Павел Корнев Ревенант

Девчонка принесла тарелку исходившей паром гороховой похлебки, после отправилась заваривать травяной сбор, а со второго этажа спустился Уве. Он отчитался о визите в отделение Вселенской комиссии, и я нисколько не удивился тому обстоятельству, что никто там не принял рассказ фрау Ланге всерьез.

— Протокол составил?

— Да, магистр.

— Микаэль где?

— На заднем дворе с магистром де Ришем. Позвать?

— Нет, сам к ним схожу, — отмахнулся я и принялся работать ложкой.

После похлебки настала очередь жаркого, затем я вытер выступившую на лице испарину, поднялся из-за стола с кружкой травяного отвара и попросил Марту:

— Посматривай тут. И на улицу выглядывать не забывай.

Ведьма молча кивнула.

— Буду на заднем дворе, — предупредил я и двинулся к черному ходу.

Сразу за дверью были натянуты бельевые веревки с простынями и наволочками, из-за них доносился звон стали и топот быстрых шагов. Как оказалось, Микаэль и Франсуа не тратили время на досужую болтовню и выпивку, но оттачивали фехтовальное мастерство. Лица их раскраснелись, сорочки промокли, а волосы слиплись от пота, но движения оставались уверенными, а выпады — стремительными.

Впрочем, насчет выпивки я погорячился: маэстро Салазар удерживал в левой руке кружку с вином и время от времени даже успевал из нее отхлебывать. Только наглядной демонстрацией превосходства такое поведение точно не было — Микаэлю приходилось несладко, он ушел в глухую оборону и постепенно отступал. Как видно, дело было в каком-то дурацком пари.

При моем появлении Микаэль быстро шагнул назад, опустил шпагу и сказал Блондину:

— Продолжим в другой раз, — после спросил: — Как успехи, Филипп?

— Скажи лучше, сам как сходил, — потребовал я отчета.

Франсуа де Риш не стал мешать нам, отошел к стоявшему на рассохшейся лавке кувшину, наклонился и опорожнил его себе на голову. Замер так, давая стечь воде, затем приложился к кружке с вином.

— Да как сходил, — хмыкнул Микаэль и положил шпагу с закрывавшей острие насадкой на придвинутый к стене стол. — О старухе с бельмом на глазу ничего узнать не удалось, но вот обескровленную девчонку как-то уже находили. Пару лет назад аккурат на Йоль дело было. Сарцианку из табора зарезали. У стражника, с которым я разговаривал, мясники в родне, он уверен, что кровь намеренно сцедили. Очень уж приметы характерные.

Я задумчиво хмыкнул и рассказал о своем походе на рынок и встрече с порученцем барона аус Баргена.

— Тут Колингерт прав, — помрачнел бретер, — но тебя ведь не переубедить!

— А если за исчезновением Адалинды стоит что-то серьезное? Что-то связанное с нашим делом?

Микаэль досадливо отмахнулся и обратился к Франсуа.

— Друг мой, — проговорил он необычайно вкрадчиво, — а нет у вас желания посетить вечерние гуляния в таборе сарциан?

— Предлагаете навестить этих язычников и конокрадов? — удивился Блондин.

— И распутных танцовщиц!

Франсуа де Риш усмехнулся и начал перечислять, загибая пальцы.

— Вонь лошадиного помета, дрянное вино, ужасная музыка, назойливые гадалки, пьяные горожане. — Он поднял вторую руку. — Шлюхи, жулье и ворье...

— Ты подозрительно хорошо осведомлен о тамошних реалиях, — перебил я Блондина.

Тот лишь рассмеялся.

— Был в одном таборе, считай, был во всех. — Франсуа подошел к нам и, сбросив маску недалекого простофили, спросил: — Сеньоры, что у вас на уме?

— Надо выбраться в табор, — пояснил Микаэль и ткнул меня пальцем в бок. — Только вот наш неуемный друг невзначай наступил кому-то на больную мозоль, поэтому его либо попытаются прирезать на тихой улочке, либо вызовут на дуэль, дабы проткнуть на всеобщем обозрении.

