Небо шамана. 1 часть

** — В составе Калининского фронта примерно в это время был укомплектован 569 штурмовой авиаполк на самолётах Ил-2. Будем считать его в некотором роде прототипом полка описанного мной, но номер изменила, чтобы не вводить в искушение любителей документальной достоверности, и чтобы не задевать чувств родственников и памяти настоящих героев. 596 авиаполк существовал, но был полком лёгких ночных бомбардировщиков.

— Сводка СовИнформБюро за 5 ноября 1941 года подлинная.

— В 1941 году никому не приходило в голову, что можно планировать больше одного вылета в день. Фактически за вечер и ночь техники готовили самолёт к единственному вылету, после которого работа лётчика считалась полностью выполненной. Это уже со второго года войны несколько вылетов станут нормой, хотя и до этого многие делали по нескольку вылетов за день, но это каждый раз было связано с какими-либо выходящими за границы обстоятельствами. Как полёты Гурьянова в первые дни войны, когда их задачей было не столько провести штурмовку, сколько вообще разобраться с текущей обстановкой вокруг. А главной причиной такого режима эксплуатации авиатехники мне думается, была ещё очень малая её техническая надёжность. И ведь многие тогдашние механики и авиаторы начинали ещё на различных аппаратах с кошмарными ротативными моторами или другими чудесами технических решений зари освоения пятого океана. Ведь кожаная форменная экипировка пилотов родилась не в погоне за модным шиком или красотой, а потому, что в полёте экипаж с ног до головы забрызгивало каплями кипящего касторового масла с разными добавками. А представить себе выпуск в небо первых "Форманов", "Ньюпоров" или летающих лодок Григоровича без полной переборки и проверки мотора никому даже в голову не могло прийти. Ведь даже проверенные и отрегулированные моторы имели премерзкую привычку останавливаться во время полёта без всяких видимых причин. И хоть прогресс авиатехники с начала века шагнул вперёд, но ресурс моторов 80-100 часов и раза в три меньше в форсированном режиме, в начале сороковых считался достаточно большим. А качество моторных масел и топлива оставалось очень низким, что в сумме давало очень маленькую надёжность самолётов, что требовало огромных усилий от наземной технической службы по подготовке машин к вылету.

