Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

И, оставив козлоногого страдальца в состоянии глубочайшей задумчивости, поспешил из Осокоревой выхляби прочь — в Мусейон, к Рудольфу, обедать.

Понимаю, понимаю, друзья, что и данная глаголь затягивается непозволительно безобразно, но, пожалуйста, потерпите: ей-богу, не пожалеете. Потому как столкнетесь сейчас с еще одной неординарной и просто потрясающей формой блэквудовского моего досуга — путешествиями по картинам.

Сей вид развлечения, как вы, конечно же, догадались, устраивал милейший чертёнок Рудольф. Эх, вот кто действительно был здесь, среди этих нелюдей, самым добрым малым и наичеловечнейшим нечеловеком! Он делал для меня всё совершенно бескорыстно, не требуя ничего взамен, а только лишь по велению своего крошечного мягкого сердца. От души кормил, поил, да дай волю — наверное, с удовольствием одевал, обувал и колыбельные пел бы.

И, конечно, дополнительным немаловажным плюсом этого, как я мысленно тепло величал порой Руќди, — Пятачка была его дружба с Гансом-сантехником. Коли что-то требовалось по бытовой части, чертёнок кликал маленького пахучего мастерка в банданке, и тот, мгновенно являясь, быстро и оперативно делал всё что нужно.

Разумеется, наиболее ярчайшим эпизодом в этом плане стал ремонт унитаза в кабинке за Андромедой. Увы, в некое не вполне прекрасное утро в чудо-кабинке неожиданно произошла авария: я вроде ничего особенного там не натворил, но наноунитаз вдруг почему-то перестал быть "нано" со всеми малоприятными последствиями и технического, и морального свойства — ведь совсем рядом с аварией стояла пускай мраморная, но симпатичная женщина. Хотя... Хотя вообще-то мраморность ее (да и не только, кстати, ее) — давненько смекнул — была весьма и весьма относительной.

Ладно, не впадая в детали, скажу лишь, что едва Рудольф по моей жаркой просьбе протрубил тревогу, Ганс с волшебным дерматиновым чемоданчиком уже спешил на объект. Пять минут работы золотых гномьих ручек под тихое бурчанье заклинаний "знаешь-понимаешь", "тудыть" — и унитаз снова стал "чудо" и "нано". Спасибо! Огромное спасибо, ребята!

Однако ж отвлекся. Возвращаюсь к нашим с Рудольфом необыкновенным и необыкновенно живописным, поистине удивительным путешествиям.

Начиналось действо обычно так. Мы с бесёнком колесили по бесконечным галереям, анфиладам и портикам, увешанным полотнами величайших мастеров всех времен и народов Земли за исключением творений уже помянутого выше Копрофилуса-Копрофагуса, а также его творческих предтеч, собратьев и эпигонов, подвергавшихся сейчас жесткой дегазации и дезактивации в Клиникуме суперсовременного квазиискусствия. Я придирчиво рассматривал картины и после вдумчивого размышления выбирал ту, в которую хотел бы попасть. Иные рекомендовал для посещения Рудольф, но здесь далеко не всегда его рекомендации совпадали с моими желаниями.

Так, например, в самую первую экскурсию, узрев сначала одно, потом другое, третье, четвертое и т.д. полотна разных художников с общим аскетичным названием "Спящая Венера", я сказал чертёнку, что, пожалуй, с удовольствием сходил бы в какую-нибудь из Венер. Но Рудольф воспринял мои слова без энтузиазма, шепнув на ушко, что это тема вообще-то склизковатая: на данных шедеврах можно запросто схлопотать по шее либо того хуже от иных, просто не видимых сейчас из-за кустов, совсем не спящих и очень опасных персонажей.

Зато самого его как магнитом тянуло к работам ну совершенно иного рода. Насколько понял, любимыми живописцами Руди являлись некие Брейгель Старший с Босхом — первым делом рогатый проводник притащил меня как раз к их картинам, триптихам и гравюрам.

Ха, я вмиг уловил причину пристрастия Рудольфа — урожденного Асмодея к изобразительному искусству именно такой тематики. Начал свою агитацию чертёнок с Босха, зловещего триптиха "Страшный суд", и сразу же предложил прогуляться по его мрачным доскам, от чего, друзья, я сразу же отказался.

