Едва мы оказываемся рядом с остроухой, как она толкает рукой один из камней в стене и тотчас сбоку раскрывается лаз. Он темен и настолько узок, что у меня возникают серьезные опасения насчет того, что я смогу отсюда выбраться предложенным путем. Но Хине-Тепу не оставляет мне выбора.

Остроухая ловко влезает в открывшуюся дыру и я даже не успеваю ничего спросить, как перед носом мелькают ее ноги.

Святые Духи! Все это время она была без обуви! Ни туфель, ни сапог! И при этом умудрилась сохранить кожу! У любой девчонки вместо пяток уже были бы огрубевшие и растрескавшиеся копыта, а у нее нет даже завалящего мозоля! Разве не чудесное создание? Это наблюдение говорит мне о потусторонности Хине-Тепу гораздо больше, чем все чудеса, явленные мне ею за последнюю неделю.

Иштван рвется за ней вслед и я пропускаю его, хотя и самому мне не очень улыбается снова быть последним. Но чувствуя за собой какую-то ответственность за этого глупца (кто из нас глупец — еще нужно очень хорошо подумать: он, бросившийся в неизвестность, наплевав на все или я, взявший это недоразумение с собой?), я пропускаю его вперед.

Уже привычно оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на тот лучик света, что подарил мне вид прелестной задницы. И, разумеется, без малейшего удивления отмечаю, что никакой галереи нет: я стою на дне глубочайшего колодца, а надо мной, где-то в неописуемой высоте едва-едва виднеется кусочек звездного неба. Само собой, у меня пропадает малейшее желание задерживаться здесь хоть на самый краткий миг! Я спешу догнать Иштвана.

Этот лаз оказывается извилистым, узким, глинистым и коротким. Едва стоит подняться на локтях, как спина упирается в потолок. В нем вообще нет никакой видимости, но это и не нужно — со всех сторон нас окружает земля и верх отличается от низа только свисающими белесыми корешками. Лезть можно только вперед, потому что позади все сразу становится непроходимым. Мне не видна причина, но я почему-то уверен в том, что это прорастают безобидные корни.

Я несколько раз утыкаюсь головой в подошвы Иштвана, он брыкается, ругается, обзывает меня и себя земляными жабами, но продолжает лезть вперед.

Неожиданно становится светлее, потом Иштван выкрикивает что-то радостное и пропадает из виду. Я высовываюсь наружу.

Моя голова свисает из какой-то лисьей норы на высоте человеческого роста. Вокруг видны поросшие пожухлой травой склоны какого-то оврага.

Хине-Тепу уже стоит, сложила руки на груди и вперилась в меня своими глазищами. Иштван все еще валяется на земле, он раскинул руки и ноги в разные стороны, изображая собою звезду бесопоклонников.

— Как же хорошо оказаться в человеческом мире! — несколько раз повторяет он. — Как же хорошо!

И я готов его поддержать.

Из норы я вываливаюсь на приятеля. Валяемся с ним рядом и глубоко вдыхаем свежий утренний воздух. Мы оба грязные, перепачканные глиной как две матерые свиньи, на одежде же Сиды нет ни единого пятнышка. Даже на локтях!

— Где мы? — спрашиваю самое важное.

— Где-то, — пожимает плечами Туату.

Поднимаюсь на колени, потом на ноги, верчу головой в разные стороны, но со дна оврага видны только подсохшая ива и еще одно поваленное дерево, перегородившее овраг — вдалеке.

— Пойду наверх, нужно понять, куда мы попали.

Далеко на востоке видны горы, из-за них поднимается солнце. В четырех лигах к северу из скалы поднимается ввысь замок — на его крышах видны солнечные зайчики. Точно такой или очень похожий я видел на картинке, что продавал на рынке в Хармане Чокнутый Боб — художник, не умеющий связать двух слов, но лучше всех кого я знал владеющий кистью, резцом или свинцовым карандашом. Наверное, ему приходилось здесь бывать? И это вселяет в меня надежду — значит, мы все-таки добрались до своего мира! Бродя по подземельям, я совсем не был уверен, что мы придем куда нужно. Правда, говорили, что в молодости Чокнутого Боба поносило по миру — будь здоров! И мы сейчас вполне могли оказаться где-то на краю земли, но это уже не так важно — теперь-то я и сам смогу добраться куда мне нужно!