Наконец, утром я познакомился со своим экипажем. Не смотря на то, что в самолёте я летаю один, но в экипаж самолёта кроме пилота или всех вылетающих входят: техник самолёта, механик-моторист и техник по авиавооружению, то есть нас при каждом самолёте четверо и лётчик является главным в этой компании независимо от своего звания. Правда у меня пока нет своего моториста, у нас на всю эскадрилью их всего трое, но остальные у этих троих сейчас учатся и со дня на день моториста за нашей машиной с бортовым номером "сорок семь" закрепят, если я правильно понял. Людей далёких от авиации, наверно удивит, что за каждым взлетевшим самолётом в полку не меньше шести человек и это не считая тыловых служб вроде кухни и бани, зенитчиков и наземной охраны, которых вместе может быть даже больше авиационных технических служб.* Из наших техников к нам с вещами нашей бывшей отдельной эскадрильи должен на днях прибыть только один Макаров, так, что ни Колю Мищука, ни Фадеевича мы уже не увидим, их наверняка уже куда-нибудь пристроили и хорошо, если по специальности. Техником моего самолёта назначили Валентина Комолова, который своей румяной щекастой физиономией и общей округлостью словно подчёркивает свою округлую окающую фамилию. И не смотря на его представление, "Валентином" его называют не дольше пары дней, при внешности плюшевого мишки и переваливающейся походке, ему гораздо больше идёт "Валя", в котором так и слышится созвучное — "Увалень". При этом он не лентяй, достаточно толковый старательный техник с умелыми руками, что совсем не сочетается с возникающим образом недалёкого тугодума, он не тугодум, просто флегматик, обстоятельный и дотошный. Второй — техник по авиавооружению — мелкий и подвижный Сергей Подгорный, ростом и комплекцией больше похожий на тринадцатилетнего подростка, даже не мог поначалу представить, как он может ворочать наши иногда совсем не маленькие авиабомбы, но жилистый и шустрый он прекрасно справляется со своим заведованием и успевает помогать в других вопросах обслуживания машины. Поначалу отреагировал на Подгорного резко отрицательно и настороженно. Из памяти Сани я хорошо помнил, что был у нас в полку такой красноармеец Сангинов, вроде из Средней Азии, весь словно на шарнирах, дёрганный и резкий с приблатнённым разговором. После появления как-то сумел обзавестись кучей наколок и стал изображать из себя матёрого уголовника. От него всегда было очень много шума и крика, и почти невозможно увидеть его работающим — лентяй и горлопан, который ничего не знает и не умеет, ненужный и бессмысленный человечишка. После того, как ему прислали из дома посылку он накурился какой-то дряни и лежал в казарме весь в слюнях, моче и соплях. Когда списали его из полка, не сожалел никто и куда его отправили совершенно не интересно. Вот только как танковой бронёй его безделье и бессмысленность защищало то, что он "социально-близкий", в смысле из самых угнетённых низов люмпен-пролетариев. Как не мог этого понять Саня, так не понимаю и я. Да, и ладно. А потом война началась. Вот и подумалось мне, что Сергей такой же никчёмный крикливый пустобрех. Но через некоторое время ребята из экипажа мне понравились оба, тем более, что ничего гнилого и подлого в их аурах я не увидел, Сергей, конечно, тот ещё прохиндей, но из тех, кто обычно сполна сам расплачивается за свою излишнюю подвижность и неугомонность, что совершенно не уменьшает его врождённого оптимизма и жизнерадостности, да и шутки у него не злые.

Но с утра у самолёта мне хотелось не столько познакомиться со своим экипажем, сколько было любопытно поглядеть, как сработали мои придумки в бою и стоили ли они потраченного на них времени и сил. Во вчерашнем вылете мне показалось, что самолёт несколько раз чувствительно встряхнуло, а это, скорее всего, были попадания пуль, а может и снарядов. Я со всеми вчера ходил смотреть на измочаленную зенитным огнём машину комиссара, а ведь стреляли во всех, не только в замыкающую спарку, просто она приняла слаженный залп нескольких "Эрликонов" с разных сторон. Вообще, комиссару повезло. Такой залп называется "взяли в клещи" и чаще всего он становится фатальным для самолёта. А Борзунов без единой царапины домой дотянул, и сесть сумел, хотя совершенно не ясно, как ему это удалось, когда в хвостовой части фюзеляжа больше дырок, чем оставшегося целым. Больше других знающий про эти двадцатимиллиметровые зенитки Лашкевич объяснил, что такая зенитка при своей скорострельности и одна самолёт буквально перепиливает...

Пока в рассветных сумерках лазил вокруг самолёта, что в толстом зимнем комбинезоне сделать совсем не просто, немного взмок. Но старания даром не прошли. Нашёл сначала на крыле рядом с посадочной фарой, а потом на брюхе фюзеляжа примерно в метре от края бронекапсулы места с содранной белой краской. И если на крыле ещё можно было допустить, что белую краску содрали случайно, то на брюхе разглядел чёткий мазок спиленного с пули при ударе свинца. А на обшивке машины даже вмятины не осталось. Сообразивший, что я делаю, Валя обрадовано потащил меня к хвосту и показал две свежие заплатки на руле высоты. Интересно, как они их при таком морозе наклеивали. Выдыхая клубы морозного пара, он радостно рассказал, что это единственная дырка, которую они нашли и уже заклеили. Дырка сквозная от винтовочной пули, поэтому заплаток две. Судя по размерам и форме это попадание пули снизу, кроме перкалевой обшивки не повредило ничего. То есть, с машиной всё хорошо.

