В это время на колокольне деревянной церквушки, построенной на подворье детинца, зазвонил колокол, и сразу по округе разлился собачий лай, а на единственной улице показались ратники, облаченные в броню. Их было мало, да и всех жителей городка посчитали бы мальцы, постигавшие науки в монашеских кельях при монастырях, черкавшие гусиными перьями буквы по листам харатьи — пергамента, и складывая из них первые слова. Но по тому, как быстро построились вои в единый клин и ощетинились копьями, закрывшись каплевидными щитами, можно было угадать, что взять с наскока их не удалось бы никому. Отряд ратников устремился к проездной башне, горожане стали занимать за их спинами другие вежи.
— Вятка, выходи вперед, — прогудел Темрюк. — Пришла пора брататься с серёнской дружиной, иначе она выйдет за ворота и пройдет нас наскрозь.
— Вижу, что зрелая, — пошевелил плечами воевода. Он отдал поводья Охриму, стоявшему рядом с ним, поправил на себе пояс с длинным мечом и засапожным ножом с правой стороны. Пригладив ладонью бороду, покосился на копье в руках у Темрюка. — Дай-ка сулицу, собаки то здесь что козельские годовалые телки.
— А ни то, в здешних местах надо держать только таких выжлецов-охотничьих собак, — засмеялся дружинник. — Держи, Вятка, сулицу, да не вздумай какую из них ранить — в один миг на куски порвут, окаянные.
Между тем защитники лесной кладовой добежали до взбегов и заняли места в вежах вокруг проездной башни, луки в их руках приготовились к стрельбе. Суматоха внутри погоста не утихала, скоро на улице замелькали женские шабуры с длинными сарафанами под ними, и лопоть-одежда маленьких размеров, пошитая на детей и подростков. Это бабы с мальцами спешили на помощь своим братьям, семеюшкам и родителям. Вятка одобрительно усмехнулся на слаженные действия серёнцев и взялся привязывать к наконечнику сулицы кусок беленой понявы, чтобы вступить с ними в переговоры. Но не успели они с Темрюком пройти половину расстояния, как со стены послышались громкие крики:
— Темрюк, хватов сын, ты кого к нам со своей ловитвы привел?
— А пошто сам не торкнулся в воротину?
— Это дружина козлян, или к нам на помощь пришли черниговцы?
Темрюк шел рядом с Вяткой и улыбался в лопатистую бороду, ему было приятно, что его здесь не забывали, но с ответом не торопился, соблюдая ратный устав. Вятка думал по другому, он махнул рукой дружине, оставшейся на вершине бугра, чтобы вои начали спускаться, затем сказал дружиннику:
— Отвечай серёнцам как надоть, индо они продержат нас перед воротами до вечера, а нам нужно загрузиться припасами до полдня и отправиться в обратный путь, чтобы вернуться в крепость не среди бела дня.
— Это так, а еще надо проводить хлебный поезд до сбегов, что пошли обживать Святой холм, — согласился тот, не в силах согнать с лица улыбки.
— Поезд поведут два воя от сотника Рымаря, а нам надо скорее домой, там ноне каждый ратник наперечет.
— Это так, — снова подтвердил собеседник. Он набрал полную грудь воздуха и крикнул — Старшина Евстафий, отворяй ворота шире, да встречай походную козельскую дружину. Выжлецов-то своих придержи, индо порвут нас, медвежьи выследы.
От кучки кметей на башне отделился бородач в тегиляе, надетом на толстую свитку, он приветственно поднял руку, потом наклонился с навершия вниз и что-то крикнул воротным. Окованные железом створки громко заскрипели и открылись вовнутрь погоста, от них начиналась единственная улица, по бокам которой стояли крытые соломой истобы. Дружина Вятки вошла в городок и ворота сразу затворились, предоставив ратников пристальному рассмотрению огромной стаей темно-рыжих и дымчатых выжлецов, кровожадно облизывавших языками морды со вздернутыми носами. Но это неудобство было еще не главным, за стаей собак переминались с лапы на лапу несколько медведей с железными кольцами в носах. Поводки от ошейников находились в руках отроков со смурыми лицами и с взрослой решительностью в глазах.
— Нас тут встречают как княжьих тиунов, — негромко сказал Темрюк, не переставая вертеть шеей по разным сторонам. — Того и гляди отдадут на съедение вон тем зверям.
— Сами звери-то вроде гладкие, значит, еще не оголодали, а мы в весе за время осады крепости успели потерять, — присмотрелся к животным Бранок. — Это нас надо подкармливать.
