И Смитсен, толкнув застывшего в надежде на то, что его забудут, Щеглова в спину, понукая того выйти, аккуратно затворил за ними обоими двери комнаты. Тандаджи понял, что выводить отсюда его никто не будет. И что если он и покинет эту комнату, то только вперед ногами, потому что слишком много сказал при нем Смитсен, чтобы оставлять его в живых.
"Мастер-дознаватель", а попросту палач, не обращая внимания на застывшего в страхе дворника, расстелил вокруг него целлофан, насвистывая, открыл сумку, достал инструментарий. Прикрепил пару электродов на виски задержанному, пару на тыльную сторону рук. Присоединил их к какому-то аппаратику с разноцветными кнопочками.
Аппаратик был агенту Тандаджи знаком по курсу "Ментальное воздействие и дознавательское дело" и знакомиться ближе, на своей шкуре, очень не хотелось. Достаточно было неприятного казуса с мокрыми штанами однокурсника, который вызвался опробовать его прямо на профильной лекции.
Аппарат не калечил, не убивал — во всяком случае напрямую, но от страха вполне могло остановиться сердце, или переломаться руки ноги из-за попыток выбраться, сбежать.
Известно, что инфразвук вызывает у части животных приступы неконтролируемого страха, когда инстинкт заставляет бежать со всех ног, подальше от места излучения. Человек мало чем отличается от животных, поэтому и принцип работы был прост — зачем причинять боль, чтобы вызвать страх, если можно напрямую воздействовать на сознание человека. Инстинкт выживания всегда сильнее любого другого, в том числе тренированного навыка. И нет опасности, что объект допроса помрет от потери крови или прочих травм, несовместимых с жизнью.
— Итак, — скучно сказал "мастер-дознаватель", — что вы искали в комнате хозяина? Кому успели передать информацию?
И нажал на кнопку, наблюдая, как начинает корчиться, дергаться и орать связанный, обливающийся потом тидусс.
Через полтора часа в особняк Смитсена ворвалась оперативная группа с закрытыми лицами, в форме без знаков различия, сопровождаемая несколькими оперативниками с камерами. Уложила охрану, прочесала комнаты, и вытащила Тандаджи. Тидусс обошелся сломанными от судорог запястьями и сорванным голосом. Зато отснятого видеоматериала — в том числе и в тайной комнате, хватило, чтобы старший следователь тут же, при включенных телекамерах, арестовал Смитсена и его помощника за незаконное удержание человека, применение к нему пыток, и занятия черным ведовством. Смитсен не сопротивлялся. Он с насмешливой улыбкой позволил заковать себя в наручники и послушно ушел за оперативниками.
Игорь Иванович, получивший в конце вечера сигнал тревоги от Таши и информацию от группы поддержки о том, что обнаружено ее тело, не стал ждать. Он понимал, что просто так ее убить не могли — значит, они с Тандаджи что-то обнаружили. Что-то, что можно было скрыть смертью. И раз убили одного, то вероятнее всего убьют и другого, и тогда полученная ими информация до него так и не дойдет.
Времени готовить и внедрять к Смитсену еще агентов просто не было. Ну а закрытая форма оперативников была ради той ничтожной вероятности, что ничего, указывающего на принадлежность Смитсена к черным найти не удастся, и тогда придется просто вытаскивать агента, не оставляя доказательств того, что ворвавшиеся служат короне.
А с утра в субботу вышла разоблачающая программа с кадрами, снятыми в доме Смитсена, и известием об его аресте. Его адвокаты, однако, заявили, что все это подстава и арест вызван политическим преследованием. Народ был в раздумии, но лететь на площадь с требованием освобождать узника не спешил. Тем более что впереди был праздник.
— Имя?
— Лоран Фабиус Смитсен.
— Возраст?
— Сорок восемь лет.
Изящно одетый мужчина сидит напротив старшего следователя и доброжелательно улыбается.
— Род занятий?
Мужчина задумывается.
— Род занятий?!
— Ну, пишите — владелец газет, телеканалов и журналов, — усмехается Смитсен.
— Дом по адресу Императорский переулок, 36, принадлежит вам?
— Да.
— С какой целью вы похитили и пытали служащего у вас дворника?
— Дворника? — задумчиво спрашивает Смитсен.
— Ману Тандаджи у вас служил?
— Да.
— Его нашли в комнате через одну от вашего кабинета, привязанным к стулу, в окружении ваших охранников, с вашим служащим, который допрашивал его с помощью аппарата Смык-1813.
— Понятия не имею, о чем вы, — с удовольствием говорит Смитсен. — Я целый день работал, криков не слышал. Самоуправство, наверное.
Следователь, нехорошо прищурившись, смотрит на Смитсена. В разговор вступает стоящий за ним служащий Зеленого крыла в одежде духовника.
— За вашим кабинетом обнаружена комната с инвентарем для общения с демонами, господин Фабиус. Тоже понятия не имеете, о чем это мы?
— Нееет, — протягивая слова, словно издеваясь, говорит Смитсен.
— На Черном Зеркале ваши отпечатки, господин Смитсен.
