Хроники Обетованного. Тени и зеркала

Ночью ему снились реки, моря и водопады серебряных монет, дороги из них, их дожди, льющиеся с неба... И редкие вкрапления золота — огненно-рыжего, пьянящего, как кезоррианское вино.

...А наутро, проспав рассвет и отъезд лорда, Ривэн проснулся в замке в полном одиночестве. Хотя... Уже поднялись слуги, храпели опьяневшие за своим ужином рыцари, в конюшне пофыркивали лошади — за исключением нескольких, стойла которых пустовали. Пылились старые плащи и доспехи, развевались на башнях знамёна с рассечённым деревом, петух, обречённый попасть под кухонный топорик, гордо расхаживал по курятнику. А зеркало в покоях леди Синны отражало пустоту — книгу с закладкой, флаконы духов, аккуратно заправленную постель под синим, расшитым звёздами пологом. Хозяйка же всего этого уже тряслась в седле, заливаясь счастливым смехом и задыхаясь от холодного ветра, бьющего в лицо. Бок о бок с беглянкой, погоняя несущуюся галопом лошадь, всматривался в даль Линтьель.

ГЛАВА XIX

Старые горы. Гха'а, город агхов

— Очень древняя рукопись, лорд Альен, — заметил чей-то тихий глубокий голос. Альен вздрогнул и поднял голову: лордом его звал только один из агхов.

Глаза уже привыкли к ужасному освещению в гномьем книгохранилище и к полустёртым письменам на разных языках — извилистую вязь сотен почерков становилось разбирать тем сложнее, чем старше попадались манускрипты, — так что Альен даже на мгновение зажмурился, увидев над собой бороду Далавара: словно посмотрел на снег, выйдя из помещения.

Правда, снега он уже несколько дней не видел. Неуместная мысль — заставляет вспомнить о том, что вокруг, вверху и внизу только напластования скальной породы, прошитые жилами шахт... А небо так далеко — холодное, пустое, осеннее. Осенью Альен всегда чувствовал себя во всех смыслах лучше обычного, но не придавал ей особого значения — зато оценил теперь, оказавшись глубоко под землёй, где день не отличить от ночи.

— Очень, вождь Далавар, — согласился Альен, трепетно проводя ладонью по пергаментной странице — серо-жёлтой, истончившейся, как старческая кожа. Пухлый фолиант со старомодными застёжками, инкрустациями на обложке и довольно уродливыми, хоть и яркими, миниатюрами занимал почти целый стол. Огромное книгохранилище агхов напоминало скорее один из складов, чем уютные библиотеки в людских замках и городах: книги, свитки и даже таблички совсем уж с незапамятных времён изнывали от влажности в каменных нишах.

Несколько стариков (видимо, уже не годных ни на что другое) должны были следить за архивами, но на самом деле редко здесь появлялись, разбивая расхожие фантазии о дисциплинированности агхов. С тех пор, как Альен понял, что магического очага в горах нет, он проводил тут почти всё время, наведываясь домой к Бадвагуру лишь чтобы поесть и поспать пару-тройку часов. Вечно пустое книгохранилище казалось ему ещё и отличной защитой от лишнего любопытства, но большинство агхов и без того обходили его стороной. Местная молодёжь хоть и косилась с интересом, усмехаясь его "гигантскому" росту, однако в разговоры никогда не вступала; агхи постарше сторонились со страхом или презрением, а женщин и детей Альен вообще видел только издали, не больше пары раз в день.

Альен привык к чему-то подобному, и нельзя сказать, чтобы это трогало его. Он вообще скоро понял, что суть гномьей жизни мало чем отличается от жизни людей или Отражений — кроме, разумеется, ритуалов и необычного бытового уклада, диктуемого телом горы. Агхи, правда, были куда трудолюбивее и чистоплотнее людей, да и магии боялись меньше (даром что сами от природы не могли иметь к ней никакого отношения); они преклонялись перед металлом и камнем, меньше разговаривали, не пьянели от хмельного и все поголовно могли иметь дело с оружием; их женщины были куда скромнее и почти не покидали домов. Однако на этом отличия, пожалуй, заканчивались. Во всех глазах — обычно близко посаженных, под тёмными кустистыми бровями и над крупным носом — Альен читал ненависть к себе. Только здесь к клеймам колдуна, лорда, некроманта и несколько необычно мыслящей личности добавлялось клеймо человека.

