Ведьмак из старой Москвы: Полная Версия.

— Либо?

— Либо, мое руководство получит отчет об удачно завершенном задании.

— Я понял, чего ты хочешь, — Пахуньчик казалось, задумался. — Мне надо подумать.

Меч взлетел и обрил часть бороды инопланетянина, задев краем его шею, три маленькие капли выступили на кончике клинка.

— Я приношу клятву покорности! — поспешно произнес бомж и замерцал, точно подвесной шар на молодежной дискотеке. Он начал произносить слова клятвы. Каждое слово, на изначальном языке выходя из его рта, зависало в воздухе огненными буквами, я лишь успевал принимать их, левой рукой подтверждая, что клятва имеет силу. Буквы отпечатывались на моих ладонях и тут же исчезали, давая дорогу другим рунам. Призрачные драконы засуетились, боясь, что их хозяину будет причинен вред, но не почувствовав опасности, продолжили свой бег по кровеносным сосудам.

Когда все было кончено. Пахуньчик устало присел прямо в мусор, однако его взгляд неотрывно смотрел на меня. Я кивнул и набрал номер оперативного центра.

— Это Геральт. Задание не выполнено, объект сбежал до моего прихода.

Я убрал телефон и посмотрел на изможденного бомжа. Пахуньчик уже закрыл глаза. В нем невозможно было представить что-то большее, чем изодранное жизнью нечто, переставшее быть разумным существом.

Я усмехнулся своим мыслям и побрел к оставленной машине, предстояло добраться до дома.

* * *

— Я хочу с тобой серьезно поговорить Геральт.

Я очень хорошо знал, что означает эта избитая фраза, вестница больших и чаще неприятных перемен, тем более в пять часов утра.

— Да, родная, я тебя слушаю.

— Черт, как же сложно начать, — Лиса нервно поправила съехавшую на лоб прядь огненных волос. Непослушная грива выскользнула из пальцев хозяйки и миллионами завитушек упала ее на лоб. Лиса нервно рассмеялась:

— Ну вот, все не так, — ее пальцы дрожали, когда она достала из рыжей, под стать волос сумочки заколку и стала укладывать гриву в конский хвост. Наконец своенравный водопад принял более удобное положение, и девушка, набрав в грудь побольше воздуха продолжила:

— Мне давно бы следовало, начать этот разговор... Лиса замолчала, смотря прямо в мои глаза. Повисла неприятная пауза, заполнить которую могла только беда.

— Не бойся, продолжай, — мне было очень трудно сказать эту фразу.

— Ты полагаешь?

— Да...

— Где ты был?

Мне было очевидно, что Лиса хотела спросить или сказать нечто другое, но я обманул себя, теща надеждой, что все обойдется.

— Я же тебе сказал. У нас было корпоративное мероприятие, мы с сотрудниками ходили в сауну.

— Шлюх взяли? — с вызовом спросила она.

— Нет, — спокойно соврал я. — Зачем все портить, мужики напились до чертиков, вот и вся корпоративка.

— А ты чего там так долго делал, ведь ты же не пьешь?

— Пью, только редко и чуть-чуть, ты же знаешь. И давай перестань ломать комедию, что случилось?

— У меня есть другой мужчина, — Лиса не произнесла, выплюнула эту фразу с каким-то омерзением.

— Давно?

Я заставил себя проговорить эту фразу спокойно, изображая всепрощение в "мудрых" глазах. Мне и правда было почти безразлично, тело настолько устало, что мозг отказывался воспринимать любую атаку, а это была, пожалуй, самая страшная атака за ночь, только сердце немного прихватило, и пальцы рук превратились в ледышки.

Лиса непонимающее посмотрела на мое идиотское, улыбчивое лицо.

— Что давно?

— Давно появился?

— Типично мужской вопрос. Нет, Геральт не давно, хотя это к делу не относится. Он зрелый состоявшийся мужчина, готовый на все ради меня и... Короче, он сделал мне предложение, через месяц мы расписываемся.

