Неудачная реинкарнация-2

Нескладная йоха как-то смогла уловить ее внимание к жертве — и непроизвольно потянулась к луку. Какая сильная эмосвязь! Значит, не телохранительница — его женщина? Нет. Да. И женщина, и телохранительница. Все равно не соперница! С такими жилистыми руками не императоров сводить с ума, а котят давить! Уродина.

Она чуть заметно двинулась вперед, все так же на носочках — трава мягко приласкала чуткие ступни — и глаза мужчин мгновенно метнулись к нижнему обрезу ее платья. Не дождетесь, мужланы. И Дребен Хист глянул непроизвольно. И на нижний обрез платья, и на верхний. Обычный мужчина. Самец. Такого на поводок взять — дело одной ночи, вот этой, к примеру. Еще шажок вперед.

Но император отвернулся, чтоб посмотреть на спутницу в броне. И сразу ударили запахи неприкрытого, откровенного желания — и его, и ее! Рослая, тяжелая спутница даже бедрами шевельнула еле заметно, откликнувшись на зов. Вот она — точно его женщина! И дыхание у обоих сменилось. Пожалуй, сквозь такую взаимную увлеченность сходу не пробиться! Только не этой ночью. Может, позже? Подловить момент разочарования — и встать рядом. И притянуть внимание на себя.

Одурманить, поманить. Да, именно так.

Выждать. Время еще есть. Путь до Стражей только напрямую прост и недлинен, не более трех суток. А по долине-проходу, да со скотом, который сопит, вздыхает, жует и ворочается по всем соседним долинкам — неделя. А еще империя мешать будет. Вот кто это там, на дальних склонах, как не егеря? Уже выходят на стрелковые позиции, даже отсюда слышно, как скрипят дуги арбалетов. Кстати, егеря. Ведь убьют жертву. Предупредить? Да. Но не сейчас, а в свое время. Чтоб благодарен был, чтоб обратил внимание. А сейчас остаться бы в его свите.

Она чуть откинулась назад. Да, вот так.

Качнулась волна волос, привлекая внимание, завораживая. Вот император и попался, вот уже глядит неотрывно на ее немыслимо длинную шею, вот уже и представляет себе, как будет покрывать легкими поцелуями, опускаясь... Еще шажок к цели. И коленку выдвинуть чуть. И сказать-пропеть неважно что, лишь бы голос дрожал и сиял, отдавался в груди, трепетал в ночном воздухе, искрился смехом. Трепещи, жертва. Еще шаг. Еще чуть-чуть — и можно будет протянуть доверчиво к всаднику руку. Возьмет к себе? А куда он денется!

И тут она словно в стену уткнулась. Еще одна соперница?! Такая же темная, неясная угроза, как от гнома.

Родственники?! Сияющая светлая броня — и темный пристальный взгляд. Нехороший взгляд, всё понимающий. Такая не пропустит. Всадит стилет под ключицу. И лучница вдруг потянула длинной жилистой рукой лук из саадака. Ох дрянь. И лук у нее заранее напряжен, не бережет оружие. Сверкнул синевой наконечник стрелы. Не пройти. Ох и непрост тот, кто занимается охраной императора! Как угадал поставить в телохранители женщин?

А йоха в светлой броне вдруг вскинула царственно голову и усмехнулась прямо в лицо. Соперница? Соперница! И еще какая! Благородное происхождение никакой броней не скроешь! Как бы не самого императора дочь! Открой чувственный рот, дрянь, скажи хоть чтото! Спой песенку про хубавицу Айлию! Слышатся ли в твоей речи характерные придыхания семьи ир-Малх? Слышатся или нет?! Молчит, дрянь. Спалить бы. Ведь принцесса пророчества! Вот что это за изумрудное сияние у нее на уродливой шее? Не иначе как огорлица избранницы судьбы! Надо палить! Надо — а нельзя, гном бдит!

Она скрыла огорчение и отступила. Чуть слышно скрежетнул стилет избранницы, возвращаясь в ножны. Скрипнул сухо лук. А император даже ничего не заметил. Ох, дурачок. Такого скрутить — одной ночи хватит! Жаль, не подпускают. Ничего, время есть. И определена принцесса пророчества, цель атаки лихих конногвардейцев. Скоро день, вон уже в небе мелькнула малиновая полоса. Днем Трезубец яйлы превратится в западню. Огорлица принцессы пророчества будет лучше смотреться на более изящной шее.