— Лук сломался, — жалуется Иштван, становясь рядом. — И стрелы тоже потерялись. Нужно новые сделать. Хорошо, тетива не порвалась.

В его руках я вижу смотанную бечевку.

— Где Хине?

— Госпожа алфур? Да вон она, — он показывает чумазым пальцем вправо.

Девчонка выбралась наверх и теперь занята тем же самым, что и я — пытается сообразить, куда двигать дальше? По ее вытянутой шее и сосредоточенному взгляду я понимаю, что она чем-то озаботилась.

Лучше бы мы остались в овраге!

По дороге, которую я сразу и не разглядел, увлеченный замком, едут несколько всадников. В черном. И в масках. Это видно даже отсюда.

— Анку, — срывается с губ.

— Что? — Иштван деловито строгает ножом обломанную ветку ивы.

Рядом с ним валяются прутья — заготовки для стрел. Мне становится любопытно: он будет прикручивать к ним перья? Если даже сломанные они летят в цель, то на кой нужны эти перья?

— Анку, — повторяю. — Тебе лучше где-нибудь спрятаться. У тебя нет подорожной и поэтому тебя убьют прямо здесь.

— Чего нет? — этот глупец вместо немедленных действий продолжает строгать свой дрын и выяснять всякую ерунду!

— Прячься, Иштван!

— Вот еще! — хмыкает он. — Чего ради-то? У меня вот и лук сейчас готов будет!

Святые Духи, простите ему его скудоумие и необразованность!

Поворачиваю его к склону и отвешиваю могучего пендаля! Он даже не успевает толком воспротивиться, машет руками как птица, но удержаться на краю не может, потому что я еще немного добавляю. И этого хватает, он срывается и катится вниз.

— Лежи там и молчи, дурак! — ору вдогонку.

— Тебе тоже лучше исчезнуть, — доносится до меня голос Туату. — Я не уверена, что смогу повлиять на этих Анку.

Мне недосуг выяснять пределы ее сил, потому что Анку приближаются, но у меня в кармане лежит припасенный для таких случаев документ.

— У меня подорожная есть!

— Нет, — она подходит ближе. — Нету у тебя подорожной. Здесь прошло уже три недели, она у тебя просрочена.

— Как же... Позавчера ведь корчмарь...

А сам понимаю, что если уж по мирам нас носило как щепку в водовороте, то со временем могло тоже что угодно произойти. Удивительно, как я не оказался здесь за пару сотен лет до своего рождения! Кстати, нужно будет у Хине-Тепу спросить о такой возможности! И Тим справил мне не подорожную, а отметку о присутствии, что совсем не одно и тоже, ведь Вайтра, кажется, совсем не близко.

Однако предпринять ничего не успеваю — Анку уже совсем рядом и меня заметили наверняка. Если я сейчас свалюсь вслед за Иштваном, нас поймают обоих. В этом никаких сомнений нет, потому что как-то раз видел я уже кровососов на охоте.

Как забавно — после стольких мытарств вернуться и сразу же наткнуться на Этих. Понесло же их в такую рань!

В голове мечется одна мысль: прихватить с собою хотя бы одного. Но я очень же хорошо понимаю, что без помощи Туату исполнить это будет практически невозможно. Пырнуть-то одного я своим тесаком успею, но вот убить, отрубить голову... С этим могут возникнуть сложности.

Хорошо хоть Иштван заткнулся. Если додумался обратно в нору заползти, то, может быть и живой останется.

Пока рассуждаю, руки сами вынимают тесак и прячут его в широком рукаве. Пальцы цепляются за Эоль-Сег, но Сида кладет на них сверху ладонь:

— Не нужно. Эоль-Сег убивает единожды, а потом нужно ждать много лет.

Жалко, но один мертвый Анку погоды не сделает.