— Понятия не имею, как они туда попали, господин дознаватель.
И Фабиус Смитсен тихо, с удовольствием смеется, пока ему надевают наручники, чтобы отвести в камеру, под Зеленым Крылом, будто ему нравится то, что с ним происходит.
Королевский бал-маскарад и созданный для того, чтобы его не отменять, День Народного Единства, обещали стать событиями года. С самого утра воскресенья дворец напоминал растревоженный улей. Вернулись большинство придворных, заняв отведенные им покои.
Дамы щебетали, обсуждая свои наряды и порядок танцев. Кавалеры использовали момент, чтобы уничтожить дворцовые запасы коньяка и поговорить о делах, и заодно подумать, кого из понаехавшего дамского цветника можно будет на маскараде зажать в уголке, пользуясь относительной анонимностью. Швеи и костюмеры дошивали последние маскарадные костюмы, повара сбивались с ног, готовя закуски, декораторы наводили в залах последние штрихи, ответственные за фейерверк проверяли оборудование, церемонимейстер пил утиные яйца, чтобы не дай Боги, при объявлении приезжающих высоких гостей не заскрипел или не сорвался голос.
В городе у простых горожан тоже было неспокойно, но как-то радостно-неспокойно. Еще в субботу на площадях открылись ярмарки с торговыми теремками, в которых можно было купить все — от расшитых красными и черными петухами передников до искусных изделий ювелиров, поесть тут же на выставленных длинных дубовых столах запеченное на углях мясо с туши баранов и поросят, запивая его горячим глинтвейном, чтобы согреться вечером, или холодным пивом, чтобы охладиться жарким днем.
Торговля шла бойко, несмотря на кризис. А между поставленных полукругом столов и окружающих их палаток приготовили деревянный настил для танцев, поставили сцену, окружили их светящимися ночью фонариками и аппаратами для цветомузыки. Днем на сценах выступали популярные артисты, планировалось выступление цирка и конкурс танцевальных групп, соревнующихся в национальном рудлогском танце — бойком, веселом, с притопами и парными кружениями болерне.
В полдень должно было начаться карнавальное шествие по главным улицам всех крупных городов, а в мелких городках люди просто надевали маски, костюмы и выходили веселиться в центр. Равнодушным не остался практически никто.
В вычурных купеческих домах тоже царил переполох. Тонкие и пышные, бледные и румяные, купеческие дочки мечтали выйти замуж за аристократа, а купеческие сыновья — окрутить дамочку голубых кровей. Отцы семейства наставляли отпрысков, дабы те не опозорили их вольным поведением, многие на этом не ограничились и срочно, как только в четверг доставили приглашение, вызывали консультанта по этикету, который проводил экспресс-курс обучения этикету высшего света. Купеческие жены томно вздыхали, надеясь уломать мужа на покупку какой-нибудь королевской драгоценности, а мужья довольно похлопывали по тугим кошелькам кулаками и новыми глазами смотрели на своих расстаравшихся ночью, возбужденных будущим балом жен.
Готовились и столичные дворяне, недовольно сообщая друг другу, что им, о ужас, придется платить за то, чтобы тереться в одном пространстве с простолюдинами, и что королева, кажется, сошла с ума из-за планируемого отречения. Но надвигающийся бал они бы ни за что не пропустили. Отчасти из-за вечного желания себя показать и других посмотреть, отчасти из-за любопытства — посмотреть, как держится королева, отчасти ради новых сплетен, — как перенесла принцесса разрыв помолвки, чем закончится противостояние королевы и парламента, и кто что из драгоценностей продал, а кто купил.
Были среди них и те, кто был готов разбавить свою кровь купеческой ради восстановления фамильного благосостояния, поэтому дети аристократии тоже наставлялись приглашенными консультантами по обычаям поведения в купеческих семьях.
Готовилась и королевская семья. Воскресенье должно было стать днем помолвки Ангелины, и королева прекрасно понимала, что ее старшая дочь будет привлекать особое внимание и вызывать шепотки за спиной, как и она сама. Поэтому они все должны были выглядеть безукоризненно, и даже чуть холодно, чтобы буквально вызывать благоговение.
Добиться этого с почти полным отсутствием драгоценностей было трудно, но недаром модельеры Королевский Модный Дом пользовались особым расположением семьи. То, что терялось с отсутствием камней, компенсировалось качеством и дороговизной тканей, оригинальным покроем, украшениями платьев. Маскарадные костюмы было решено не надевать, ограничиться масками, все равно от подданных не укрыться и членов королевской семьи узнают под любым костюмом. И с утра девочки во главе с матерью ушли в дворцовый термальный комплекс, после которого их кожа сияла, глаза блестели, светлые волосы всех оттенков переливались золотом и серебром, а маникюр с педикюром заставил бы удавиться от зависти всех дворцовых модниц.
Обед был легким, переходящим в послеобеденный сон, чтобы не клевать носом на балу. После того, как они оделись, пришлось сделать общую фотографию — фотограф был приглашен заранее и его тоже забыли отменить. К дворцу уже съезжались гости, ведь бал начинался в семь вечера. Королевская семья должна была появиться в девять, когда все соберутся.