Эпсар-морпех сочувственно глядел на нее. Он еще и жалеет ее, дурачок. Ох, дурачок. Она плавно двинулась к нему, скромно опустив руки, чтоб придерживать коротенькое платье, потупившись невинно. Естественно, эпсар тут же подал ей руку, даже не поинтересовался ни у кого, а нужна ли им такая опасная женщина в свите. Гном мог бы его просветить — но промолчал отчего-то.

Рука эпсара, жесткая, шершавая, ткнулась в ее невесомую ладонь. Что ж ты такой неточный? Ох, мужлан. Ладони должны воссоединяться нежно, с ощущением тончайшего ветерка по коже! А тут — бац! Мужлан.

А все опять уставились на нее. Интересно, как будет поднимать ногу к стремени? Не дождетесь, уроды.

Она развернулась спиной к всаднику. Согнула ногу в коленке и спокойно положила узкую ступню на сгиб солдатского ботинка — какой противной дрянью смазывает хозяин свою обувь! Упругий дерн охотно подтолкнул ее снизу, взметнулись пышные волосы у самого лица, качнулся от неожиданного толчка ботинок-опора — что ж ты такой раззява, боец?! И вот она уже наверху, стройная, ровная, как струнка, сидит на подобранной под себя ноге, бедро еле касается коня, готовое движением смягчить его ход. И корявые ладони мужчины — тут же на ее талию бац! Как будто боится, что она упадет! Скотина. Спалю! — еле слышно предупредила она.

Попробуй! — нахально отозвался эпсар и сжал ее крепче, даже кожа запылала негодующе от грубой хватки.

Да что же он съел, что пахнет так тяжело изо рта? Скотина. Спалить бы, да гном рядом — темной неявной угрозой. Хорошо, потом. За власть королевы мира можно и потерпеть унижения. За власть королевы мира можно потерпеть всё!

Гном гулко захохотал, словно прочитал ее мысли. Она невольно отвела плечико, чтоб ему стала видна ее совершенная упругая грудь. У эпсара за спиной даже дыхание перехватило. А гном? Не реагирует? Не реагирует. Ну и скотина.

Военный лагерь встретил их грубыми, резкими голосами, терпким дымом костров, назойливыми жирными запахами жареного мяса — и противным ощущением помойки, в которой жили люди, даже не ощущая ее! Ее передернуло от брезгливости. Эпсар недоуменно уставился на нее.

Я эльфийка! — жалобно сказала она. — Мне противно здесь! Здесь навозом пахнет!

Отойдем за холмик? — тут же предложил мужчина.

Хорошо! — пролепетала она.

Вряд ли эпсар понял, что она ответила. Они же вплотную сидели, и мужчина следил за ее губами, не отрываясь. И клонился, клонился к ней... пришлось даже чуточку его отстранить, чтоб не касаться прелой формы, и отстраниться самой.

За холмиком выяснилось, что эпсар предполагал там вовсе не спать. Терпеть и такое унижение?! Можно, конечно, но... Она мягко, гибко вывернулась. Получилось. Только на коже остались красные следы от его ногтей — правда, под платьем, где незаметно.

Она отбежала и приняла вид смертельно обиженной девочки. О, подействовало! Мужчина подошел уже без агрессии. И руки у него перестали трястись от мысли, что у нее под платьем больше никакой одежды. Не его уродское дело, как она одевается!

Ну почему? — недоуменно спросил он.

Ну я же эльфийка! — жалобно прошептала она ему. — Нам, эльфийкам, это... не нужно! Ну Кормчак! Мне достаточно, что ты на меня смотришь! Вы все так на меня смотрите, что мне вполне достаточно! Ну... можно, я лягу спать? Я устала.

И конечно, этот дурачок ее пожалел и уложил спать. Принес засаленное одеяло, которое назвал чистым, укрыл заботливо. Еще и сам сел рядом охранять. Ох и дурачок. Она даже во сне могла его убить. Его и любого, кто осмелится подойти...

