— Я могу ему помочь. Меня, может, особо и не учили, но ты Ждана еще молодая и дурная, а ты Мотря уже старая, как Владимир, поэтому вы тоже ничего понять не можете. Душа у него зачерствела, никого в себя не допускает. Умом он уже понял, что без Богдана не выживет, а что делать не знает.
— Ну и что ты сделаешь?
— Дырку в его кожуре. Если он захочет. После этого их души перемешаются, никто их разъединить не сможет. Раз они так между собой не собачатся, то и вместе ума не лишатся.
Поскольку дорога в дальние края холодной зимой меня совсем не прельщала, да и чем аргументировать атаману такую срочность отъезда из села, тоже на ум не приходило, решился на рискованный эксперимент. Мало что ли дырок во мне, одной меньше, одной больше. Малая змея сразу заявила, что ничего с этого не получится, мол, мужикам голову морочить это одно, в этом деле тетка вне конкуренции, а тут только беда вместо помощи выйдет. Велел ей помолчать, все, что она сказала мы уже слышали.
— Ну, попробуй, — задумчиво сказала Мотря, выслушав суть предложения, — ничего с того не выйдет, но и беды не будет. Раз Владимир согласился, давай, начинай, время позднее.
Любава зажгла еще одну лучину, и сунула мне под нос.
— Если хочешь, чтоб вышло что-то, откройся мне. До конца откройся. Будет тебе казаться, что ножом бью, грудь подставь, тогда может получится что-то путное, понял?
— Понял, понял, уже весь открытый, как явор в поле. Делай со мной что хочешь, дальше то что?
— В огонь смотри, и молодость свою вспоминай, когда ты не был таким сморчком засушенным.
Я смотрел в огонь и пытался вызвать в душе то забытое ощущение, возникающее только в юности, когда кажется, что все вокруг дышит радостью, и ты часть этого мира, молодого и беззаботного, созданного для любви. Когда кажется, что подпрыгнув, ты взлетишь, и не нужны тебе крылья...
То ли ликеру мы выпили изрядно, то ли обстановка после всех этих разговоров располагала, но у меня получилось на миг забыть обо всем, что висело на голове, и поверить, что для меня горят на небе звезды и для меня весь этот мир наш создан, и так далее, по тексту...
Любава забрала лучину, и место лучины заняли ее глаза, заслонившие собою все вокруг. Она медленно раздвигала створки закрывающие амбразуру и впускала свет в сумрак моей души, а когда я убедился, что нет там ничего такого ценного, за чем стоило бы жалеть, она сорвала их с петель. Молодой радостный вихрь ворвался в мою каморку, разбрасывая все по дороге и внося хаос в мой упорядоченный мир. Стоило мне крикнуть, как он испуганно и обиженно убрался, оставив меня одного. Но проделанный Любавой проем остался, он не мог затянуться так сразу, и я учился, расширяя его, жить вместе с Богданом.
Постепенно мы научились сознательно объединять усилия, и появилась реальная возможность соорудить то, о чем давно мечтал. Убедившись, что наши "резервные копии", где-то существуют в необозримых просторах нашего общего мозга, и более того, постоянно контролируют процессы на поверхности сознания, мы соорудили усовершенствованную версию Богдана с моей логикой и словарным аппаратом. Пришлось несколько ужать его эмоциональность, обрезать все, что не помещалась, но некий непротиворечивый индивидуум, с адекватной психикой у нас вышел. Это было сродни тому, что делает артист, которому нужно сыграть новою роль. Точно так же он навешивает на свою личность, новые черты характера и новые способности, отождествляя себя со своим героем.
Таким вот образом, сделав нового Богдана, решили показать его требовательной публике, напряженно ожидавшей, что ж из этого выйдет, и почему я сижу так долго с деревянной физиономией. Ждана уже начала предлагать радикальные методы по выводу меня из ступора, но на нее только шикнули.