Три центральных бальных зала, украшенных цветами, задрапированных воздушными тканями, сияющие огнями, были соединены между собой высокими арками, увитыми лентами и бантами. На сцене в главном зале играл оркестр, но благодаря колонкам его было слышно во всех трех залах. По периметру стояли столы с закусками, ледяными фонтанами и напитками. У стен — диванчики для притомившихся гостей, между которыми были выставлены стеклянные подиумы с драгоценностями короны. Лаунж для мужчин манил запахами дорогих сигар и коньяка. В дамских комнатах терпеливо ждали горничные, на случай, если их госпожам понадобится помощь — поправить платье или сменить поехавший чулок. Бал набирал обороты, гул усиливался, огни сверкали, музыка играла, гости прибывали.
Гости подъезжали к центральному входу дворца, расположенному между четырьмя разноцветными крыльями. Сверху он был похож на цветок клевера. Вереница дорогих сверкающих автомобилей, мигая огнями, непрерывно въезжала в центральные ворота, медленно подъезжала к входу. Вежливые молчаливые шоферы выходили из машин, открывали двери, почтительно кланяясь. С сидений выбирались главы дворянских и купеческих фамилий, одетые в дорогие костюмы или офицерскую форму — если они были военными, сопровождаемые супругами в модных маскарадных платьях и отпрысками с горящими глазами, аккуратно и шикарно одетыми в костюмы героев разных эпох. Все были в полумасках.
Они поднимались по длинной лестнице с широкими плоскими ступенями, покрытыми золотым бархатом, проходя мимо горящих по краям лестницы фонариков. Останавливались пообщаться друг с другом у входа, раскланивались, целовали руки дамам, и, сопровождаемые любезными королевскими распорядителями, заходили внутрь.
В зале прибывшие фланировали от столиков с закусками до диванчиков, от лаунжа до скамей фрейлин, возглавляемых Сениной, которые записывали в дамские танцевальные карточки порядок приглашений на будущие танцы, и распределяли по парам тех, кто остался без партнера. Никто не должен был быть обиженным.
Молодые светские львы подходили к краснеющим под масками девушкам, ждали, пока общие знакомые их представят и просили предоставить им право танцевать с юными девами свободный танец. В воздухе ощутимо пахло любовью и выгодными браками.
Купцы и дворяне, не сталкивавшиеся ранее, знакомились и осторожно обменивались своими матримониальными планами. Танцы должны были вот-вот начаться, как раз тогда, когда все наговорятся, наедятся и будут готовы танцевать.
Наиболее родовитые семьи приезжали позже всех, и церемониймейстер добавлял в объявление прибывших все больше торжественности, пока его голос не стал чистым пафосом, летящим над присутствующими. И вот пришел момент, когда ему нужно было продемонстрировать глубокое дыхание и выдержку.
— Ее королевское величество королева Ирина-Иоанна Рудлог! Ее высочество кронпринцесса Ангелина-Иоанна Рудлог! Ее высочество принцесса Василина-Иоанна Рудлог!
Пока шло казавшееся бесконечным представление королевской семьи, Ирина с мужем и дочерями спокойно стояли у входа в главный зал, улыбаясь и благожелательно кивая знакомым и незнакомым гостям, образовавшим цветастый и пестрый коридор по обе стороны от входа. Дамы присели в реверансах, кавалеры склонились в поклоне и вдруг в наступившей почтительной тишине зазвучали первые звуки императорского тансо — величественного парного танца, когда пары словно парят по залу под торжественную мелодию, то убыстряясь, то замедляя шаг, будто качаясь на морских волнах.
Святослав Федорович повел жену открывать бал. Первый круг они протанцевали вдвоем, а затем к ним начали присоединяться гости. Младшие принцессы, еще не дебютировавшие, вежливо дождались окончания танца родителей, и ушли с няней в детскую комнату. А старшие тоже танцевали, даже Маришка, которую пригласил молодой лейтенант.
Один танец сменял другой, гости танцевали, пили, веселились. Королева будто поймала кураж — кружась в объятьях галантных кавалеров, заверявших ее в своей преданности и в своем восхищении. Ее наконец-то отпустило напряжение прошедших дней. И все это — море света, цветов, маски и разноцветные костюмы, почтительные поклоны аристократов и членов купеческих семей — подействовало на нее, как пузырящееся шампанское на морозе. Кажется, она снова почувствовала себя счастливой.
И вот зазвучали первые аккорды медленного тируме — этот танец танцевался партнерами так близко, что незамужним девушкам и юношам запрещено было принимать в нем участие. А перед отдыхающей королевой склонился высокий мужчина в полковничьем мундире и черной маске, закрывающей верхнюю половину лица.
— Торжествуете, моя королева? — глухо спросил он у ее уха, когда они прошли первые шаги танца, и мелодия подхватила их, унося в мир, где существовали только они двое.
"Ох, Игорь, Игорь"...
— Благодаря тебе, — королева говорила так же тихо, чувствуя его дыхание на своей щеке, — я могу торжествовать. Я победила.