Как более-менее смекалистый потребитель живописи, догадался, что слева изображено Сотворение Абсолютом-Демиургом Мира, человека и женщины, а также безоблачное житие последних в блаженных кущах вплоть до скандального изгнания из Рая-Парадиза. В центре царил сам Страшный суд, где над недавними людьми вовсю изгалялись родственнички Рудольфа. А справа эти черти и другие чудища бедных грешников уже просто тупо пытали, казнили и жгли. По словам бесёнка, тут всё насквозь было пропитано сложнейшей специфической древней символикой, и это же, мол, жутко интересно.

Но я отрубил, что лично мне это жутко неинтересно, никакой специфической символикой не владею и владеть, а равно выслушивать комментарии не хочу. В общем, решительно не пожелал гулять по "Страшному суду", и чертёнок, огорченно вздохнув, подтолкнул меня к следующему триптиху со словами:

— Смотрите, смотрите, сударь, какое замечательное название! "Сад земных наслаждений"! Прекрасно ведь, правда? Пойдемте, а? Ну пойдемте! — И, поспешно распахнув внешние створки с изображением вроде опять Сотворения Мира, восхищенно защебетал: — Глядите! Да глядите же! Прелесть!

Гм, ну, здесь отчасти, пожалуй, согласен: ярко, красочно, образно и страсть сколько самых разнообразных персонажей — удивительных фантастических существ, омерзительных монстров и красивых-красивых людей. Центральная часть триптиха, по словам Рудольфа, — это и был сам Сад наслаждений, в котором голые мужчины и женщины только и делают, что вкушают все прелести бытия: пляшут, поют, купаются, играют, катаются и летают на сказочных животных, радостно любят друг дружку и саму жизнь, лакомятся сладкими ягодами и плодами, и т.д., и т.д, и т.п.

Ну да, в принципе, эта часть "Сада" и впрямь смотрелась весьма привлекательно, но... Но увы: правая сторона триптиха была сущим Адом — художник изобразил на ней, да еще и под аккомпанемент дьявольского оркестра, свору столь отвратительной нечисти, по сравнению с которой даже Рудольф, а уж все блэквудские Гансы тем более казались просто сущими ангелочками. (Можете обвинить вашего рассказчика в дремучей эстетической тупости, однако в какой-то момент меня чуть не вырвало, при виде чего Руди уныло вздохнул: "Эх, сударь-сударь, с вами и затеять-то ничего нельзя!")

Не буду перечислять остальные, гм, шедевры этого самого Босха, в кои настойчиво пытался меня запихнуть (не исключаю, из лучших в его понимании побуждений) шустрый обитатель пинакотечного Камина, и всё же последний в экспозиции назову. "Корабль дураков". А знаете, почему?.. Да потому, что само название доски живо воскресило в памяти первый кошмарный припадок моей болезни в космосе и дебильную реакцию на него дураков подчиненных. Действительно же — "Корабль дураков"! Но это так, к слову.

Второй фаворит Рудольфа, некто Брейгель Старший, произвел более — не скажу приятное, приятного там было мало, однако хотя бы относительно приемлемое впечатление. Правда, от его "Безумной Греты", "Триумфа смерти", "Падения ангелов", "Избиения младенцев" опять затошнило, и от променада по этому Брейгелю я тоже сперва отказался наотрез.

Сперва. По этому.

Но потом...

Потом, друзья, я наткнулся на ужасно симпатичную картинку. Честно-честно, даже не ожидал! И в эту-то вот картинку состоялось первое мое путешествие. Хотя Рудольф отправляться в нее не жаждал. Причина? Да наверняка отсутствие там его рогатых собратьев и прочей нежити. Мне же, повторюсь, картинка показалась весьма и весьма привлекательной.

Называлась она очень забавно: "Страна лентяев", и я потребовал от чертёнка пояснений к этому полотну, хотя главная его суть — то, что художник нарисовал действительно замечательную Страну лентяев, тунеядцев и бездельников, была очевидна даже относительному дилетанту в антикварном искусстве мне.

Рудольф нехотя пояснил.