Богдан сразу показал всем, что он парень не промах. Расцеловав на радостях Любаву, и поблагодарив ее за лечение, я этим не ограничился, а начал подбрасывать на руках к потолку. Потом, поставив перепуганную Любаву на место, бросился к Мотре, но та была на чеку, и тут же огрела меня по голове черпаком для воды, видно испугалась, что подброшу, а словить не смогу. Тогда я начал рассказывать, как я их всех любит, даже эту малую змею, которая сомневалась в успехе. Народ с изумлением взирал на эту суперпозицию, не зная, толи продолжать ее бить по голове, толи одно из двух.
— Ну как, девки, что скажете? — спросил у зрителей, после небольшой паузы.
— Чудо-юдо какое-то получилось, Богдан, но буйный больно. Думаю, это пройдет, — задумчиво изрекла Мотря.
— Все одно с того толку не будет, только дурень разницы не увидит, — вставила свои пять копеек Ждана.
— Давайте уже спать ложиться. Ждана, дурницы не мели, и языка свого не высовывай, разбаловала тебя мать покойная, пусть земля ей будет пухом. А ты, Любава молодчина, будет с тебя толк.
* * *
С того памятного дня прошло уже две недели. Я уже не боялся ходить на посиделки, прекрасно справляясь со своей задачей, был в меру общительный, в меру крикливый, в меру стеснительный, особенно не выделяясь из толпы сверстников. Оставшись наедине с Марией, я не мог вызывать никаких подозрений, разве что своей болтливостью, раньше больше слушал и молчал, но это мелочи, либо само пройдет, либо жена отучит, тут даже вмешиваться не придется. Но это был Богдан, ни у кого не возникало сомнений, пусть слегка изменившийся, но не тот угрюмый молчун с холодными глазами, который еще недавно изредка появлялся в их обществе и старался поскорее смыться. Все свои прошлые странности, когда кто-то из девок любопытствовала, объяснял последствиями травмы, а мое чудесное преображение, Мотриной микстурой, которой она меня, наконец-то, вылечила.
С остальными делами было не так все весело. Они двигались, но очень медленно. Хуже всего было с металлургией. Вернее до нее дело вообще не дошло. Все застопорилось на уровне керамики. Все эти модели доменной печи, тугоплавкие горшки должны были медленно сохнуть, придвинешь чуть ближе к огню, трескаются, ночью перемерзнут, трескаются. Домой не возьмешь, по дороге развалятся. Зима, как оказалось, для определенного вида работ очень неподходящее время. Это серьезно действовало на нервную систему, потому что до весны было запланировано изготовление оборотного плуга на колесах, его без стали делать, только железо переводить. К стали для плуга, требования не ниже чем к стали для холодного оружия. Разве что по холодостойкости возможны поблажки, все-таки зимой, на морозе, не пашут.
Оборотный плуг был принципиальным пунктом в программе. Для того чтоб иметь армию и промышленность, нужно чтоб человек занятый в сельском хозяйстве мог прокормить не только свою семью, но хотя бы еще одну, занятую другим делом. В настоящий момент, с имеющимися в наличии инструментами и технологиями, соотношение, в урожайные годы, было таково: Пять человек в поле, кормили одного мастерового или воина. Про неурожайные годы, лучше не говорить, голод это страшная беда, тогда уже не до пушек и не до кораблей.
Так вот и выходит, что добыча, добычей, а без сельского хозяйства армии не будет. Хотелось ввести, со временем, всеобщую воинскую обязанность, ее на казачьих землях ввести проще всего, для казаков она уже существует де-факто, нужно только ее законодательно расширить для случая форс-мажорных обстоятельств на всех остальных. Но даже в случае всеобщей воинской обязанности нужно обеспечить человеку возможность выделить силы и время на занятия военной подготовкой.