— Для того сюда и пришли, — усмехнулся Вятка, довольный бодрым настроением в дружине. — Гли-ко, собаки начали от нас носы воротить.
— Зато медведи стали точить когти, — засмеялся Охрим. — Чую, братья, будет нам тут и обед, и медовуха.
К ратникам спешил староста Серёнска, за которым не поспевали несколько помощников, обремененных мечами. По улице к ним бежали горожане, облаченные кто во что и вооруженные кто чем успел, лица у всех выражали любопытство, смешанное с долей доброжелательности. Это придало Вятке забот, он повернулся к отряду и скомандовал:
— Пока не обзаведемся припасами, строя не покидать и не растелешиваться.
— Вятка, под такой охраной разве далеко уйдешь? — отозвался кто-то из дружинников под общий смех. — Как бы серёнцы нас самих не полонили, вота будет потеха.
В хоромах Евстафия было жарко натоплено, дым от печки поднимался крутыми космами к продуху под крышей, иногда порывы ветра заталкивали его обратно и он начинал стелиться по бревенчатым стенам, ища новый выход. Длинные сенцы соединяли все помещения в единое целое. В клети, пристроенной к терему, сохли натянутые на роготули шкурки белок, колонков и горностаев с лисами, там же были бычьи и медвежьи шкуры, между ними ходили телята с козлятами, выскочившие из яслей. В прихожей бегала челядь с разносолами на больших тарелках, с мазями и тряпками для перевязки ран. На женской половине в светелке висели образа, перед которыми горели лучины, полати были застелены покрывалами, сплетенными из лыка, поверх лежали аксамитовые накидки. Оттуда выбегали бабы и девки, это были жены, сестры и дочери большого семейства Евстафия, они помогали челяди управиться с делами. Вятка вместе с Темрюком и другими помощниками сидели в гриднице на лавках, поставленных вокруг крепкого стола из дуба с яствами на нем, они уже загрузили припасы в рогожки и навьючили их на мунгальских коней, готовясь отправляться в обратную дорогу. Супружница старшины, живая баба за тридцать пять весей, прикладывала к ране на щеке Бранка толченую смесь из подорожника, кипрея и тысячелистника, залитую медом и какой-то вонючей смолой. Этой же мазью она снабдила других ратников, пострадавших во время стычки с ордынцами, их врачевали в прихожей. Старшина серёнской дружины Евстафий, крупный мужик в бахтерце и при мече небывалых размеров в ножнах, украшенных рубиновыми камнями, взялся за серебряный кубок с рубинами же по его бокам, наполненный хмельным пивом, и сказал:
— Дорогие гости, вы подтвердили плохие вести, которые принесли сбеги, добравшиеся на наш погост несмотря на распутицу. Теперь мы будем знать, кто может нагрянуть в эти глухие края, чтобы дать поганым достойный отпор, а до этого дня мы жили только слухами о нашествии на Русь ордынского войска, — он поднялся из-за стола и перекрестился двуперстием на темные образа в углу гридницы. Но потом махнул рукой и воздел глаза к потолку. — Помогите нам боги Перун и Сварог, освети ратный успех бог Ярила, а дух вятичей всегда был непокорный. Козельск ордынцам не одолеть, за это мы зелье в кубках и пригубим.
Ратники, бывшие за столом, поднялись и разом воздели кубки с пенным напитком, никто из них не сомневался в словах Евстафия, так-же, как все желали своим истобам только мира.
— Вот и ладно! — одобрил порыв гостей серёнский старшина, когда те стукнули донцами чаш о столешницу. — Передайте козлянам мою веру в крепость духа малолетнего князя Василия Титыча и его матушки княгини Марии Дмитриевны. А мы послужим им здесь верой и правдой.
— Исполать тебе, старшина Евстафий, за хлеб, да за соль, — поклонились гости. — Пусть скрины и поруби Серёнска всегда будут полны добра.
— Так оно и будет, потому как наше добро надежно защищено не только темными лесами и полноводыми реками, но и мечом с вот этими кубками, врученными нам за ратную службу еще Титом Мстиславичем, отцом козельского князя Василия Титыча, — старшина положил ладонь на рукоять меча, затем поставил на стол опустевший кубок и повторил напутствие. — С богом, дружинники, доброго вам пути.