... Она открыла глаза и резко села. Мягкие сумерки за окном. Сбившееся одеяло на полу. И никакого солдата рядом. Сон, просто сон.

Она потянулась поднять одеяло — хрустнули суставы, заныла рука, неспособная изогнуться настолько сильно. И вспомнилось одуряющее чувство совершенного тела. Это не могло быть просто сном! Не могло! Как сияли краски, как лес шумел понятно, как запахи сбивали с ног! Как нежилось тело под мужскими взглядами! Это — не — могло— быть — сном!

Она подскочила и лихорадочно кинулась к двери. Где Володя?! Пусть объяснит, что всё это значит!

Опомнилась она, только когда уже запирала снаружи дверь. Опомнилась, осмотрела себя — и предпочла быстренько вернуться в постель. Она же обещала Володе, что не прибежит к нему в ночной сорочке? Вот и не прибежит. Правда, чуть не прибежала. Но чуть — не считается.

В постели она совсем пришла в себя. Подумала — и решила Володе вообще ничего не сообщать. Эта эльфийка — такая дрянь! Еще отвечать за нее. Подумаешь, совершенное тело у нее. Зато совести нет.

Ночь длилась, а сон всё не шел. Она сидела, зябко обняв колени, и вспоминала, вспоминала. Как она жила в юности? Разве не так же, как эта эльфийка? Разве не так? Кружила головы мужчинам, все выгоды искала, дура! Ну и нашла в результате. Дура. А ведь глянь тот гном хоть чуточку иначе — и пропала б она снова, растеклась податливой лужицей у его ног! Ох, дура... Стыд жаркой волной ударил в лицо. Вот об этом Володе точно не стоит говорить!

Ночь прошла, но она больше так и не заснула. И с первыми ясными лучами солнца призналась себе с кривой усмешкой: придет ночь, и она снова с трепетом уйдет в этот странный сон! Совершенное тело — всё для женщины! Ох и дура. Прав Володя: что изменит вечная юность, если она сама неизменна? Дура и есть. А Володя — свинья! Мог бы и промолчать.

Володя. Вот как надо создавать традиции!

Гляди, стоя спит! — загоготали у него под ухом. — Как лошадь!

Он открыл глаза и уткнулся взглядом в жизнерадостную ухмылку Типуна, главного бандита класса.

Я не сплю, я думаю! — недовольно сказал он. — Как можно средневековой ордой победить армию технологического послезавтра, кто бы мне подсказал? Все к тому идет, что перекроют нам проход на яйлу, и вовсе не копейщиками! Эй, Типун, как победить инопланетян легкой конницей?

Силач и писаный красавец не растерялся.

Слинять по-быстрому! — предложил Типун, не задумавшись ни на миг. — Или сдаться в плен — пусть кормят! Или вызвать на состязание — кто кого перепьет! Или...

Класс отозвался тихими смешками. Так как дело происходило на общем построении, громко веселиться не решались. Пока что не решались.

Допустим, это я инопланетянин, — хмуро сказал он. — Ну и куда ты от меня слиняешь? Тебе в этом классе долго жить.

Если ты, то никак не победить! — признал Типун недовольно. — Разве что навалиться всей толпой. Но толпа за тебя держится, блин, никто не подговаривается...

Силач спохватился, что сболтнул лишнего, и поспешил отодвинуться вглубь строя.

Прекратите шуметь! — шикнула учительница соседнего класса. — Слушайте, что директор говорит!

Еще чего! — прозвучало наглое. — Неинтересно...

По какому-то чудесному недосмотру классная руководительница буйного седьмого на торжественной линейке отсутствовала, и ребятки расслаблялись по возможности.

Ну конечно, для вас один Переписчиков авторитет! — язвительно бросила учительница.

Вован? — тут же развернулись к нему классные хулиганы. — Ну-ка скажи, надо нам это слушать?

Девчонки заинтересовались тоже — и не только из родного класса. Учительница тут же пожалела, что высказалась, да поздно — джинн, так сказать, вылез из бутылки и огляделся...

Дорогие наши ученики! — звучали над площадкой надоевшие за семь лет слова. — Сегодня мы собрались здесь...