Но у него было слишком мало времени, чтобы думать об отношении агхов, наблюдать за ними или лить слёзы над их бедой. Он непрерывно, даже во сне, прощупывал магическое поле, выявлял бреши, возился с обрядами и заклятиями, пытаясь найти очаг. Альен уже почти не мог спать, окончательно перестал следить за собой (выглядел он, наверное, хуже вечно голодных призраков из студенческих баек Академии) и иногда язвительно отмечал, что Нитлот наверняка одобрил бы такое бескорыстное служение человечеству — и даже не только человечеству... Бадвагур смотрел на него сочувственно и ничего не говорил — только подкладывал за обедом куски мяса помягче. Втайне от матери, которой это явно было не по душе.

Хаос заполнял Альена: он чувствовал себя кувшином, налитым им по самую пробку. Всё здесь было в Хаосе и в липкой паутине чёрной магии — и он разматывал её, тщетно стремясь к началу. Загадки накапливались, а ответы не находились. Всё чаще Альена мучил соблазн обратиться к той власти, которую он приобрёл над просочившимися в Обетованное силами: память о крылатом создании с кинжалом не давала ему покоя. "Хозяин", — сказало оно тогда. Хозяин... Значит ли это?..

Он не говорил больше с вождями кланов — да и вообще ни с кем особенно не говорил, помня предупреждение Кетхи. Во всех углах таилась угроза и жажда мести: Альен кожей ощущал её. Он не мог признаться, что беспомощен и не сделает ничего для защиты агхов, оставшись здесь, — но и уйти просто так не мог, не докопавшись до сути происходящего. Он погрузился в древние записи — хроники, документы, жутковатые местные легенды, — хватаясь за всё, написанное на знакомых ему языках. Записи были родной для Альена стихией; он даже касался текстов на наречии агхов, припомнив, как занимался переводами в Академии и Долине. Когда-то ему это нравилось, и получалось неплохо; хотя Тейор, самый легкомысленный из магов Долины, иногда издевался над его попытками передать миншийскую поэзию, величая переводы то хромыми, то кривоногими. Утешало Альена тогда только то, что искусство Минши вообще трудно поддаётся переводу. Тейор же ценил хорошую шутку и стал первым в жизни Альена, в ком он зауважал это качество.

И, конечно же, не только (и не столько) нужды агхов держали Альена в их архивах. Он с внутренней дрожью чувствовал близость той самой, Главной Разгадки, и временами едва мог заставить себя ровно дышать, унимать бешено колотящееся сердце. В такие моменты он тревожно сравнивал себя с тем помешанным молодым вождём, Тингором. И находил, увы, слишком много сходства. Нужно как-то себя сдерживать.

Но сдерживать себя было сложно, когда прямо под пальцами, под золотыми обрезами и миниатюрами, которые он всегда любил разглядывать, оказывалось столько сведений о драконах. И о том, что окружало драконов. Он должен, обязан решить эту задачу — свою задачу, которая так прихотливо вплелась в контуры общей...

Альен не встречался с Далаваром с того дня, как пришёл в Гха'а, да тот и не искал встречи с ним. Так что появление величавого старца в пустом архиве было как минимум неожиданным, а как максимум — опасным. Альен, не оглядываясь, мысленно прощупал пространство вокруг и не ощутил присутствия посторонних. Никого вооружённого, никаких магов. Спасибо уже и на этом.

Далавар опустился на каменную скамью рядом с ним, кутаясь в синий балахон. Огромные глаза смотрели по-прежнему печально — и не по-гномьи задумчиво. "Он совсем недавно потерял сына, — напомнил себе Альен. — И, в общем-то, по твоей вине. Перестань таращиться на него, как свинья на мясника".

