Комета. Два письма

А остальные связисты не из системы СНиС? Остальные обеспечивают связь с кораблями. Дело безусловно нужное! А где собственно связь командования и управления этим самым флотом и его составляющими? Опять, как уже говорилось, всё по остаточному признаку. Ну, сами посудите, любой набольший проверяющий, который в связи ни в зуб, ни в другие места. И ему докладывают и показывают двадцать постов, где на каждом НЕСУТ службу и в море выразительно в бинокли морские пялятся и в журналы записывают даже мимо проплывших уток... А ещё тут такая рыбалка, ушица, и баньку матросы такую срубили... Думаете люди сильно изменились по сути своей? А по сравнению с этой КРАСОТИШ-Ш-ШЕЙ какие-то бездельники с головными телефонами сидят и НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЮТ!...

Реальный случай, рассказываю со слов: На радиоцентр узла "Газон" штаба ЗабВО приехал проверяющий. Пришёл, а во втором зале где четвёртая радиосеть из четверых что-то передаёт один, остальные просто сидят в головных телефонах и Великого проверяющего по уставу, мерзавцы такие, не приветствуют! В первом зале, где первая радиосеть и связь с узлами вроде "Рубина" и "Былины", которым "Газон" подчинён, из троих не работает ни один, все просто сидят. А шифровальщик вылезти из своей каморки вообще не пожелал, а только морду заспанную наглую высунул в окошечко и поведал, что не имеет права покидать комнату шифрования и в неё кого-либо пускать. Ну, кто ж виноват, что у Макса по жизни помятая физиономия, и сказал он оскорбительную для слуха набольшего начальника святую правду? Вообще, не фиг было на стук всяких уродов высовываться! В результате проверяющий долго клеймил выявленных бездельников и дармоедов, которые тут окопались. А когда ему попытались объяснить, что работа в эфире это вообще-то вид боевого дежурства даже в самое мирное время и карают за всё, как на передовой, если связисты оплошают. Проверяльщик приказал, пока у них радиограмм по делу нет, чтобы не бездельничали, пусть хоть передовицы "Правды" передают, чтоб не балдели, а службу несли! Хорошо, что начальник связи ЗабВО полковник Мисюк был адекватным связистом и этот бредовый приказ отменил. Но это показательный пример. Ну, не понимают военные, что есть службы, которые существуют в режиме "по готовности"!** И что на самом деле сидеть и слушать эфир в ожидании изматывает часто сильнее, чем работа с абонентом. Ведь эфир, зараза, особенно ночью, так убаюкивающее поёт, свистит, трещит и мяучит, что не заснуть и не пропустить свои позывные, когда тебя начнут вызывать, очень не просто.

А если ещё и флот, где радостный трепет у любого возникает только при виде как можно бОльшей железной плавучей хреновины шаровой краской вымазанной и с медяшкой надраенной. Какое на таком фоне развитие связи? Не смешите мои тапочки! И кому, какое дело, что флотские командиры будут потом рвать последние седеющие на глазах волосы со своих плешек, оказавшись без связи и возможности хоть как-то повлиять на развитие ситуации в критический момент? Тогда они на долю секунды осознают, что связь нужна ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ, а не для показательных плясок вокруг неизвестно чего. Но этот порыв они забудут и задушат, едва оклемаются и телега будет скрипеть дальше по давно накатанной колее. Я совсем не хочу всех убедить, что склад с валенками и бушлатами важнее всех крейсеров. Речь только о том, что нельзя ничего выпячивать и в любом организме, в том числе и флотском, нужны и важны все его части без изъятия. Мне как-то не встречалось толпы желающих попасть к хирургу с целью отрезать себе ненужные мизинцы на руках, даже на фоне множества весьма странных людей. И может шутка: "Вы не смотрите, что я лежу и ничего не делаю! Знали бы вы, как я сейчас занят на клеточном уровне!" На самом деле не совсем шутка...