Настроение подскочило, что техники расценили оценкой результата их труда и тоже разулыбались. Ещё когда я магически укреплял поверхности самолёта, я после раздумий специально не стал трогать рули направления и высоты, а элероны только частично обработал там, где проходят тросы управления и места крепления поворотных петель, как и у обшивки закрылков. Я подумал, что если у меня весь самолёт будет всегда абсолютно целым и неуязвимым, это создаст очень скользкую и мутную ситуацию, но не это главное. Важнее, что тоненький слой перкаля даже многократно усиленный при попадании зенитного снаряда или даже тяжёлой пули может не выдержать. И если обычная перкалевая обшивка просто порвётся и возникнет небольшая дырка, ведь это даже чувствительный зенитный снаряд не взведёт, и он насквозь пролетит. А вот магически усиленную обшивку вырвет целым куском, а это приведёт к разрушению не усиленных внутренних конструкций. Это гораздо хуже и в полёте намного опаснее. Вот и получается, что какая-то винтовочная пуля просто проткнула мой руль высоты и сейчас дырку уже заклеили, а если бы я усилил обшивку рулей, мне могло руль вообще оторвать, а пробовать летать даже без одного руля не хочется. Два других попадания показали, что качество рунического упрочнения эффективно работает и превратило обшивку самолёта в высококачественную броню, не зря значит возился.

Вчера комэск рассказал, что в качестве пробы на некоторых опытных экземплярах "ЦКБ-55" в верхней части бронеспинки пилота делали вставку из многослойного бронестекла, с целью улучшить обзор назад, но в серию это не пошло. Я подумал, что видимость сквозь это "стекло" наверняка сомнительного качества, ведь туда спихнут всю некондицию. И тем не менее вопрос болезненный. Из наших кабин обзор как из норы суслика, который так боится, что даже носа наружу не высовывает. Это делает почти нулевой вероятность своевременного обнаружения противника. А немцы к этому ещё использует тактику внезапного удара сверху с немедленным отходом вне зависимости от результата атаки. Ведь при ввязывании в маневренный бой риск попасть под ответный удар сильно возрастает, кто же будет зря рисковать. Нет, формально, если повернуть голову, то в щель сбоку от подголовника можно смотреть сквозь отсек с задним топливным баком, вот только сам отсек сзади закрыть обтекаемым бронелистом. На некоторых машинах в этом листе наверно для успокоения конструкторов вставлены толстые пластины бронестекла, но в них ничего не видно. Как мы с Цыгановым не рядили, ничего путного придумать не смогли. Даже установить зеркало для обзора назад негде. Лучше всего было бы установить его вверху козырька, но верхнее окошко фонаря не даёт возможности много увидеть в это зеркальце. Почти тоже самое с боковыми вариантами установки, но их хоть можно было бы сделать побольше, но такие "уши" нарушат аэродинамику машины, да и прямой обзор и так не слишком хороший эти "лопухи" сильно испортят. Словом, так ничего и не придумали. Предполагается, что наша броня настолько надёжна, что смотреть нам нужно только по курсу, и летать под охраной истребителей. В итоге отметили, что в машине комиссара от стрельбы стрелка ещё вопрос сколько смысла, а вот то, что у стрелка обзор назад и в стороны в разы лучше, чем у пилота, это факт и он свои наблюдения может лётчику передать. А нам остаётся вертеть в воздухе машину, чтобы в боковые стёкла смотреть во все стороны...

