Опять же, Керчь — приморская крепость.
Софья вздохнула.
Да, греческий огонь — страшная вещь. Оружие массового поражения, не иначе. Но тиражировать она его не даст. Будет хранить секрет, сколько сможет, благо, до конца весь процесс знают два-три человека, остальных допускают строго в отведенные места. Разделяй и действуй , иначе и не скажешь.
Жестоко?
Страшно?
Софья привычно (поди, не привыкни за тринадцать лет-то!) перекрестилась на купола церкви.
Ее грех — она за все и ответит. Только она.
* * *
— Степан! Ну, здравствуй!
Ромодановский искренне рад был видеть казаков. Особенно — на чайках. В гавани сразу стало как-то тесно и весело. Вот уж воистину — чайки. Мелкие, много, а как нагадить могут! Восторг!
— Здравствуй, боярин! Принимай гостей!
— Много вас?
— Да нет, почитай, пять с половиной тысяч человек всего!
— Та-ак... Ладно. До подхода царевича размещу.
— Да ты не думай, боярин, мы в тягость не будем. С собой провизию захватили, опять же, часть чаек в море выйдет на разведку...
Это Ромодановский одобрил. И фарватер узнавать надобно, и турок погонять... они-то старались не сильно высовываться — не так много у него здесь кораблей, чтобы рисковать. Хотя и говорили моряки, что команды сработались, что справятся они с галерами, но мало ли...
С кого спросят?
Как войска везти, ежели что?
Нет уж, сидите дома — целее будете. А потому турецкие галеры чувствовали себя в заливе, как дома. Да и были, до недавнего времени. Казаки же...
Пусть осваивают.
Чего греха таить, до конца своими Ромодановский их не считал. Нужны? Да! Полезны? Трижды да! Вот и пусть приносят пользу.
Степан, в свою очередь, не возражал погонять турок по заливу. Пять с хвостиком тысяч казаков, рвущихся в бой — смесь крайне взрывоопасная. И сдерживать их боевой пыл до подхода основных сил будет крайне тяжко, пусть они лучше на турках срываются.
— Когда выйдете?
Ромодановский и Разин отлично поняли друг друга — и не обиделись. Было б на что! Оба профессионалы, оба — воины, оба по должности политики, просто в разных местах...
— Денька три отдохнем, да и вперед. Поделю чайки на две части, пусть попеременно, дня по три-пять бороздят залив, одни вернутся — вторые уйдут... как раз, пока все отдыхать будут — очередность определим с Иваном Сирко.
— Он здесь?
Про Ивана Дмитриевича Ромодановский был наслышан. Как же, герой... уж сорок лет герой, между прочим!
— А то ж! Такую потеху пропустить он никак не мог!
Разин хищно ухмыльнулся. Впереди ждали великие дела. Если им удастся взять Керчь, выбить турок с Перекопа, а татар с полуострова — да за такое золотом в летописи вносят! И он постарается, чтобы его участие не прошло незамеченным.
Ромодановский думал примерно о том же, но насчет золота в летописях не интересовался. Его больше радовало то, что прилипало к рукам. А липло — немало. Даже с учетом царской и царевичевой доли, с учетом того что никто не выворачивал карманы ни беженцам, ни башкирам, получалось очень прилично. Оставалось переправить все это до дома, ну да ладно. Вывернемся! С такими деньгами многое сделать можно!
* * *
Три царевны под окном... нет-нет, о рассуждениях речи не было. Сейчас все трое — Татьяна, Анна, Софья, смотрели на Марию Луизу Собесскую. И доброты в их взглядах не было. Никакой.
Мало того, что эта девица могла разрушить тщательно лелеемые планы по обрусению Польши, так она еще и Марфу отравить хотела. Между прочим, любимую сестру и племянницу.
Впрочем, Мария не особо нервничала. Смотрела зло, гордо...
Софья в разговор вступать не торопилась, поэтому первой атаковала Татьяна. И старшая, и более нетерпеливая.