Да! А ещё не забывайте, про вколоченную во всех и всюду шпиономанию. А ведь при выходе в эфир радист передаёт не прицельно своему адресату, а любому, кто сможет поймать его сигнал. И надпись "Внимание! Противник подслушивает!" как любой военной аппаратуре связи — это самая лапидарная правда. И этот факт не внушает доверия и любви к радистам. Как там: "...ложечки нашлись, а вот осадочек остался!"...

Вот в такую реальность и направляется сейчас моя героиня и не в любимую и обласканную всеми СНиС, где все места уже давно заняты и поделены. Да и нечего там радисту-дальнику делать...

*— вот как тут не поверишь в мистику. Ведь свою систему Блокада-1 и Блокада-2 Берг разработал и внедрил именно на Ленинградской военно-морской базе ещё в конце тридцатых годов, а после Ленинград оказывается в жуткой изнуряющей БЛОКАДЕ. Почему Берг выбрал именно это название? Ведь не менее яркие по звучанию и ёмкие слова в русском языке существуют, но есть то, что есть!...

** Реальная история. ("В память доктора Лисицына А.С. и о Каунасской дивизии ВДВ.") Доктор парашютно-десантного полка, это очень своеобразная планида. Десантная врачебная медицинская укладка, это здоровенный ящик килограмм семьдесят. А покидают самолет парашютисты совсем не в порядке количества и размера звездочек на погонах или сроков службы, а совершенно банально по весу, так, что впереди доктора мало кто сможет протиснуться. К тому этот ящик крепится не на спину или живот, а очень даже под задницей, на которую доктору и суждено приземляться, то еще удовольствие, это вам не ДОСААФовское прыганье чудным летним днем из выкатывающего спортсменов пенсионера-кукурузника. Дивизию подняли по тревоге, приехали большезвездные и лампасные скоморохи из столицы. Словом, всё, как Родина велела, чтобы служба случайно медом не показалась. ЗИЛы и Уралы бодро подвозят упакованный личный состав к самым аппарелям разинутых самолетных трюмов. Командиры озабочены силой и направлением ветра. Бойцы сжались в ожидании необходимости подтвердить свое право на голубые тельняшки. Небо оно такое, шутить не любит и держаться в нём не за что, это не трамвай в час пик. Воняет авиационным керосином и выхлопом прогреваемых моторов... Вдруг меня выдергивают к какому-то незнакомому десантному генералу из проверяющих. — В общем, так, доктор! Я поверю, что ты здесь действительно зачем-то нужен, если через пять минут после приземления увижу в поле операционный стол, на нем лежит раненый с оторванной ногой, и ты его оперируешь! Все понятно?!... Мотнул головой привычно "Так точно! Ваша Скабродь!". Отпущенный вялым жестом начальственной длани побежал к самолету... Мне кажется, что строевые генералы, как маленькие дети, живут в каком-то сказочном мире, где ему достаточно приказать "по щучьему (моему лампасному) велению" и солнышко забудет по небосводу бегать, а реки потекут между своих кисельных склизких берегов... "Охренеть, оказывается нас учили совсем не тому, в родной Альма Матер имени Сергея Мироновича Кирова!"...

Глава 12. 9-10-е июля. Кронштадт — Гангут.

С катера отшвартованного в Купеческой гавани наше отделение в сопровождении пожилого мичмана с четырьмя "галками" выслуги на рукаве мы не очень ровной колонной потопали куда-то по улочкам старинного Кронштадта. Не очень ровно мы топали потому, что двое умудрились за время дороги укачаться, хотя на мелкой волне катер почти не качало. Я этот бравый строй, как самая "рослая" замыкала и вдали от сурового глаза начальника могла в своё удовольствие крутить головой по сторонам. Ну, а чего, вы хотели, я же впервые на острове Котлин в овеянной историей морской крепости Петром заложенной. Впрочем, как раз крепости, вернее крепостных стен, я пока нигде не видела. Пару раз мелькнул на фоне неба круглый купол большого собора, а в остальном мне понравилось, как-то очень тихо и камерно, но при этом без глухой заброшенности далёкой провинции. Несколько раз навстречу попались моряки и даже гражданские...