— На свадьбу пригласишь? — голос звучит неестественно бодро, не обманывая ни себя, ни Лису. Тем не менее, она, следуя, женской логики спросила:

— Ты меня хоть немножко любил?

— Почему любил? Люблю и очень сильно.

— Геральт, Геральт. — Лиса встала с кресла, подошла ко мне сидящему на диване и попыталась прислонить голову к своему животу. Я сидел, как камень, отклоняя ненужную ласку, ставшей уже посторонней, но такой любимой женщины.

— Глупый взрослый мальчишка, — она отошла и села обратно в кресло. — Ты пойми, мне надо делать шаг вперед, развиваться, открывать для себя новые перспективы, возможности. Мы с тобой уже, сколько встречаемся? — внезапно, требовательно спросила она.

— Чуть больше года.

— За это время где мы были? Два раза в зоопарке и один раз на твоем любимом Гришковце. А с Мишей я повидаю весь мир. Ты не представляешь насколько он эрудированный и образованный человек. Если бы я не знала твою импульсивность, — при этом заявлении моя бровь вопросительно поднялась, — все эти твои мечи, штанга, гири, я бы вас познакомила.

— Не надо.

— Знаешь, ты прекрасный любовник, отличный человек и я тебя люблю, но какое будущее ты можешь мне дать?

— Он, что такой богатый?

— Только не вздумай считать меня шлюхой! — печаль в глазах девушки сменилась яростью дикой рыси.

— И в мыслях не было, — искренне соврал я. — Кто я такой, что бы обвинять тебя в деле, которым занимается каждый человек на нашей планете?

— Издеваешься?

— Да, но не над тобой. Я продаюсь для того, то бы получить зарплату, чиновник продается, что бы построить загородный дом, кто-то продается, что бы обеспечить себе будущее, проститутка может продаваться даже для того, что бы кормить больную мать. У каждого свои мотивы, встречаются даже благородные. Все на продажу, всё на продажу. Вот только зачем закладывать любовь, если она есть? Ответь мне Лиса? Я же знаю, что ты меня любишь до сих пор, из тебя одна из самых плохих актрис в мире, ты даже оргазм симулировать не можешь, приходилось самому дорабатывать. Ты не играла со мной, ты не лгала, когда говорила, что я твой единственный. Ты говоришь, что я глупый взрослый мальчишка — это так. Но я понимаю с собой туда, — я ткнул пальцем в потолок, — ничего не унести. — Лишь то, что у тебя есть здесь, в душе.

— Верно, говоришь. Вот и я хочу унести в своей душе воспоминания о том, что я сделала, а не о том чего я была лишена.

— У тебя есть две ноги, две руки, ты красива и слава всем святым здорова, ты любима и утверждаешь, что любишь сама.

— Не надо, Геральт. Я знаю все, что ты скажешь, но я хочу большего. И знаешь, что, — Лиса пристально посмотрела в мутные глаза, — я бы очень хотела приходить к тебе.

— Ты предлагаешь мне стать твоим любовником? — сухо спросил я.

— А кем ты был? — закричала Лиса. — Мы встречаемся больше года, ты утверждаешь, что любишь меня, и даже не намекнул на возможность женитьбы между нами, не говоря уже о предложении, что бы я могла понять, как дорога тебе! Что ты меня хоть чуть-чуть уважаешь!

— Ты мне дорога...

— Да? А что ты сделал, что бы я почувствовала твое отношение ко мне? — Лиса требовательно посмотрела на меня.

— Мне казалось все то, что происходило между нами, достаточно красноречиво говорило о наших чувствах.

— Боже мой, Мужчины! Мне не достаточно "этого" — девушка произнесла последнее слово с ехидством. — Мне надоело видеть, что ты считаешь свои сексуальные подвиги достаточным основанием для полного счастья. Как же ты не понимаешь, что я хочу семью, детей...

— Как-то странно ты рассуждаешь. То ты хочешь развиваться, делать карьеру, повидать другие страны, то ты хочешь диаметрально противоположенного: семью и детей.