Слушать? — озадачился он. — Да надо бы. Это же тронная речь! Как без нее? Как узнать, куда всем двигаться? Как еще воодушевиться на великие свершения? Вот только...

Он озадаченно прислушался.

... только она же ничего не говорит. Надо бы слушать — а нечего!

Как не говорит? — хохотнул Типун. — А что тогда у меня в ухе жужжит?

Типунчук! — раздался негодующий возглас учительницы.

Не говорит, — пояснил он. — Это просто звуки. Официальный стиль называется.

Это когда очень хочется сказать правду. Но не можется. Вот и говорит ни о чем.

Ну, скажи ты за директрису! — простодушно предложил Типун. Он озадаченно глянул на бандита.

Ты не знаешь! — наконец понял он. — Ну, знай отныне: правда — это очень страшно. Оно тебе надо? Или кому бы то ни было? Директриса не просто так официальным стилем пользуется. Она боится сказать невзначай правду.

А, не пугай! А то мы чего-то не знаем? Вроде всё испробовали — и всех!

Ну-ну. Сам попросил. А кому, как не тебе, было сказано: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман? А?

Пушкин, что ли? — неуверенно пробормотал эрудированный Ленчик.

Гёте? — предположила более образованная учительница, решив посоревноваться в грамотности с лоботрясами-учениками.

А разница? Может, Люмер Царственный. Да многие говорили, это общее место.

Он принял позу, забавно смахивающую на фундаментальную стойку руководительницы школы, подумал мгновение — и заговорил, тщательно дозируя громкость, чтобы всем было слышно, но основному, так сказать, докладчику не мешало:

Мы собрались здесь, чтоб услышать пренеприятное известие. Вас родители отправили в школу готовиться к жизни? Вас учителя приняли, чтоб готовить к жизни? Вы сами тоже, небось, думаете, что учеба в школе поможет в жизни? Так вот: ни фига подобного.

Переписчиков! — шикнула учительница.

Не мешайте! — шикнули на нее. — Мы слушаем!

Учительница растерялась. Да, она слышала, что есть такое понятие — равноправие. Но чтоб равноправие касалось и ее тоже?!

Ни фига подобного! — твердо повторил он. — Никогда в жизни вы не примените свои насквозь лживые знания об образовании государств у германских племен! Зачем это автослесарям, шоферам и продавцам? И даже будущему директору музыкальной школы Ленчику — зачем?

Ленчик не возражал. Он точно знал, что ему потребуется по окончании школы: умение брать тридцать вторые на левой клавиатуре. Германские племена там и рядом не стояли.

И будущему автомаляру Коляну никогда в жизни не пригодятся уравнения электронного баланса! Ему бы знать химические свойства красок — но этому в школе не научат. Не научат этому и выше! Самоучкой придется доходить, горьким опытом! И продавщице Гале не доведется использовать вектора сил! Да она физику забудет прямо на пороге школы! Мы все выкинем школьные знания из головы, как только столкнемся с жизнью! Так что все эти годы мы будем изучать то, что никогда не пригодится. А вы к тому же тащите в школу и свою звериную жестокость, и тупость, и обыкновенное разгильдяйство! И те, кто дома прятался от гнусностей жизни, встретится здесь со всякой грязью и дрянью! Дома от дряни стены защищают, а в школе она внутри! И бандиты вокруг школы всегда крутятся. Каково?! И останется школа в памяти многих как самое жуткое и страшное время жизни!

Он огляделся — все были впечатлены. Замечательно. Вот только директриса замолчала чего-то, наверно, соображала, как отреагировать на вид затылков вместо привычных сонных лиц.

Вот только меня это не устраивает! — честно сообщил он слушателям. — И если с содержанием образования я мало что могу сделать, то по части человечности... Типун, ты меня знаешь.

А что сразу я?!

... и подобные тебе! Знаете, ребятки, если честно — уйду счастливым из этой поганой реинкарнации, если про нашу школу потом будут вспоминать так, как в песнях поется! Вот к этому и буду стремиться — и вы вместе со мной. А куда вы денетесь? Слышишь, Творче? Опять за тебя работать! Урод увертливый! Ладно. Слушайте, к чему будем стремиться.