— Что ж, Мария, не могу сказать, что рады мы тебя видеть, но сейчас ты под нашим кровом. Всего ли тебе довольно?
Мария чуть заметно усмехнулась, повела плечом.
— Чем же я заслужила такую немилость, ваше высочество?
По-русски она не говорила, но царевны неплохо понимали польский — выучили с Марфой.
— Попыткой убийства нашей родственницы, — так же спокойно ответствовала Татьяна.
— Я невиновна. А коли была бы...
— Не стоит крутить, — Анна вступила в игру. — Лучше постарайся подумать над своей жизнью. Королевой тебе уже не стать, как и любой девке, которая свою честь потеряла, но хорошей женой еще не поздно.
— Я своей чести не теряла!
— Да неужто? На франкского короля бессилие напало? А заодно и на его брата?
Анна с Татьяной откровенно издевались, заставляя Марысю выйти из себя, сжать кулачки.
— Это ваша Мария придумала!
— Коли б это правдой не было, ты б так и не нервничала!
— Это она мою честь сплетнями загубила!
— Невелика та честь, которую может сплетня унесть, — фыркнула Татьяна.
— Уж какая ни есть, а все побольше вашей. Вся Польша знает, что царевны тут в школе блудят с кем попало!
Если Марыся ожидала гнева, то зря. Таня кокетливым жестом поправила волосы.
— Почему же с кем попало? Мы себе в мужья негодящих не выберем, и за сладкий кусок не продаемся. Как некоторые, кои с детства на польский престол ладились, да вот не срослось...
Софья не особенно следила за разговором. И так понятно, что тетки много не выудят. Разозлят — да. А в остальном... после Версаля-то, который тот еще гадюшник?
Если бы ей кто и сказал, что Версалю еще достраиваться и отделываться — она бы только плечами пожала. Какая разница? Версаль, Тюильри или еще где — всегда французский двор был той еще клоакой, причем — в буквальном смысле. Это непросвещенная Русь штаны меняла да в бане мылась, а шевалье... Откуда их поклоны с изящным размахиванием шляпой? Да просто в Париже ночные горшки на улицу выливали. Не уберегся — ходи с дерьмом-с на голове. А чтобы даму не шокировать видом и запахом, сам поклонись, а шляпу прибери подальше от чувствительного носика.
Так что Мария будет стоять до последнего. Но Софье и не ее исповедь важна была. Вот еще...
Храм в Дьяково по ее инициативе строился, и потайных мест там было более чем достаточно. Мария будет исповедаться своему духовнику (обязательная принадлежность дамы, как золотая блохоловка и флакон с нюхательными солями), а кто-то да послушает. Может, и она сама, коли не занята будет.
Софье надо было оценить саму женщину. И результат был неутешительным.
Обидно — до слез.
Умная, красивая, властная, честолюбивая — какая была бы находка для команды! Но дама мыслит себя лишь в качестве польской королевы — и никак иначе. Марфу она на этом месте не потерпит.
— Жаль, что Михайла тебя собакам не скормил! Хотя псов небось, пожалел, потравятся еще от такой суки!
Тетка Таня. Да, с таким характером ей на Сечи куда как лучше будет. Софья очень живо представляла себе тетку в роли атаманши. Это она запросто. А вот с такими, как Марыся...
Жаль женщину. Но травить ее придется.
Если Ян Собесский выживет — отравим перед отъездом. Поговорим с Ибрагимом, пусть медленный яд подберет. Если не выживет — и отъезда ждать не будем. Потом Михайле покаемся, что не уберегли... авось, простит?
Мария тоже ответила и достаточно едко, что таких манер царевна, не иначе, на псарне набралась. Софья подняла руку, требуя тишины — и впилась глазами в Марию.
— Сударыня, вы можете идти в свои покои. Вас проводят. При необходимости — обратитесь к вашим служанкам, они передадут нам ваши пожелания.
Ее тон подействовал на взбешенную женщину, как ведро ледяной воды. Мария Казимира Луиза де Ла Гранж д"Аркьен, пани Собесская фыркнула и ушла не прощаясь. Дверью тоже не хлопнула. Не рискнула.