Обратная дорога была не так тяжела, как вначале, может быть потому, что солнце успело пройти по небу только половину пути, и лесной сумрак еще не давил на плечи ратникам, а может потому, что возвращаться домой всегда было легче. Когда дружина дошла до поляны, на которой нашли смерть ордынцы, Вятка хотел было устроить привал, но потом передумал и махнул десницей, указывая вперед — тяжелый дух от трупов, заваленных в овраге ветками, успел расползтись по небольшому пространству, затрудняя дыхание. Но Бранок, обладавший острым зрением, вдруг отбежал на другой конец поляны и вскоре все услышали громкий вопль, оборвавшийся так-же внезапно, как он возник. Ратник возвращался обратно, волоча за воротник лохматой шубы какое-то существо, спешащее за ним на карачках:
— Видал ты, какие тут дела! — потянулся Охрим пальцами к бороде. — Откуда здесь объявился этот нехристь?
Бранок бросил на землю сначала кривую саблю, затем подтолкнул к ногам воеводы странное существо, положив ему на плечо свой тяжелый меч:
— Вота, Вятка, поганый туганин прятался в кустах, да не один, — он провел рукавом фофудьи под носом. — Первого я успел срубить, а то бы получил от него стрелу каленую, а этот бросился на меня с саблей.
Воевода малой дружины пристально взглянул на ордынца, мелко трясущего головой и плечами, потом обернулся к ратникам:
— Прокуда, обойди со своими воями поляну по кругу, а вдруг еще кто притаился в кустах, — он снова посмотрел на кипчака. — В той темени они надысь и проскользнули между наших ног, а потом прятались, надеясь на подмогу своих. Без лошадей-то они не лучше летучих вампиров без крыльев.
— А ни то, на кривых ногах-то далеко не убегишь, — согласился Бранок, и снова обратился к другу. — Так что будем делать, воевода, с собой его заберем или отпустим в овраг, где лежат остальные разбойники?
Вятка проследил за тем, как ратники Прокуды исчезли в густых зарослях кустов вокруг поляны, он хотел было дождаться результатов разведки, но Темрюк, стоявший в стороне, громко сплюнул себе под ноги, заставив ордынца воздеть руки к небу и взвыть волчьим плачем, словно он почуял неладное. И воевода, нахмурив брови, сказал ровным голосом:
— А куда нам такого животного, на цепи его держать и кормить без толку? — он покривил одну щеку. — У самих припасов не так много.
Бранок понял, о чем ему намекнули, он резко наклонился и дернул пленного за шубу:
— Тогда пошли, будешь еще тут смердеть, — жестко сказал он. — Твои кипчаки-кровопийцы хотели нашей крови, да сами лежат в овраге. И тебе место между ними.
Но ордынец бросился вперед и ухватился грязными руками за воеводины поршни, он звериным чутьем угадал в нем главного. Воздух огласился пронзительными воплями, от которых заложило уши, Вятка хотел было отойти назад и вдруг почувствовал, что кипчак тянется к засапожному ножу у него на поясе. Он успел выдернуть его из ножен и воткнуть по рукоятку в бритый затылок нехристя, оголенный воротником со свалявшейся шерстью. Тот подавился криком и ткнулся плоской мордой в снег, перемешанный с грязью и листьями. Еще одного ордынца ратники Прокуды не довели до поляны, зарубив на месте и бросив тело в овраг. Больше дружина не встретила никого до самой реки, на волнах которой качались порожние ушкуи. Когда пришла пора отправлять поезд с припасами к сбегам и погружаться на струги самим, возникла проблема с мунгальскими лошадьми. Загонять их в лодки оказалось опасным, они кусались, косили глазами на воду и старались вырвать поводья из рук.
— Может пустить их рядом с ушкуями? — неуверенно предложил Охрим. — Снять рогожки, чтобы они были налегке, а потом привязать к корме концы чембуров, и пускай себе плывут.
— Вота радость дивно хрушкая! Это ж не реку переплыть, а толкаться в ледяной воде ажник до утра, — недоуменно повернулся к нему Темрюк. — Тут у человека члены сводит, а животное враз пойдет на дно.
Вятка оглядел поезд, вытянувшийся вдоль берега, и без сомнений в голосе отдал ратникам приказ:
— Снимайте рогожки и раскладывайте их на ушкуях, а лошадей пускай забирают проводники сотника Рымаря, они там будут нужнее, — затем помолчал и добавил. — Ежели кони нам понадобятся, то мы опять сходим на охоту.