— Так это меняет дело! — всплеснул руками Блондин, отошел к оставленной на лавке шпаге, поднял ее и отсалютовал. — Я с вами, сеньоры! Но предлагаю провести свободное время с пользой. Ренегат, где твой клинок?

Я не удержался от обреченного вздоха, но спорить не стал, поднялся в комнату за шпагой, и последующие несколько часов мы провели, звеня сталью. Никто, разумеется, не пытался ничему меня научить, Микаэль и Франсуа просто убивали время.

К сарцианам выехали уже поздним вечером. Выехали втроем, чем вызвали жгучую зависть Уве и Эберта, а Марта и вовсе все затянувшиеся приготовления сверлила меня напряженным взглядом; уж что там было на уме у ведьмы, боюсь даже гадать.

Приготовления же и в самом деле вышли не из простых, и большую часть времени Микаэль и Франсуа спорили, стоит ли мне брать шпагу или ограничиться пистолями. Маэстро Салазар небезосновательно указывал, что фехтовальщик из меня аховый, Блондин же настаивал на том, что добрый клинок в любом случае лишним не будет. И пусть уничижительная оценка помощника изрядно покоробила, я принял его точку зрения по той простой причине, что она была абсолютно объективна. Шпагу в результате не взял, лишь заткнул за пояс магический жезл, который пугал суеверных простецов куда больше обычного оружия.

К вечеру на улице посвежело, и мы с Микаэлем укрыли наш немалый арсенал под плащами, а Франсуа так и остался в жакете; неприятная прохлада его, казалось, нисколько не донимала. Чем сильнее сгущались сумерки, тем чаще попадались на глаза стражники, а обыватели либо ужинали в тавернах, либо спешно расходились по домам. На углах зданий зажигались закрепленные на стенах фонари, но переулки оставались темны, поэтому мои спутники не расслаблялись и внимательно посматривали на подворотни, мимо которых пролегал наш путь.

Я тоже бдительности не терял и поглаживал пальцами рукоять приведенного к бою пистоля. Мне было... неуютно. Сказать начистоту — я боялся. Всегда неприятно осознавать, что кто-то не просто желает тебе смерти, но собирается предпринять конкретные действия, дабы ты поскорее отправился в мир иной. И не имело никакого значения, что последние шесть лет я постоянно жил с этим страхом и он давно стал привычным и обыденным, а с прошлой осени на меня и вовсе объявили натуральную охоту. Привыкнуть к такому попросту невозможно. Да и не нужно. Привыкнешь — считай мертвец.

Внутренние створки ворот на ночь сдвинули, но между ними оставался достаточный зазор, чтобы проехал верховой; нас пропустили без единого вопроса. И сразу улицы заполонил непроглядный мрак весенней ночи. Растущая луна затерялась за плотной пеленой облаков, и лишь изредка темень разрывали проникавшие через щели в ставнях лучи тусклого света да неярко мерцавшие у калиток церковных оград лампы. Время от времени из темноты доносились шорохи и быстрые шаги, но в темноте производившие их полуночники и оставались. Несколько раз нас нагоняли верховые, однажды мы и сами опередили позади прыгавшую на ухабах карету.

Некоторое время спустя улица расширилась и дома перестали тесниться друг к другу, образуя строгие бастионы кварталов. Застройка раздвинулась, строения начали прятаться поначалу за высокими каменными заборами, а после и за деревянным штакетником. Тогда-то впереди и замелькали отсветы факелов. Порыв ветра донес обрывок зажигательной мелодии, выводимой скрипками, бубнами и дудками, немного погодя долетел аромат жарящегося на углях мяса.