— Жаль, — подвела итог Софья.
Царевны дружно согласились с ней, хотя печалились все о разном. Татьяна — что не казнили негодяйку вовремя. Анна — что не получится у них Марию к себе на службу поставить. Софья — что в очередной раз придется подписывать приговор и еще тратить время и силы. Никто не должен заподозрить неладного. Нет, даже не так.
Подозревайте!
Но доказательств быть не должно!
Это не Наталья Нарышкина, с французами им еще работать придется...
А еще...
Софья уже мысленно подбирала подходящую кандидатуру. Надо, надо подсунуть Собесскому одну из своих девочек. И под присмотром будет, и потерю жены легче перенесет, а там, глядишь, и второй раз женится?
Кто же?
Ксения с черными косами и глубокими карими глазами? Но вспыльчива... иногда сама собой не владеет.
Мирослава — темная шатенка с синими глазами и невинной улыбкой? Как вариант, но влюбчива... Или это и не грех? Кто может вертеть влюбленным мужчиной? Только влюбленная женщина...
Или Ирина? Пухленькая хохотушка, лицом почти как пани Собесская? Надо пока посмотреть на всех троих, да, и пусть учат польский и французский как следует. А там... решим. Будет выбор — будет и дело.
* * *
Версаль.
Хотя работы в резиденции французских королей еще продолжались, но жить там уже было возможно. И Людовик обожал это место. Здесь, именно здесь, он чувствовал себя дома. Не в Париже — слишком памятны были детские годы, фронда, Мазарини, которого он ненавидел...
Нет. Именно не опоганенный воспоминаниями Версаль.
И сегодня полувесеннее солнышко, уже яркое, но пока еще холодное, заглядывало в роскошное окно, игриво касалось лучиками позолоты на столе, на стенах... солнечные зайчики были веселыми и беззаботными. А лица людей, сидящих в кабинете — очень серьезными.
Людовик 14-й, которого уже начинали звать 'Король-солнце', внимательно слушал своего интенданта финансов — Жана-Батиста Кольбера.
И доклад был нерадостным.
Людовику нужны были Нидерланды, с которыми он воевал не один год. Но ни оным Нидерландам, ни Вильгельму Оранскому, он не нужен был ни в каком виде. Война высасывала время, силы, а главное — деньги, которых и так не было. Долги Франции составляли бешеные суммы — миллионы и миллионы луидоров.
Кольбер справлялся, как мог, заслужив всенародную ненависть, но что он мог сделать?
Если бы придворные не воровали, фаворитки (особенно мадам де Монтеспан) не тянули деньги словно водоворот, на свои развлечения, а король не требовал роскоши и пышности — он справился бы. Финансистом он был от Бога. Но...
Сейчас Кольбер докладывал о сложной ситуации. В Турции сменился султан, но это было половиной беды. Второй половиной было то, что северный медведь показывал зубы.
Турок вышибли из Польши и, судя по всему, собирались оторвать от них еще кусок мяса.
Людовик слушал задумчиво.
Турция была ему выгодна. На море этот союз давал отличные результаты, против англичан голландцев, шведов... да всех, кто мешал Франции. Но вот помогать ли им в беде?
Злило то, что Польшу подмять не удастся. Она уже не станет проводить профранцузскую политику. Если бы на престол сел Ян Собесский... какие же сложные имена у этих славян! Тогда, через его жену, Франция могла бы многое. Сейчас же, Михайло Корибут сидел крепко и с каждым днем все крепче — молодой человек оказался весьма неплохим финансистом. Но ему выгоднее было дружить с русским государем.
А Франции?
Выгодно ли им ослабление турков?
О, да! Тут уж каждый сам за себя! Пока Османскую империю будут рвать со всех сторон, Франция окажет ей помощь... но в Европе! Например, со Священной Римской Империей. Людовику весьма важна была выгода государства. Пусть турок как следует потреплют — тем больше они будут потом ценить союзника. А разорвать?