— Хине, почему ты думаешь, что не сможешь их уговорить?

— Эти Анку из Сида Нуаду и никто не станет им противиться, чтобы не испортить отношение с Сидом. Эти Анку приходят не за людьми, их посылают за кем-то из нас, если Владыке Нуаду потребуется наше присутствие. — Обычно бесстрастный голос Хине все больше грустнеет. — Моим уговорам они не поддадутся.

— Давай их убьем! — я пытаюсь достать свой тесак, но на руку тихо ложится шестипалая, почти прозрачная ладонь.

— Не надо, Одон. Ты ничего не успеешь сделать. А если они падут от моей руки, что тоже вряд ли случится, то мне можно будет, не продолжая дела, возвращаться в Сид Беернис. Недолго ждать других посланников Нуаду, а потом смиренно покинуть миры. Навсегда. Потому что Сид Нуаду — выше всех. Выше нас, выше ушедших фоморов. К их словам, говорят, прислушивается сама Хэль! Их мало, но они самые старые и сильные. Это Великий Сид среди Великих Сидов. Обычно им нет до нас дела, и тем более до вас...

Она замолкает, потому что Эти оказываются уже совсем рядом.

Теперь и я замечаю отличия: их одежды не были черными, скорее темно-синими, на масках кто-то отчеканил очень красивый орнамент из виноградных лоз и висящих на них черепов, собранных в подобие виноградных же кистей. Вместо глаз в прорезях маски — чернота.

И кони под ними... Статные. Это не кони, это цари коней! Одинаковые, как близнецы. Длинные гривы, ухоженные, разделенные черными шнурами на сотню прядей, умные глаза — светло-карие, почти оранжевые, холка на ладонь выше моего роста и каждое копыто как добрый котел. Таким один разок по лбу получишь и уже никогда не встанешь!

Туату видят не так как люди и, должно быть, Хине заметила еще какие-то отличия от обычных кровососов, но мне хватило и отмеченного, чтобы понять, что передо мной совсем другие существа, не те, к присутствию которых я привык.

Как у них все запутано, у этих Туату — то можно, это не можно, здесь беги, там стой — нельзя никогда знать заранее, что тебя ожидает. Признаться честно, раньше я немного завидовал той силе, что досталось Туату от Святых Духов, хотя и не был уверен, что происхождение этой силы — святое. Скорее уж от бесов. Но теперь, видя и ведя их странную жизнь, где время не течет, а скачет; где каждый шаг может обернуться большими трудностями в будущем или даже прошлом; где иногда нет разницы между верхом и низом; где нет никакого постоянства, а условия существования меняются от чьей-то прихоти, я начинаю сомневаться в том, что быть Туату — это здорово. Это не награда, скорее, наказание.

Держу в кулаке рукоять своего тесака, спрятанного в рукаве, и исподлобья слежу за окружающими нас Анку.

Туату молчит. Не знаю, испытывает ли она страх, или ей просто нечего им сказать, но она молчит, как провинившаяся девчонка, потупив взор и вздрагивая при каждом всхрапывании жеребцов.

Кони живые, Анку Нуаду — дохлые. От них ощутимо веет вечностью и прахом.

Я соображаю, что еще никогда не был настолько близок к смерти. Ни когда дрался с десятком Этих в Вайтре, ни когда удирал от разбойников близ Арля, ни когда нес в руке голову Клиодны.

Мы все молчим и я слышу, как бьются разгоряченные скачкой сердца жеребцов. Такое отчетливое буханье, низкое и настойчиво лезущее в самое темечко!

Один из Анку несколько раз шлепает своего коня по шее — ласково так, успокаивая, второй поднимает своего жеребца на дыбы, перед моим лицом мелькают подковы — каждая не меньше двух моих ладоней. Я невольно чуть приседаю и закрываю голову руками. Пытаюсь закрыть, потому что в правом рукаве все еще тесак и она не сгибается. Конь громко ржет и от этого звука становится больно в ушах и по спине пробегает целая армия мурашек.

— Человек и Туату Сида Беернис вместе, — раздается в голове шелест, чудесным образом складывающийся в знакомые слова. — Это удивительно.