Поезд для сбегов почти в сотню коней, соединенных между собой чембурами, втянулся в лес под водительством старого ратника и отрока, растворился между деревьями. Вятка запрыгнул в ушкуй, качавшийся у берега, пришла пора торгаться в путь по реке, разлившейся подобно озеру. Солнце успело закатиться за черные вершины деревьев, оставив после себя лишь светлые полоски между грозовых туч. Весла, обмотанные тряпками, разом вошли в воду и просевшие бортами ушкуи отошли от берега, на середине реки их подхватило течение и понесло вниз, к стенам крепости, до которой было немало верст. Теперь первой плыла лодка воеводы, потому что на обратном пути опасность могла подстерегать только спереди. Все было хорошо до момента, пока поезд не дошел до поворота, перегороженного бобровой плотиной. Свободной от бревен оставалась лишь стремнина и другая сторона реки с торчавшими из воды деревьями и кустами, вдоль которой они пробирались, когда шли в Серёнск. Посередине течение было таким быстрым, столько было водоворотов, что Вятка решил опять прижаться к противоположному краю. Но усилия гребцов вывести ушкуи на спокойную воду оказались напрасными, во первых, они не успели начать разворот заранее, когда течение было не таким сильным, а во вторых, лодки, груженные рогожами с продуктами, оказались неповоротливыми, похожими на тяжелые бревна. Так они и вошли в створ, оставленный бобрами для схода воды и прохода рыбы на нерестилища, кто боком, а кто кормой. У плотины ушкуй Вятки поймал бортом высокую волну, его втащило в воронку и начало закручивать наподобие осеннего листа, погружая все глубже. Гребцы поняли, что попали в западню, из которой вряд ли выберутся самостоятельно, к ним приближалась вдобавок лодка Темрюка, грозя наскочить носом на борт, низко сидевший в воде. Вятка вырвал из рук у одного из ратников весло, уперся в нос надвигавшейся лодки, но оттолкнуть такую махину ему было не под силу. И он захрипел, с трудом поворачивая к воям напряженную шею:
— Упирайтесь веслами и сулицами в лодку, толкайте ее от нашего ушкуя.
С десяток весел воткнулись с обеих сторон в доски бортов, увеличивая расстояние между ними, но эта мера оказалась бессильной против стихии. Водоворот продолжал наращивать мощь стараясь затянуть в темную глубь и второй ушкуй, вода билась тугими струями в корпуса, перехлестывая через них и клоня лодки вниз. В какой-то момент Вятка почувствовал, что дно уходит из-под ног, он инстиктивно присел на корточки и уцепился пальцами в борт, стараясь удержаться в судне. Рядом с лицом стремительно понеслись ледяные струи воды, закрученные в жгуты, от которых пахнуло реальной опасностью. Они показались такими жесткими, будто отлитыми из металла, что избежать их объятий не представлялось возможным. Вятка приготовился дотянуться до рогожек с зерном и другими продуктами, чтобы выбросить их в воду и облегчить тем самым лодку, мельком заметил, как ратники нацелились освободиться от доспехов и от поясов с мечами и ножами. Так-же надумали поступить гребцы Темрюка, побросавшие весла на дно и начавшие срывать с себя оружие. Расстояние до берегов было не близкое, они успели укрыться за тьмой, продолжавшей стремительное наступление, превращавшей реку в глубокое озеро. Если бы случилась беда, вряд ли кто из ратников сумел бы доплыть до кустов краснотала и ухватиться за них, тем более, что воронки чернели одна за другой, они возникали внезапно и так-же внезапно исчезали, успевая заглотнуть все, что в них попадало. А ледяные струи продолжали гон, они словно стремились достичь дна по узкой спирали, не оставляя шансов на спасение. Вятка смахнул рукавом обильные брызги и обратил лицо в ту сторону, где находилось капище славянских богов, то самое, куда ушли козельские сбеги обустраивать новое место жительства. Губы его беззвучно зашевелились, призывая на помощь богов, которые крепко сидели в сознании вятичей, не давая с наскока окунаться в православную новую веру. В следующее мгновение ушкуй напрягся и стрелой вылетел из воронки, сумевшей наполовину затащить его вглубь, за ним устремилась вторая лодка, будто поддатая под корму речными духами. Сильное течение подхватило их, отнесло ближе к берегу и закачало на спокойной волне, дозволяя перевести дух. Вятка отер со лба пот рукавом фофудьи и оглянулся назад, но в темноте можно было разглядеть лишь одно, как остальные ушкуи ныряют утками в водовороты за плотиной и как объявляются опять на поверхности реки, пытаясь развернуться носом по стремнине. Когда стало ясно, что все благополучно прошли опасный участок, воевода покосился на Темрюка, державшегося за ним, но ничего не сказал. Ведь дружинник ходил этим путем летом, при том налегке, а по распутице охотники сидели по истобам, значит, он не мог ведать, что река по весне таит в себе много опасностей. Да и бог Перун, которому ратники отбили перед походом поклоны, не дал никого в обиду, так-же, как пришли сразу на помощь другие боги, призванные Вяткой. И это было главным.