— Приехали! — оживился Микаэль, которому блуждания по ночному Риеру уже успели осточертеть. В спящих кварталах было слишком тихо и спокойно для его неуемной натуры, а вот в таборе жизнь била ключом. Терзали инструменты музыканты, тут же изгибались в соблазнительном танце девицы, одетые столь скудно, что при виде них ревнителей нравственности и почтенных матрон попросту хватил бы удар. Жонглеры без страха перебрасывались пылающими булавами, трюкачи выдыхали огонь, фокусники морочили головы зевакам. Тех же, кого не прельщали столь безыскусные развлечения, завлекали в шатры на карточные игры лукавые проходимцы, а смуглокожие распутницы тянули туда горожан совсем за другим. Дабы придать веселью должную остроту, чумазые детишки разносили вино и пиво. Их младшие братья и сестры без лишних затей клянчили у подвыпившей публики деньги.

Публики собралось, к слову, преизрядное количество. Кто-то из горожан пришел пешком, кого-то подвезли на телегах, а на краю пустыря стояло несколько карет с завешанными гербами на дверцах. Хватало и тех, кто прибыл сюда верхом, им шустрые юнцы наперебой предлагали приглядеть за лошадьми.

Я кинул одному такому гнутый крейцер, а Микаэль, передавая поводья своего жеребца, предупредил:

— Уведут, руку отрежу.

Пацан ничуть не испугался угрозы, лишь рассмеялся.

— За эдакого красавца и руку отдать не жалко! — нахально ответил он.

— Поверь, такой размен не понравится ни тебе, ни мне, — заметил маэстро Салазар, и желание шутить у юнца как-то резко испарилось.

Пустырь опускался чуть ниже уровня дороги и окрестных строений, по его краю из земли огромной окружностью вырастали ряды каменных скамей, в проходах между ними виднелись обломки ступеней. Развалины древнего амфитеатра считались у горожан местом нечистым, и селиться здесь никто не желал, а вот безбожникам-сарцианам на эти предрассудки было плевать. Мы вошли в круг костров, на которых что-то жарилось и варилось в огромных котлах, отшили приставучую гадалку, а Блондину пришлось сдержать натиск красотки, вознамерившейся увести его в один из шатров. И хоть из этого испытания он вышел с честью, от поднесенного рога с вином отказаться не смог.

— Пропал человек... — вздохнул Микаэль, который от выпивки благоразумно воздерживался.

Франсуа де Риш легкомысленно махнул рукой, осушил рог до дна и за пфенниг получил следующий. Дальше нас едва не затянули в хоровод подвыпивших гуляк, пришлось вырываться и отходить в сторону. На этом краю пустыря расположились кудлатые седобородые ремесленники, прямо на глазах гостей они мастерили затейливые безделушки, вырезали свистульки, собирали и раскрашивали марионеток, а после требовали за эти поделки несусветные деньги.

— Зря мы сюда приехали вечером, — заявил я, перекрикивая музыку и стук молоточков о походные наковальни. — Сейчас с нами говорить никто не станет. Утром вернемся.

— Смотри и учись, — проворчал Микаэль и вдруг резко обернулся. — А где Блондин?

Как оказалось, Франсуа отошел к ближайшей компании музыкантов, забрал у скрипача инструмент, а после заставил умолкнуть остальных и начал играть сам. И как играть! Проняло не только пьяных горожан, но и сарциан. Мелодия казалась неуловимо знакомой, но припомнить, где слышал нечто подобное раньше, не удалось. Франсуа точно изменил музыку, добавив изрядную долю варварской экспрессии.

— Ты знал, что он умеет играть на скрипке? — спросил остолбеневший от изумления Микаэль.

— Понятия не имел, — признался я и махнул рукой. — Ладно, займемся делом. Что ты там предлагал?

Маэстро Салазар крутанул в пальцах монету в десять крейцеров, и блеск серебра тут же привлек сарцианку, не слишком молодую и красивую, но вполне миловидную.

— Сеньоры желают развлечься? — низким грудным голосом поинтересовалась черноволосая распутница и оправила лиф платья, обтягивавший немалых размеров бюст.

— Будущее хочу узнать. Гадалка нужна, — заявил в ответ Микаэль, не спеша расставаться с монетой.

Сарцианка заливисто рассмеялась и обвела рукой шатры, изукрашенные затейливыми и таинственными, но лишенными всякого сакрального смысла узорами.

— Выбирай, красавчик! Провидицы знают о судьбе и предначертании все. Всю правду расскажут, не обманут!

