умереть, умерли, а тем, кто еще жив, просто не хватало на это сил.

Шум исходил из-под стола и когда Маэстро его поднял, под ним нашелся тот самый раненый оратор, только теперь еще и с выбитыми — скорее всего самим столом — зубами. И когда он пытался говорить, слышалось посвистывание.

Услышав это, мальчик кош подбежал к, еще не пришедшей в себя, матери-кошке и стал ее теребить с криками. Что богатыри взяли соловья-разбойника, а потом стал кричать, что соловью нужно заткнуть чем-нибудь рот, чтобы он не свистел. Маэстро так и сделал, сорвал с бедолаги белый шарф, скомкал его и запихнул 'соловью' в окровавленный рот. После здоровяк подошел к женщине-кошке, которую все еще теребил ребенок и говорил. — 'Мама ты была права, они существуют' — и поблагодарил за правильное воспитание сына. Женщина-кошка, не понимая, что происходит, смогла лишь кивнуть в ответ. Затем цирк закончился, и пришло время заниматься делами, но уже не воинскими, а гражданскими, тем более, на востоке, начала появляться заря.

Оставив захваченный лагерь богатырям, и распределив между ними обязанности, — Кузьма, допрашивает 'соловья', Маэстро, занимается организацией уборки трупов и их мародерством (ничего не поделаешь, брони и оружие пригодится бывшим рабам), а Николаю вменялось хоз. обеспечение, как тому, кто первым до этого додумался — я отправился в облепиху. Чтобы 'обрадовать' Степановича, что премия и тринадцатая зарплата, ему выдается авансом, в виде прииска и крепости, которую еще предстояло построить.

Будить, во временном убежище никого, не пришлось, солнце, хоть и скрытое тучами, давно осветило берег, а люди и обращенные, давно привыкли вставать с первыми лучами.

Узнав о том, что мы захватили базу интервентов, человек, связанный полуконь и заяц-самурай, были в шоке. А когда я объявил, что совет богатырей, назначает Степановича наместником крепости, которой пока нет, а Витю на должность воеводы, в этой самой крепости, они вообще 'выпали в осадок'.

Сборы, по переезду в новую обитель, затянулись на полдня. Не из-за того, что нас было вполовину меньше, чем сутки назад, а по той причине, что Степанович и Витя, мягко говоря, не очень-то жаловали оказаться в подаренных богатырями должностях. Аргументировали свой отказ, новоиспеченные начальники, тем, что место это, 'наезжено', и евро-американцы знают все подходы к нему, как с моря, так и с суши. И то, что рядом ведется добыча золота, превратит этот залив, в постоянное место военных баталий. Так же Степанович сетовал на то, что только оформление этого прииска, не считая остальных бюрократических проблем, лишат его последних волос на голове. Витя жаловался, что, за короткий промежуток времени, невозможно сделать из обывателя, полноценную боевую единицу. И только мое обещание, что богатыри окажут всю посильную помощь на начальном этапе боевых действий, смогло убедить обоих, принять 'крепость', — которой нет — под свою опеку.

К заливу подъехали во второй половине дня, и Степанович сразу же вжился в роль начальника. Он буквально спрыгнул с саней и, матерясь как сапожник, побежал к месту, — примерно в километре от палаточного городка — где, по указанию Маэстро, 'кремировали' мертвых интервентов.

Причиной, такого поведения Степановича, оказалась банальная прагматичность.

Ведь чтобы сжечь тела, — а их не мало — уйдет не один кубометр заготовленного интервентами, возле прииска, леса, которого не сыщешь во всей округе, в степи деревья не растут.

Но все обошлось, бывшие рабы, — уже помытые и одетые в одежду из запасов интервентов — во главе с Маэстро, объяснили наместнику, что заготовленный лес никто не трогал. Для сжигания тел интервентов, использовали вырубленную, еще по осени, акацию, которая настолько корявая, что ее используют лишь для костров.

Представление Степановича, как наместника и его обещание, что по весне, любой из освобожденных, сможет получить документы и переселится в любой регион страны, восприняли с воодушевлением. Тем более у него, как и у бывших рабов, на правой щеке имелось клеймо, что сняло с них некоторую напряженность в общении. На вопросы, — которые посыпались как из рога изобилия — Степанович отвечать не стал, а сразу перешел к подбору кадров и, в этом деле, у него, было чему поучиться.

Я, например, озадачился бы опросами каждого и уже изходя из этого, делал бы выводы, кто-есть-кто и кем его назначить.

Но Миронов Алексей Степанович поступил проще и гораздо быстрее. Он назвал вслух всего две должности, из которых бывшие рабы должны выбирать. Это хоз. служба и ополчение, которым будет руководить Витя.