Или как просвещённый волшебник на варвара-гнома, заросшего мхом под своими горами. Ну да ладно.

— Лучше, если нас не увидят вместе, — негромко сказал Далавар, почти сбиваясь на шёпот. Он теперь глядел в стол — тот был в самый раз для него, а вот Альен терпеливо сидел полубоком: колени не умещались под низкой столешницей. — Поэтому я ненадолго... Давно хотел поговорить с тобой наедине, Альен из Кинбралана, — он вздохнул. — Во-первых, спасибо, что откликнулся на нашу просьбу. Мне докладывают, что ты губишь себя, пытаясь помочь нам. Вы, люди, обычно так корыстны и продажны (уж прости, но вряд ли ты не согласен), что это дорогого стоит.

Докладывают?.. Интересно, кто. Уж не отрешённый ли Котр, отец Бадвагура, или его глуповатый вояка-брат?

— Тут не за что благодарить. Пока я ничем не помог вам, — осторожно ответил Альен, как бы ненароком прикрывая книгу. Это была хроника первой войны за Феорн, невесть как и когда попавшая сюда. На развороте, где он остановился, красовался грубо нарисованный, похожий на ужа-переростка дракон: дорелийский король восседал на чудище с поднятым мечом, пока оно увлечённо поливало огнём вражеское войско.

— И не поможешь, — добавил Далавар, поднимая глаза. — Ведь так?

Внезапный вопрос, что и говорить... По-плохому внезапный. Альен до боли закусил губу, стараясь побыстрее сориентироваться.

— Такого я не говорил.

— Брось, милорд волшебник. Я же вижу, что ты просто тянешь время. И не я один.

Прозвучало это совершенно спокойно, так что невозможно было понять — угроза или предостережение?.. Альен пробежал глазами корешки книг в стене напротив, остановился на каком-то свитке, чтобы сосредоточиться. Если потребуется, он спасётся от Далавара, но не от его клана — и тем более не от всего города. И даже не выберется отсюда в одиночку, не зная подземных ходов и шахт.

Бадвагур?.. Но Бадвагур больше не обязан ему помогать. У него своя жизнь, семья и резьба. Было бы низко втягивать его в свои неудачи.

— Ты набросился на наши рукописи, потому что не знаешь, что делать дальше, верно? — продолжал Далавар, переплетя короткие мозолистые пальцы. — Мы спрашивали Хранителей о том, что ты выбираешь, и до сих пор не можем понять, чего же ты хочешь добиться...

— Кто это "мы"? — резко перебил Альен, уже предугадывая ответ.

— Вожди кланов, — сказал Далавар. — Ты в Гха'а, волшебник. Ты не можешь распоряжаться в архивах без ведома агхов, даже если тебе кажется, что распоряжаешься. Наши летописи в переводах на ваши языки, песни, протоколы людских турниров... Что ты ищешь? Скажи — может, я сумел бы помочь тебе. Лет восемьдесят назад по вашему счёту я проводил здесь немало времени — и уверяю, что ни слова о магии ты не найдёшь.

Услышав о восьмидесяти годах, Альен не сразу вспомнил, сколько живут агхи, и слегка удивился. Впрочем, сейчас некогда об этом задумываться... Он машинально стиснул зеркало на поясе.

Значит, за ним следят, и следят постоянно. Любая свобода — просто красивая сказка, даже под землёй.

— Я действительно не нашёл источника, который был мне нужен, — сухо признал он. — Того разрыва, который надеялся закрыть. Он не в ваших горах, а где-то ещё, и я пытаюсь выяснить, где именно.

— Выяснить через наши переведённые летописи и протоколы людских турниров? — уточнил старик, и в мелодичном голосе вдруг послышалась такая безмерная усталость, что Альен ощутил нечто вроде родства с ним. Он промолчал. А что можно было сказать? "Простите, но разрыв так далеко, что отсюда я не чувствую его, и мне нужно оставить вас"? "Тени Хаоса, ваши Саагхеш, могут вернуться и превратиться в ещё более кровожадных тварей, но вы не волнуйтесь, это решаемо"? Или вообще броситься головой вниз: "Я пытаюсь решить одну личную проблему, чтобы потом думать только об изгнании Хаоса"?..