Нет. Русский медведь не настолько силен, чтобы одолеть Империю! Но справки навести надо.
Его высочество Алекси Алексивич? Алекс?
Надо узнать о нем подробнее. Если он не может стать другом прекрасной и просвещенной Франции — значит, его не должно быть.
Справедливости ради, Людовик был не одинок в своих мыслях.
Нечто подобное происходило и в Священной Римской Империи, и в Англии... разве что Вильгельм Оранский в Нидерландах задумался о дружбе с Россией. Благо, кое-какие отношения уже появлялись, уже требовались голландские мастера для постройки шлюзов на Русь...
Остальные же...
Медвежонок вылез из берлоги — и никто не обманывался пушистой шкуркой. Его рассматривали и думали, что выгоднее, натравить на врага — или сразу поднять на рогатину. Мнение медведя никого не интересовало.
Русские варвары...
Фу...
* * *
Остап внимательно оглядывал море. Вроде как и приказ у них был несложный — походить вдоль берега, разведать фарватер, но ведь тут же и турки шляются! Обнаглели, нехристи!
Ужо, задаст им Иван Сирко! Ух, как задаст!
Не было на сечи человека более уважаемого, чем старый воин-характерник.*
* по преданию, Иван Дмитриевич действительно считался кем-то вроде колдуна, прим. авт.
А уж как не любил он турок с тех пор, как в одной из схваток сложил голову его сын Петр! Глотки бы зубами грыз!
И в поход пошел доброй волей и с радостью, а с ним и войско Запорожское! Кто ж такого атамана ослушается? Это, почитай, удачу потерять, а что казак без удачи? Сирко, говорят, сам черт не страшен... Остап быстро оглянулся — и перекрестился. И тут же, словно нечистый ему глаза отводил, и заметил!
Парус на горизонте!
Схватил подзорную трубу, пригляделся...
Галера! Да не одна... двое турок идут вдоль берега...
— Скидывай мачту!!!
Рев Остапа разнесся на несколько чаек окрест — и казаки ринулись работать. А то как же!
Они-то из воды выступают на два локтя, так что заметить их сложно. А вот они видят. Сейчас парус уберут, и...
— Давай вон туда, ребята!
Остап махнул рукой, задавая направление. Точного курса не было, но галеры шли на восток, а это вообще чудесно. Теперь до конца дня чайки будут следовать за галерами, держась с солнечной стороны. Поди, разбери, что там, на воде, то ли лодка, то ли блик, парус уже положили... не заметят нехристи поганые! Не в первый раз то проверено!
Да и сам Остап сомнений не испытывал.
Две галеры? Восемь чаек?
Бить или не бить? Разумеется, бить! Это вам не Шекспир, тут сомнения ни к чему!
Да и не так уж много и продержаться осталось, всего-то часа два, а потом и солнце сядет. Только вот галеры тут себя в безопасности чувствуют, ну оно и понятно. Казаки ж только пришли, вот и не успели поучить лиходеев! На то Иван Сирко с волком и побратался, чтоб у нехристей медвежья болезнь случалась!
Естественно, два часа казаки продержались. На галерах было спокойно, никто не суетился, не готовился к бою, не бегал...
Где-то за полчаса до захода солнца казаки постарались подгрести поближе, хотя потерять галеру было сложно. Они зажгли огни, опять же, в ночи по воде звуки далеко разносятся, а понятие 'режим тишины' еще не ввели в обиход. Так что казаки, конечно, подкрались поближе, примерно на пару километров — ми стали ждать уже все вместе.
К галерам они погребли ближе к полуночи. Тихо, страшно, молча...
Восемь темных призраков выметнулось из темноты, окружая турецкие корабли. Команда поделилась на две части — одна половина гребла так, что только весла трещали, молча и яростно, а вторая сидела в лодках, разматывая крючья с веревками, уже готовая к бою... и как же неожиданно было для турок, когда по бортам галеры застучали десятки крюков!