Микаэль покачал головой.

— У меня на родине говорят: будущее открыто лишь для мертвых глаз. Нужна гадалка с бельмом на глазу!

— Таких у нас нет, — неуверенно покачала головой сарцианка.

Маэстро Салазар будто фокусник крутанул кистью, и монет в его пальцах стало две.

— Я не поскуплюсь!

Но без толку — женщина развернулась и затерялась в толпе. Следующие попытки выяснить хоть что-то о ведьме с бельмом на глазу успехом так же не увенчались, и Микаэль покачал головой.

— Ладно, вернемся сюда утром. Надавим на местных заправил.

— Ты смотри! — ткнул я бретера локтем в бок и указал на Франсуа.

Стоило только Блондину закончить выступление, ему тут же сунули новый рог с вином, а затем нашего спутника взяли в оборот сразу две черноволосые девицы, и на этот раз устоять против женских чар у него не хватило силы духа.

— Поразительная распущенность, — только и покачал я головой.

— Ничего удивительного, — пожал плечами маэстро Салазар. — Дети ветра не считают чужаков полноценными людьми. Блуд с ними не порицается. Главное, чтобы не дошло до детей. А вот если в таборе шашни случаются, тогда поножовщины не избежать.

— Я все это знаю, Микаэль! — досадливо поморщился я. — Речь о Блондине! Он ушел сразу с двумя!

Маэстро Салазар рассмеялся и немедленно выдал стишок:

Когда друг твой уходит с девицей, а та чудо как хороша,

Советую взять и напиться, пусть и нет за душой ни гроша!

Я хмыкнул.

— Неожиданно.

— Поверь, Филипп, вино лучше продажной любви, с какой стороны ни посмотри. Ни одна распутница не подарит тебе благословенного забытья!

— Не будь так в этом уверен. Могут и дурманного зелья подлить.

— Посему пить стоит в проверенной компании, — согласился со мной маэстро Салазар и подмигнул. — Возвращаемся?

— Да. Заглянем сюда утром.

Мы забрали лошадей и двинулись в обратный путь. В арке ворот прохаживался сонный стражник, еще один сидел у очага, а их товарищи, судя по доносившемуся из кордегардии храпу, спали и видели седьмой сон.

— Куда прете?! — привычно возмутился караульный, опираясь на алебарду. — До утра проезд закрыт! Поворачивайте!

К этому времени я уже вернул на палец служебный перстень, поэтому направил лошадку в круг отбрасываемого факелом света и вытянул руку.

— Бумаги смотреть будешь, любезный, или так пропустишь?

Стражник прищурился, внимательно изучая кольцо, затем спросил:

— Арестанта на днях ваша милость через наш пост везла?

Я утвердительно кивнул. Дядька слегка сдвинул шлем на затылок, почесал лоб и обернулся за советом к напарнику. Тот спросил:

— Плату за ночной въезд внесете?

Вполне можно было обойтись и без этого, но я скупиться не стал и кинул стражнику монету в пять крейцеров, после чего все вопросы отпали сами собой. Нас пропустили.

Липкая непроглядная темень осталась за воротами, в старых кварталах тут и там горели фонари; отбрасываемый ими свет выхватывал из мрака углы домов и входные двери, освещал мостовую и делал ночь самую малость дружелюбней, дарил иллюзию безопасности. Именно что иллюзию.

Мы проехали уже половину пути, когда налетевший со спины порыв ледяного ветра разом погасил все огни, пусть даже те и были защищены цветным стеклом ламп. Озноб пробрал до самых костей, а миг спустя по нервам ударил цокот когтей. Частый-частый, переходящий в стремительный рывок. Лошадь испуганно заржала, и я спешно соскочил на мостовую, в развороте рванул из перевязи пистоль и сразу, не целясь, дернул пальцем спусковой крючок. Пусть улицу и заполонил беспросветный мрак, на его бархатной подложке предельно отчетливо горели три пары багряных глаз, да еще из распахнутых пастей неведомых тварей капала слюна, пятнавшая булыжники кляксами призрачного огня.