У штаба, наверно это мой личный рок такой, всех куда-то увели по одному, по двое, а я осталась сидеть на лавке. Сначала вскакивала на каждого проходящего, потом включила мозг и перебралась на дальнюю лавочку, где могла расслабиться и не изображать строевую стойку перед каждым проходящим проходимцем с кокардой на лбу. Вообще, если следовать уставу, то я как имеющая самое маленькое звание обязана со всем жаром и пылом приветствовать фактически любого в военной форме... Так, что надо быстренько в адмиралы податься и никого не приветствовать, кроме Верховного...

Очень злой и нервный старшина с повязкой на руке прибежал искать меня часа через два. Вообще, смешно вышло, он прибежал, сделал пару кругов, подбежал к одному стоящему в стороне матросу, спросил чего-то, раза три пробегая мимо, смотрел и на меня и умчался. Появился он минут через двадцать с капитаном третьего ранга, а может майором, фиг его знает, если он связист, оба встали напротив лавок обозревая всех четверых находящихся в их поле зрения:

— Вот видите! Товарищ майор! Нет тут вашего Луговых! — Я встрепенулась, но меня ведь не звали, просто услышала свою фамилию...

— А вот я в этом не уверен, товарищ старшина первой статьи... Краснофлотец Луговых! Подойдите к нам! — Чётко скомандовал майор, поймав мой взгляд. Вы бы видели лицо бедного старшины. Я подошла, откозыряла и меня повели в другой штаб, а потом на узел связи. Свой мешок я нигде оставить не могла вот и ходила везде с ним, что к концу уже хотелось просто кого-нибудь пнуть посильнее. Меня записали в десяток книг, списков и ведомостей, поставили на комсомольский учет, успев попенять, что за июль я не уплатила комсомольские взносы и не проявляю активности в политико-воспитательной работе подразделения. Я было хотела ответить, но увидела пустые глаза говорившего политрука, поняла, что он сейчас не задумывается и не понимает, что и кому говорит, робот такой говорящий...

В маленьком кабинете, где я оказалась, сидел какой-то политрук, как мне показалось, он предложил мне расписаться. Я как учил папа, сначала стала читать подписку по допуску к секретным сведениям, что никому и никогда ничего не расскажу, иначе меня ой как накажут. Сосед влез:

— Мета! Это особист, дай лучше я с ним буду говорить...

Он пару раз перечитал все мои невеликие документы, мы с Соседом заполнили анкету, которую особист разве что на зуб не попробовал. Потом насупился, наверно это означало грозную суровость, которую с его пухлой мордашкой изобразить было трудно:

— Вы всё поняли? Краснофлотец Луговых!

— Всё поняла!

— И знаете, как работать с секретными документами?

— Конечно!

— И как?... — Сосед хихикнул, набрал грудь воздуха и выпалил на одном дыхании:

— При получении секретного документа, я обязана его перед прочтением съесть, пепел проглотить, потом убиться лбом об стол, дважды застрелиться и самозакопаться! Всё правильно? Товарищ командир...

— Чего... Чего, чего?

— Ну, главное, ведь, чтобы враги ничего не узнали! А так точно не узнают... — сделав паузу, словно думаю, подняв глаза к потолку, — Нет! Так точно не узнают! А ещё бы хорошо это в присутствии командира, комиссара и начальника особого отдела, чтобы могли оценить мою бдительность...

Я подумала, что Сосед явно перегнул, потому, что особист стал краснеть, пучить глаза, щёки как-то подозрительно стали подрагивать. И когда кабинет внезапно сотряс громовой гогот, я чуть со стула от неожиданности не упала. Особист трясся от смеха, едва не падая со стула и вытирая со щёк слёзы. Когда, наконец, он смог говорить, я постаралась сделать самое глупое и невинное лицо, сама успела подумать, что если бы я предполагала, что именно хочет выдать Сосед, то не вышло бы такого наивного лица диссонирующего со словами.