Всеобщая воинская обязанность противоречит традициям этого времени, по крайней мере, для оседлых народов, хотя, те же татары успешно используют в случае надобности мобилизацию всего доступного взрослого населения. У Европы с этим большие проблемы, попробуй, вооружи холопа, он ведь потом дань платить откажется, спросит, а за что мне тебе платить, я сам себя защищаю.
Весь этот спор, о преимуществах вольнонаемных армий перед мобилизационной, который так любят вести интеллигенты, ни хрена в этом не понимающие, не выдерживает никакой критики. Вопрос всегда сводится к одному. Что желает правитель иметь в качестве своего народа, стадо рабов которыми просто управлять, либо граждан которые будут бороться за свою свободу и свою страну. Все остальное вторично. А гражданин обязан защищать свою Родину, иначе он как бы и не гражданин, а пустое место. С этой точки зрения, оказывается, что татары уже построили гражданское общество, а всем остальным народам к этому еще идти и идти. Вот такой вот парадокс получился.
Другие дела тоже двигалось ни шатко, ни валко. Пилораму вот-вот должны были уже собирать и устроить пробные испытания, но, как всегда в конце, начинаются какие-то проблемы. То Степан руку поранил, то что-то сходиться отказывается, хоть перемеряно десять раз. То инструмент сломается, приходится к бате бежать на ремонт, а время течет как песок сквозь пальцы.
Придет весна, все забьют большой хрен на заработки, на монеты, бросятся в поля сеять, сажать, поскольку монетку сжевать трудно, а жевать хочется каждый день. И что самое печальное, идея специализации совершенно чужда местному населению. Тратить монеты на то, что можешь сделать сам, считалось верхом глупости и транжирства. Причем во всех слоях населения. Крестьяне те все сами делали, паны отбирали у крестьян. Монеты народ тратил только на привозное, заморское, или то, что не под силу было сделать на своем подворье. Так что как ни крути, без решения продовольственного вопроса проблему индустриализации казацких земель не решить.
Еще пару проколов произошло по моей глупости. Когда я пару дней назад готовил очередную партию лесорубов к отправке на объект, ко мне подошел дядька Опанас и сказал,
— Богдан, ты ж лес валишь, чтоб с него доски потом пилить?
— Да, как лесопилку с водяным колесом поставим, так осенью и пилить начнем. Как раз бревна подсохнут малость.
— Тогда бросай уже лес валить, с дня на день начнет дерево готовиться к весне, не будет толку с той доски.
И тогда до меня дошло, что тут все на две недели позже, хотя реально дней на девять. Насколько помню, лишние сутки за сто лет набегали. Так и выходит, если у нас древесину до середины февраля заготавливают, то здесь соответственно до конца января. Пришлось прекратить заготовки. Что нарубили то и будет, дай бог со всеми заботами, хоть то что есть, до следующей зимы попилить и сложить дальше сохнуть. Второй прокол вышел с углем. Не рассчитывал батя на такую тучу заказав в зимнее время, и хоть угля с запасом заготовил, подходили те запасы к концу. Так что особо разгоняться с экспериментальными плавками было не на чем, и не с чем, дай Бог, чтоб угля на самое необходимое хватило.
Сырье для бумаги народ еще старательно толок в ступах, так что мне оставалось висеть на голове Степану с дядькой Опанасом. Им уже моя лесопилка сидела в печенках, и Степан каждый день ездил по мозгам, зачем ему это все нужно, мол, монет у него и так в достатке.
— Ничего Степан, вот повезешь жену в Киев на Масленицу, так сразу монеты и кончатся, так что запасай пока можешь.
— У тебя может кончатся, а у меня нет, я жене их не дам.
— Конечно не дашь Степан, кто ж бабе монеты дает, но как-то так получается, что они все равно у них оказываются, так что ты лучше запас делай. Знаешь, как люди говорят — запас, амбар не жмет.
— Откуда ж ты то знаешь про монеты, ты ж неженатый у нас пока?
— Батя рассказывал, когда я его мальцом спрашивал, куда монеты деваются.