Вяло и нудно, как настоящий музейный гид, проворчал:

— На картине, сударь, изображена сказочная страна Пролежи-Бока с молочными реками и кисельными берегами, или по-другому — Страна Кокейн. — Брезгливо хрюкнул: — Пошлый, избитый фольклорный сюжет древних обитателей Земли... — И умолк.

— Ну, ну! — слегка пнул я чертёнка коленом. — Дальше, Руди! Дальше! Что это за страна? Давай поподробней!

Рудольф хмуро квакнул:

— Да такая уж вот страна, чтоб ее! Такая, где не надо ни работать, ни учиться, ни жениться, ни воевать, ни торговать, но зато, простите, пить и жрать, сударь, можно сколько влезет. Понимаете?

— Понимаю-понимаю, Руди! — живо закивал я. — Очень, очень, братец, интересно!

— Да что тут интересного! — разозлился он. — Гляньте: под Чудо-Деревом-столом с едой и питьем развалились, как свиньи, рыцарь, типа ученый, слышь, муж и крестьянин. Думаете, устали от тяжких трудов? Ничего подобного! Обтрескались, скоты! Побросали и копье, и цеп, и книжку. Смотрите-смотрите: жратва везде, даже крыша трактира пирогами и лепёхами выложена! Жареный гусь на блюде! Яйца с ножками (фу, пакость!) мигом прибегут, поросенок с радостью сам зарежется, закоптится и в рот прыгнет. А на десерт — молока и киселя от пуза! Ну?! Это же отвратительно, омерзительно, гадко! Разве я неправ, сударь?

Но я заявил, что неправ. О вкусах не спорят, есть тысячи диаметрально противоположных мнений, и ежели его, Рудольфа, кулинарные приоритеты не соответствуют меню этой Страны, то и нечего охаивать шедевры мирового изобразительного искусства.

— Решено, Руди, — отрезал я. — Лезем.

— Да не надо, сударь, не надо! — заёрзал пятачком бесёнок. — Ну что там хорошего?! Дома вас так накормлю!

Однако я был неумолим:

— Полезли-полезли! — И, поскольку висела картина высоковато, по-армейски зычно скомандовал: — Подставляй горб!

И бедный бес под меня, здоровяка, подлез. Максимально осторожно наступил на его кривую спину, но он всё равно жалобно ойкнул. Правда, я уже ухватился за раму, подтянулся и, сделав выход силой, энергично ввалился в Страну лентяев. Высунулся из рамы обратно, сунул Рудольфу руку:

— Давай!

Но почитатель "Страшного суда" и "Триумфа смерти" с отвращением замотал рогатой башкой:

— Ни за что! Уж вы там сами. Подождать?

— Ну жди, — пожал я плечами и отважно направился к Чудо-Дереву.

Едва приблизившись к спящим, мы с носом сразу почуяли аппетитные ароматы разнообразнейших яств и блюд, а рот мгновенно наполнился таким объемом сладострастной слюны, что я едва не захлебнулся. Но не захлебнулся, вовремя сплюнул. Остановился возле трубно храпящих аборигенов и малость растерялся: дальше-то что?

А дальше, друзья, было вот что. Из окна землянки-трактира высунулась очумелая физиономия еще одного, в придачу к валявшемуся на земле, воителя. Высунулась и, с трудом приподняв забрало шлема, но не в состоянии разлепить сонные, заплывшие глазки, слабым голосом прогундосила:

— Новий?

— Новий, — вежливо подтвердил я и озвучил свой внутренний дотоле вопрос: — А дальше-то что?

— Лягайт там, — качнул забралом второй рыцарь в сторону спящих. — Лягайт, закрывайт глаз, разевайт рот!

— А потом? — уточнил я.

— Потом — аллес... — Забрало упало на его опухшее лицо, и сам он исчез из поля зрения. Видать, тоже упал.

Я же, друзья, последовал совету этого воина: расќтолкал недвижимых, как колоды, земледельца и первого рыцаря, втиснулся промеж безбожно храпящими ними, улегся на спину, зажмурился, открыл рот, и...