— И кто ж тебя такому научил?

— Лётчик один, он ещё добавлял, что можно убиться и веником, но это недостойно красного командира...

— Иди уж, краснофлотец Луговых! Тебя в седьмом кабинете уже часа два ждут... Съесть перед прочтением... Вот же ж... Лётчики...

В седьмом кабинете перед заваленным бумагами столом сидел пожилой капитан-лейтенант с орденом Красной звезды:

— Вот, наконец, я тебя и дождался, краснофлотец Луговых...

— Как только сказали, я и пришла.

— Да, ладно! Это я так... Присаживайся. Сначала хотели мы тебя на пост СНиС в проливе Бьеркезунд отправить, но сейчас там уже финны, а наш пост мы сняли. Здесь у нас все штаты заполнены, хотя отзывы и отметки у тебя очень хорошие, но опыта считай нет. На корабль бы тебя, но не возьмёт никто, сама понимаешь. Короче, решили пока поставить тебя в резерв и потихоньку готовить в смены на узле, чтобы походила пока дублёром, а потом уж на самостоятельную работу. Но тут у нас накладка случилась, сегодня ночью с Ханко доставили их радиста с аппендицитом, там раненых везут, а тут аппендицит... Во как бывает... Понимаешь... Так, что пока мы тебе замену не найдём, ты там будешь. Там на охотниках свои радисты есть, но их ни один командир не отдаст, а там у нас уж так получилось, радист один был, хороший, но один. Сложно тебе, конечно, будет, но думаю, что старшие товарищи тебе помогут. А ты комсомолка, значит справишься! Правильно говорю?

— Наверно... — Знать бы ещё эта их Ханка где живёт и вообще...

— Как-то у вас радости не наблюдаю, товарищ Луговых!

— Есть радость! Товарищ капитан-лейтенант! А как мне туда добраться и что вообще от меня требуется?

— "МОшка", которая с ранеными и радистом прорвалась, сейчас в заводе немного ремонтируется, я скажу дежурному, он тебя проводит или сопровождающего выделит. А вот твоё командировочное удостоверение, продаттестат и приказ... — Сказал он, смачно с размаха пропечатав бумажку старой потёртой печатью. Как-то напрягло меня это назначение, да и слово "прорвалась" про какую-то "мошку", что ей ремонт потребовался не вселило веселья. Так со своим неразлучным мешком и зажатыми в руке документами я вышла к столу дежурного, который с места начал на меня покрикивать. Вот что у военных за манера, чуть что, голос повышать, особенно без повода, мне и самой не весело, а тут ещё какой-то дурак будет на мне свои голосовые связки отрабатывать:

— Товарищ мичман! Потрудитесь умерить тон и выполнить полученные указания! В стране война идёт, Отечественная, если вы понимаете!...

Матрос с "повязкой-Рцы", который вёл меня на завод, всю дорогу на меня как-то испуганно косился, а на заводе, проходная которого почти спряталась в кустах сирени, нашли нужный мне корабль, вернее кораблик, ненамного больше доставившего меня сюда катера, у которого на палубе вились провода, в открытых люках что-то гремело и доносился сочный мат кого-то отчитывали. Хотя, при ближайшем рассмотрении поняла, что при всей малости, это боевой корабль, потому, как имелись пушки и пулемёты, при виде которых чувствовалось, что это не для красоты, а оружие и достаточно серьёзное. На борт со стенки была перекинута заляпанная грязью и маслом толстая доска, сопровождающий не стал мудрить и прыгнул сразу на палубу. Я решила не рисковать, каким скользким бывает поверхность с разлитым по нему маслом как-то узнала, не хотелось растянуться на палубе при приземлении, да и мешок мой... Появившийся из домика-надстройки моряк о чём-то пошептался с помощником дежурного, и последний буркнув что-то исчез, а я так и осталась на пустой палубе.