Лиса яростно сверкнула глазами в мою сторону и вдруг внезапно заплакала навзрыд, заставляя сердце сжаться в ненужной жалости не к ней себе. Я боролся с собой века, слившиеся в одно движение секундной стрелки, но не смог побороть желание в последний раз погрузиться в ее огненный ручей волос. Порывисто встав, я обнял такое родно лицо, зашептал на ухо успокаивающую, приносящую облегчение чепуху, провел пальцами по напряженной голове. Слезы полились с новой силой, грозя перейти в новый потоп, но я не обращал на это внимание. Я впитывал в себя боль, освобождая Лису, от груза ответственности, от груза любви. С каждым содроганием ее тела, мне яростно желалось, что бы она ушла, испарилась, стерлась из памяти и с маниакальным мазохизмом смертельно больного раком легких, затягивался последними сигаретами, секундами оставшейся другой жизни.

Все кончается. Молодой человек, искренне впервые полюбив, умирая головокружением пьянящего поцелуя, застывшего песочным, солнечным счастьем на губах, забыв о родителях, забыв о делах, обращается к небу, богу, судьбе. Призывает силы, в свидетели, веря в свое счастье и по-глупому молодо своими преступными высказываниями перекраивая незримые нити, которые пронизывают настоящее и будущее, создавая мириады вероятностей и выбирая одну, фатальную. — Как же мне хорошо, Господи! Что бы, не случилось, как бы не повернулась моя судьба, за это не жалко и умереть, за такое нечеловеческое счастье. Ааааааа, — раздается его наполненный творящей энергетикой крик, пугая невольных прохожих. И все... Дело сделано. Сила слов в искренней любви, ненависти, произнесенная в нужный, неподдающийся расчету час, когда кажется, что воздух вокруг искрит, способна разрушать города, созидать, перекраивать границы и ломать миллионы судеб — творящая сила.

Все кончается. И вкусные пышки бабушки.

Все кончается. И жизнь родителей.

Все кончается. И способность радоваться.

Кончились и слезы, сладкий миг жалости.

— Прости, — сказала Лиса и молча положила ключи на вечно стоящую в центре комнаты гладильную доску. Дверь открылась, беззубо огрызаясь, и захлопнулась, в бессильной ярости содрогая, ставшим в миг одиноким жилище ведьмака.

Еще долго я сидел на диване и слышал ее прощающиеся шаги...

* * *

Звонки шли нескончаемым потоком, терзая мои барабанные перепонки, мне же хотелось побыть одному, отключиться от всего мира, просто лежать и ни чего не делать. Глухое раздражение в груди выплеснулось на ни в чем неповинный телефон: вместо того, что бы просто вытащить шнур я схватил аппарат и запустил им в показавшуюся в проходе Саклю. Кошка по привычке увернулась, а вот телефону повезло меньше, пущенной с космической скоростью он, встретившись с полом, разлетелся на неподдающиеся ремонту фрагменты. Но мне на это было наплевать, главное надоедливые звонки, количество, которых перевалило за сотню, наконец, прекратились.

Растянувшись на кровати, я облегченно закрыл глаза, приготовившись погрузиться в сладкую печаль одиночества. Воспоминания о Лисе, заняли все существо, я решил искупаться в своей боли, но из мазохистской неги меня опять грубо выдернул звонок сотового телефона.

— Вашу мать! — заорал я, вскакивая с кровати. Взяв сотовый телефон, я решил поступить с ним так же, как и с предшественником, но вовремя остановился, уникальный аппарат, как-то жалко разбить из-за собственной слабости.

Я взглянул на передний дисплей мобилы. Номер Лютнева настойчиво мигал, и было очевидно, что друг намерен довести ведьмака до белого каления, но дозвониться.

— Да! — рявкнул я в трубку на пределе возможностей.

В динамике раздалось обиженное пыхтение, и удивленный голос журналиста ответил.

— Ты мне должен оплатить визит к ЛОРУ. Мое левое ухо, никогда не краснело, ни при какой ситуации, даже, когда мои бывшие бабы бросали меня и говорили все, что обо мне думают, даже когда мой бывший начальник застал свою секретаршу, стоящую на четвереньках напротив моих спущенных брюк. Никогда Геральт. И только сегодня я буду останавливать машины помидорным цветом своего больного уха. Так что с тебя, как минимум бутылка на лечение.