Нет, не стану детально описывать случившееся потом. Это было бы не очень тактично и очень безжалостно с моей стороны. Сообщу лишь, что почти сразу после зажмуривания и разевания рта мне в глотку бесперебойно полезли разные блюда: окорока, сосиски, колбасы, грудинка, балык, паштеты, котлеты, рыба речная и морская жареная, вареная и тушеная, овощи свежие, соленые и маринованные, пироги, пиќрожки, пончики, безе и пирожные, фрукты, ягоды и очищенные орехи. Просто удивительно, что тогда не задохнулся, но ведь не задохнулся же и даже не подавился!

А как я жевал!.. О, как я жевал! В жизни сроду не жевал так ни до, ни после! Видимо, столь замечательно жевать человеку возможно лишь в той Волшебной стране!..

И постепенно, постепенно, постепенно на голову накатывало умопомрачительство: сознание начало затихать, затухать и уплывать. А еще вдруг некое заботливое н е ч т о принялось усердно накачивать меня терпким клюквенным киселем, после горячим жирным парным молоком, и... И я услышал, что тоже захрапел. Куда громче, нежели крестьянин, ученый и оба рыцаря вместе взятые. Увы, похоже, в этой мерзосладостной стране я пришел в такое удивительнейшее состояние, когда мое "я", странным манером ставшее вдруг чуждым моему "я", оказалось, похоже, тем не менее, моим истинным "я". А дальше...

А дальше уже ничего не помню.

...Очнулся же...

Простите, страшно неудобно о том говорить, но мы, Звёздные Волки, неимоверно правдивые люди. Я очнулся в аллегорической компании с "Матушкой Катариной" (читавшие древние хроники эрудиты наверняка осведомлены, какой именно недуг называли так изобретательные предки) в кабинке за Андромедой Праксителя, и хвала Абсолюту, что только отремонтированный наноунитаз не сломался снова. Глубочайший земной, даже космический поклон еще раз Гансу — сантехническому гению-нонконформисту!

Кстати, о Гансе. Оказывается, Рудольф, увидев кошмар, приключившийся с вашим рассказчиком в Стране лентяев, вскарабкался в картину и попытался, горемыка, меня вытащить, но не получилось — слишком был тяжел. Тогда Рудольф сбегал за Гансом, и вдвоем верные друзья еле-еле выпихнули меня из рамы на пол и поволокли домой, а по дороге смекнули, что надо сделать экстренную остановку в зале скульптуры. И сделали.

И молодцы! Потому как иначе...

В общем, получилась живая иллюстрация к изречению мудрого пращура — "злонравия достойные плоды"! Я промаялся этими плодами целую ночь, сам не спал и наверняка не дал покоя бедной Андромеде и не только Андромеде. Да и на следующий день, в ходе рандеву с беззаботной веселушкой Эсмеральдой по туристическому маршруту номер три, мне было так муторно, что весь маршрут мы не одолели.

Однако же я солдат, друзья, и, оклемавшись, всё равно продолжил гулять иногда по картинам. Только отныне при выборе полотна обязательно включал мозги, и тогда экскурсия протекала в нормальном штатном режиме.

Надеюсь, вы понимаете, что в благословенную страну Пролежи-Бока с той поры — ни ногой!

Ни левой, ни правой.

Ох, зря, зря я не послушался Рудольфа! Хотя...

Хотя последствия путешествия по "Страшному суду", "Избиению младенцев" либо "Триумфу смерти" этого самого, ей-ей, просто Адского Брейгеля несомненно оказались бы еще плачевнее.

Глаголь семнадцатая

Одним ужасно прекрасным утром Эсмеральда раќдостно объявила:

— А сегодня, милый, я познакомлю вас с самым большим своим другом!

Гм, внутренне я чуть обиделся — да разве самый большой друг не рядом с тобою, малышка?! В горячечно же дерзновенных мечтаньях мнил себя в ближайшей перспективе даже уже и не другом. Спросите, откуда такая самоуверенность? Да оттуда, что потихонечку, полегонечку я принялся уже не только нежно подцеловывать Эсмеральдины пальчики, запястья, лоќкотки с предплечиками, а и конспиративно подбираться к шейке, носику, щёчкам и наконец — виват! — губкам. А еще...