— А вот мне мой батя, такого не рассказывал!
— Так ты ж у дядьки Опанаса не спрашивал. А ты спроси. А то что получается, жениться у тебя ума хватило, а куда монеты с дома деваются так и не знаешь. — Все присутствующие, в составе, меня, дядьки Опанаса, и двух помощников, которых я привлек для ускорения процесса, начали ржать над Степаном, который сразу начал меня выпроваживать из мастерской.
— А ты чего тут расселся, и что ты уже там два дня мастеришь? Иди, там уже тебя твоя ватажка заждалась, и Керим тебя заждался, — мстительно добавил он.
— Керим подождет, а ватажка знает, что ей делать и без меня. А если хочешь знать, что мастерю, терпеть надо, когда смастерю, тогда покажу.
— Так я уже смотрел на твои чудасии, но так ничего и не понял.
— То я такую приспособу мастерю, Степан, чтоб мне монетами плевалась, как смастерю, так сразу богатым стану.
— А то ты без нее такой бедный, как курица на мельнице, мед возит в Черкассы полными возами продавать, и все ему мало. — Вот так оно в жизни. Несмотря на речь атамана перед товариществом, в которой он десять раз повторил, что монеты с продажи меда пойдут на благо общества, общество осталось в твердой уверенности, что отдельные индивидуумы куют на этом деле монету. Вчера только с Черкасс приехал, первый раз официально повез ликер на продажу, взял двух пацанов в сопровождение, страшно мне стало после прошлого инцидента одному, с такими деньгами, на телеге ездить, ну и теперь все село уже обсуждает мое финансовое положение.
— Откуда у меня монеты Степан. Все мои монеты у атамана и у тебя. Атаман за мед забирает, а ты все остальные, что у меня есть. Уже так ты, видно, мошну свою набил, что каждый день ворчишь, почто тебя, такого богача, на работу гонят.
Так переругиваясь, чтоб не скучно было работать, Степан с батей доделывали последние элементы пилорамы, а мне приходилось мастерить свою задумку самому, поскольку свободных и умелых рук в окрестностях не оказалось. Через неделю пилораму можно будет собирать, дядька Опанас обещался к этому сроку все закончить. Сегодня с утра я уже показывал оставшимся без работы лесорубам площадку возле нашего дома, где они должны были большой крытый соломой навес соорудить. Вот там и планировалось собирать все элементы пилорамы в рабочий механизм.
А с моей приспособой, такая вышла история. Сидя на посиделках, услышал краем уха, как одна из девок хвасталась перед подружками своей новой прялкой, которую ей Петро подарил. Поскольку Петро уже давно подбивал к ней клинья, а все многозначительно посматривали потом на него, сидевшего надутым от важности как индюк, это что-то значило. Видимо какой-то ритуал, парень должен любимой девушке прялку своими руками смастерить. А если девка взяла подарок, то видно, все, до свадьбы недалеко. Причем наверняка обычай не казацкий, те невест крали, некогда было подарки дарить, но прижился на чужой территории.
Я это еще по прошлой жизни понял, любой обычай, где девушкам нужно что-то дарить, приживается на новом месте моментально. Вот поэтому решил и я смастерить нашей любимой девушке чего-то из области ткачества. И вовремя вспомнил ножную прялку, хотя правильней это чудо назвать ножным веретеном. Ее можно изготовить целиком из дерева, и штука в хозяйстве очень ценная. В это время девицы все свое свободное время пряли и ткали. Сидя на вечерницах, от нечего делать, прикинул производительность труда пряхи с ручным веретеном. Получалось, что опытная пряха, за час интенсивного труда может напрясть от шестидесяти до восьмидесяти метров нити. В спокойном режиме с разговорами и прибаутками раза в два меньше. Учитывая, что на квадратный метр грубой ткани нужно тысячи четыре метров нитки, а на тонкую, раза в четыре больше, нетрудно посчитать трудозатраты.