Личную проблему. О небо, как пошло и мелко звучит.

— Драконы, — обронил он, наплевав на все страхи. Ему просто надоело бояться. Ему ли бояться — тому, кого Хаос зовёт своим повелителем?.. — Я ищу записи о драконах, все упоминания о том, как и когда они исчезли из Обетованного, что с ними произошло и кем они были, кроме чудовищ из песен. Не спрашивайте меня, зачем. Мне это нужно. Если нельзя, отпустите меня. Или убейте.

"Если сможете".

Далавар долго молчал — так долго, что Альену начал слышаться шорох в невидимых песочных часах. Потом произнёс, огладив белую бороду:

— Катхаган свидетель, лорд Кинбраланский, я не хочу тебе зла. Но ты должен понимать, что я ответственен за свой народ. Они испуганы и покинуты. Ты был их последней надеждой.

— Я понимаю.

— Нет, ты не всё понимаешь... — и он прибавил, будто через силу: — На поверхности большая война. Мы должны поговорить об этом.

Что-то противно сжалось внутри: Альену вспомнились все слухи в Пустоши и Предгорьях, все выкрики Нитлота и туманные намёки Бадвагура... Война. Что это значит — Альсунг снова напал на Ти'арг?

И безотчётно, почти против воли, он представил Кинбралан — как представляют смертельную болезнь, засевшую внутри тела. Нечто ненавистное — и нечто такое, от чего избавишься лишь вместе с последним вздохом.

Северяне в дряхлом Кинбралане, который и крепостью-то назвать давно нельзя, в котором уже не осталось, наверное, ни одного рыцаря или солдата... Проклятье, да они же превратят его в груду камней, если доберутся в глубь Ти'арга. Альен внезапно понял, что вместо книжных корешков перед глазами у него качается разноцветное марево.

— Вижу, тебе нехорошо, — глухо донёсся до него голос Далавара. — Встретимся сегодня на третьем ярусе, прямо под кузницей Котра. Я буду ждать тебя после вечернего гонга — в простых доспехах, чтобы меня не узнали. И всё расскажу тебе: что-то неволит меня — может, твоё колдовство... Но знай, человек, я не должен этого делать.

* * *

После протяжного удара вечернего гонга, отмечавшего невидимый в Гха'а закат, Альен выскользнул из дома Бадвагура, никем не замеченный. Сам резчик, посвистывая, корпел над работой и не обращал внимания ни на что вокруг; его грозная матушка как раз удалилась зачем-то в кладовку, а вот к старому Котру пришлось применить простенькое заклятие отвода глаз. Снаружи один за другим гасли зеленоватые и голубые фонари, всюду запирались двери и ставни, смолкала гортанная речь, из шахт подвозили последние вагонетки: гора возвращала своих уставших за день детей. Затихал и негромкий скрежет исполинских лифтов; Альен уже знал, что на ночь их останавливают, и двинулся вниз пешком. Он крался исключительно по тени и так тихо, как только может человек, долго проживший в лесу, но всё равно не был уверен, что его не заметили. Трудно не узнать прохожего, если он в полтора раза выше самых рослых жителей города...

А ещё и не носит бороду, с усмешкой добавил Альен про себя и запахнулся в плащ. Сбегая по железным лестницам, он даже ребячески пересчитал шёпотом ступени — такое нетерпение переполняло его.

Что ж — сегодня ночью он или умрёт, или узнает наконец правду. По крайней мере, всю возможную правду. Ради этого стоит поспешить.

Далавар ждал его на условленном месте — в полном одиночестве. Альен мысленно оценил его храбрость и доверие: он и без всякой магии, пожалуй, представлял для агха угрозу.

— Я пришёл, вождь Далавар. Да хранят тебя камни, — поприветствовал он по-ти'аргски, но максимально вежливым тоном.