— Обойдешься балабол, в поликлинику сходишь.

— Какой же ты все черствый и неблагодарный индивидуум Геральт! — голос журналиста искрил от негодования. — Ты, почему трубку не берешь? Я тебе битый час пытаюсь дозвониться.

— Зачем?

— Вот и делай людям добро после этого, — грустно сказал Лютнев. — Твоя статья про домики для надувательства вышла, поэтому имею я право нажраться за счет благодарного друга?

— Спасибо... — я сделал долгую паузу, вспоминая, что просил друга опубликовать одну статью, которая по идее должна была, заставить демона обнаружить себя. Лютнев об истинной цели статьи никакого представления, конечно, не имел, он думал, что Геральт пишет кандидатскую диссертацию и набирает необходимое количество публикаций.

— Но? — спросил журналист.

— Но, давай в другой раз?

— Нет, это ты давай колись, что у тебя случилось? Я же слышу по голосу, да и трубку ты не поднимал.

— Все в порядке, — ответил я недрогнувшим голосом.

— Погоди, — требовательно раздалось в трубке. — Ты поругался с Лисой?

— Вроде того...

— Она от тебя ушла? — в голосе журналиста прозвучал неподдельный интерес.

— Вроде того...

— Это потому Геральт, что ведешь себя как ходячая эрекция, весь такой мачо морда кирпичам, грудь колесом, одеваешься во все темное, как Сигал какой-то, небось и трусы черные, бородка опять же твоя пиратская, какой бабе это понравится?

— Иди в задницу!

Знаешь, в таких случаях друзья обычно произносят: "она мне всегда не нравилась". Но буду с тобой честным, она мне всегда нравилась!

— Спасибо Лютнев!

— Так, — не слушая меня, продолжал журналист, — я приеду где-то, через час, мы будем кутить, снимем девочек — студенточек, напьемся и набьем кому-нибудь морду. Хе-хе, это ты точно умеешь.

— Лютнев, я не в настроении, понимаешь? Тем более я не пью!

— Давно уже известна нам любовь друзей и верность дам, до встречи Геральт, — сказал журналист и выключил телефон.

Лютнев не задержался. Приехал даже чуть раньше, принося в квартиру такую нужную в этот момент суету и милое, сердцу каждого мужчины многозначительное звяканье пакетов.

— Рассказывай, — сказал журналист, когда друзья расположились на кухне.

— Ты правильно угадал Лютнев — Лиса ушла. А почему, зачем? Уже не важно.

— Тут ты не прав. Бабы уходят по трех основным причинам, — назидательно стал загибать пальцы опытный в расставаниях любитель женского пола. — Все три причины лежат на поверхности и служат прекрасной иллюстрацией женского эгоизма. Женщина это самка. А что самке главное? Самке главное, что бы ее самец был надежен! Это первая причина! А ты Геральт, разве ты надежен?

— Почему нет? — мой вопрос прозвучал с вызовом.

— Ха! Бабок у тебя реальных нет, поэтому долларовый досуг ты такой шикарной женщине обеспечить не можешь. Прошлое у тебя дорогой друг признайся темное, даже я ничего толком не знаю. Дерешься ты как дьявол и вообще жутко агрессивный и хмурый тип, когда надо кому-то дать в морду. Ну, скажи где здесь надежность?

— Если рассматривать с твоей точки зрения, то кто вообще может быть надежным? Может ты?

— Давай не будем переходить на личности, речь о тебе и кстати, — Лютнев решительно вскрыл бутылку коньяка, — давай выпьем, так беседа легче пойдет.

— Эдик, я не пью, — мне пришлось назвать журналиста по имени, что проявлялось только в минуты крайнего раздражения и нежелания идти на поводу у назойливого друга.

— Не ломайся как Сакля перед тазиком. Пей, тебе сейчас это нужно.