И всё равно к моменту вылета у меня замечательное настроение. Нашей эскадрилье приказали вылететь на поддержку нашей обороны северо-западнее Ржева. Похоже, с этим неуловимым танковым батальоном от нас отстали. Решением комэска два звена летят одно за другим, а Лёша Лашкевич ставший теперь адъютантом нашей эскадрильи идёт замыкающим. Мы с Васильевичем идём сверху "змейкой", он над головой построения, я чуть отстав от замыкающего Лашкевича. Известно, что наши машины наиболее уязвимы именно сзади и поэтому мне отведено такое место в строю, если можно это так назвать. Я иду на пару сотен метров выше и сзади. Весь строй эскадрильи у меня как на ладони, его на прямом курсе мне мой капот перекрывает. Сначала идём почти строго на запад, а у приметной деревушки отворот на юг, и нам удалось выйти на цель точно и неожиданно для противника. К моменту выхода на цель я подтянулся вперёд и сейчас с высоты торопливо выискивал замаскированные зенитки. Мне с моим усиленным зрением гораздо проще, да и атаковали немцы наших занявших оборону в деревне от небольшого леска вдоль пробитой сквозь него дороги с ходу. Соответственно и зенитки не успели хорошо замаскировать и установить в стороне для полного охвата подразделения "зенитным зонтиком". Цыганов развернул машину и пошёл в атаку на открывший по нему шквальный огонь зенитный автомат, к которому присоединился пулемётчик с бронетранспортёра с установленного в нём на зенитном станке пехотного пулемёта. Я чуть не кинулся помочь комэску, когда увидел в стороне разворачивающийся второй зенитный автомат, который вполне может поймать комэска в борт на выходе. В отличие от Цыганова я не стал издалека пускать эРэСы, тем более, что его залп немецких зенитчиков даже не напугал, все взрывы легли не ближе сотни метров от зенитки. Ведь пуск был с расстояния почти полкилометра, видимо у командира пальцы на гашетках дрогнули или решил на психику немцам надавить и шуранул залп на удачу. Я вышел на зенитку как на полигоне, и стрелять мы начали одновременно, только мне повезло больше, мои две пушки и пара ШКАСов буквально вымели расчёт, что-то взорвалось, подкинув вверх переворачивающуюся платформу с пушкой, а я вцепился в ручку, вытягивая машину из уже затянувшегося пикирования. Едва не проскрёб брюхом по верхушкам мелькнувших под крылом ёлок. Слишком дорогая могла быть плата за то, что совсем немного увлёкся и старался лучше прицелиться. Вот и думай, ближе подходить для более точной стрельбы с риском не выйти из пикирования или стрелять менее прицельно, но без риска зацепить землю на выходе...

Закладываю вираж, осматриваю происходящее. Цыганов со своей зениткой тоже совладал и сейчас крутит вираж в другую сторону. А эскадрилья звеньями красиво заходит на правый фланг наступающих немцев, где у них четыре из пяти танков, три с тонкими смещёнными вбок пушками и один более высокий с клёпанным корпусом и башней, все вымазанные известью в пятнах и с чётно-белыми крестами.** Сзади танковую атаку от леса поддерживают две полковые пушки не слишком серьёзного калибра. Ещё один клёпанный танк обходит оборону слева и кажется обороняющиеся его не видят из-за излома местности, как и двигающуюся с ним по низинке хорошо нам видимую группу под сотню солдат. Как вчера инструктировал Бурдужа, все выполнили залповый пуск реактивными снарядами, и на выходе только замыкающий Лашкевич удачно положил две свои бомбы меж двух танков, от чего один замер, а второй вскрыло внутренним взрывом, как консервную банку. Оба звена пошли на разворот, чтоб продолжить крушить правый фланг, где остались ещё два бронетранспортёра чуть сзади и два целых танка. Пехота, которая до этого пыталась не отставать от прокладывающих в глубоком снегу колею танков сейчас порскнула в глубокий по пояс снег. Закончивший разворот намного раньше Цыганов чуть снизился и одновременно сбросил все свои бомбы, которых судя по взрывам шесть штук, но мЕньшего калибра, а вот как болтанулся его самолёт при выходе из атаки мне совсем не понравилось. Но мне уже нужно самому строить свою атаку и я сосредоточился на ней.