Я уверен, что ни один из этих странных Анку не произнес и слова, и, тем не менее, я отчетливо слышал все, что они хотели сказать.

— Сид Нуаду должен был знать об этом раньше, — снова шелестит что-то прямо в голове.

Мне становится по-настоящему страшно! Если я слышу их мысли, то и мои должны быть для них открытой книгой. А там, в этой книге, любая глава начинается со слов "Нужно убить всех Анку"! И заканчивается другими: "в моем поясе — четыре фунта чистого серебра для вашей погибели, твари"!

Хине-Тепу стоит все в той же позе: будто не очень набожный прихожанин явился на вечернюю молитву, не знает, что делать и говорить, и поэтому просто смотрит в пол, надеясь, что окружающие воспримут этот жест как проявление уважения к вере. Я и сам так стоял пару раз в городских храмах.

Внезапно кони Анку срываются с места в галоп, и все вокруг окутывается клубами поднятой копытами пыли. Я задираю рубаху до самого лба и дышу через нее. Это спасает мой нос от пылевых пробок, но на голове вместо волос образуется быстро каменеющая мешанина из всякого мусора вроде веток, корешков, травинок и листков, глины, пыли и Святые духи знают чего еще. В глазах появляется острая резь, я часто моргаю и вполголоса костерю бесовых Анку Нуаду. Да и остальных тоже. Но я дома! Я в своем мире, где живут ненавистные Анку! И эта мысль о проклятии моей земли отгоняет все остальное прочь.

Я еще раз оглядываюсь кругом и, к своему удивлению, не обнаруживаю никакого жилья, кроме далекого замка. Ни деревни, ни хутора.

— Хине, ответь мне?

— Что, человек Одон? — и по ее голосу не понять, как она себя чувствует.

— Пятьдесят шагов назад, или сто... В подземелье. Я видел в окошко, из которого падал свет... человека. А сейчас вокруг нет ничего. Как такое может быть?

Хине-Тепу по-птичьи наклоняет голову чуть вбок, в ее глазах я вижу отражение неба.

— Мы шли путями фоморов, человек Одон, — отвечает она так, словно эта короткая фраза все может объяснить.

Я тоже склоняю голову к левому плечу и изображаю непонимание:

— И-и-и?

— Пути фоморов не прямые и проходят между мирами. То, что ты видел — мираж. Если этот человек и существует, то ты никогда его не встретишь. Забудь.

Вот так накрывается медным котлом моя очередная любовь. Марфа, Герда, теперь вот эта. А ведь я искренне хотел найти обладательницу столь совершенной задницы и предложить ей... Ну потом, когда выкопаю золото Карела. Сейчас-то, понятно, что на такое чучело с колтунами на башке и сельская дурочка не посмотрит. Одной только Хине-Тепу мой вид безразличен. И все равно жалко до слез — хоть обратно в нору лезь!

С другой стороны, мне становится занятно: живет такая красотка, пользует временами свой горшок и знать не знает, что дырка в стене у самого пола ведет не в какою-нибудь трубу, а в самый обыкновенный фоморский лаз между мирами. Расслабляется милашка, пока мимо ее оголенного зада буквально в паре шагов проходят всякие чудища вроде Туату и нас с Иштваном.

— Так может быть, нам каким-нибудь другим путем фоморов прямо в логово Морриг пробраться? — спрашиваю наивно.

Хине-Тепу показывает мне пустые шестипалые ладони:

— Я не знаю такой дороги, человек Одон. Они строили свои подземелья не спрашивая нас о нужных направлениях.

— Как же мы здесь оказались? — мне и в самом деле непонятно. — Ведь могло так выйти, что мы выберемся в... где получится?

— Мы и вылезли где получится. Но твои Святые Духи, которых ты так часто поминаешь, видимо, вели тебя. Поэтому мы здесь, а не в каком-нибудь Лондоне посреди Риджент-стрит.

— Где?

— Забудь, — машет рукой остроухая. — Просто большой город в ином мире. И в другом времени.