Шипы

— Да, сэр.

Один. Без работы, но с приводом в психушку. Без денег. Начать все сначала? Не реально.

— Теперь хорошие новости. Компания "Санси" готова выплатить вам премию за находку "Белых гусей". С вас снимается ограничение по передвижению, так что вы можете вернуться в свою квартиру. Кроме того, мистер Келлер готов посодействовать вам в поисках новой работы. На этом все. Дело закрыто.

В сопровождении Тодгарда и Келлера Галлахер вышел из кабинета, но уже через несколько шагов вынужден был прислониться к стене. Он был обессилен и опустошен. Он устал, а бессонная ночь и нервное напряжение отняли последние силы. Кроме того, ужасно хотелось выпить. И не просто алкоголь — чтобы погрузиться в блаженное забытье. Забыться и забыть.

— Поздравляю, Джин, — адвокат ободряюще хлопнул его по плечу, — Все прошло успешно.

— Вы так считаете?

— Да. Вы легко отделались.

— Легко... — Галлахер прикрыл глаза и тупо повторил, — Легко...

— Джин, — Тодгард осторожно дотронулся до его руки, — Пойдем домой. Тебе нужно отдохнуть.

По дороге в Лавендер-Холл ни тот, ни другой не проронили ни слова. Галлахер пытался представить себе будущее без работы и близких друзей и видел только черноту. Воображение, всегда с легкостью рисовавшее яркие цветные картинки, отказало. Как будто не было никакого будущего.

Дома Галлахер первым делом схватился за бутылку виски. Плеснул в стакан на три пальца и залпом выпил. Алкоголь обжег горло и улегся в желудок теплой лужицей. Не прошло и минуты, как тело охватило слабость, и Галлахер вынужден был присесть на стул. Иезис, как же он устал от всего этого! Как будто целая жизнь прошла и завершилась реинкарнацией, а память так и не стерлась. Ему нужна передышка, чтобы не сойти с ума от длительности переживаний.

Новая порция виски и облегченный выдох.

Тодгард последовал его примеру и тоже приложился к бутылке. И ему пришлось несладко, хотя он и желал признаваться в этом. Он помнил, как Ли рассказывал о линиях вероятностей, о том, что существует много реальностей. Иногда ему казалось, что пространство расслаивается, являя свою многомерность, суть того, что существует множество миров. Может быть, где-то там, в глубине слоев, Айк остался жив и вернулся домой.

— Что будешь делать дальше?

Не отрываясь от стакана, Галлахер отрицательно мотнул головой. Его волосы отросли настолько, что сзади он стал собирать их в куцый хвостик, но спереди пряди падали низко на глаза. В их густой черной массе Тодгард явственно видел серебристые седые нити.

— Ты можешь оставаться здесь столько, сколько хочешь.

На этот раз утвердительный кивок. Глоток.

— Спасибо, сэр. Вы... очень добры.

Из комнаты раздался сигнал вызова. Отставив стакан, полковник Тодгард вышел, чтобы ответить. Разговор был коротким, но, когда полковник вернулся, Галлахер спал, уронив голову на скрещенные руки. Несколько секунд Тодгард смотрел на него остановившимся взглядом и не стал трогать. Горечь — вот какое чувство он испытывал сейчас. Только горечь.

Галлахер проспал почти весь день. И на этот раз ему не снились кошмары. Его сон был глубок и спокоен.

Вечером Галлахер и Тодгард сидели на веранде Лавендер-Холла и любовались закатом. Картина несла в себе покой и умиротворение. Глядя на неяркий алый свет и фиолетовые облака, Галлахер думал, что все закончилось.

Кажется...

"Санси" удивила его дважды. Первый раз, когда действительно перевела премию за "Белых гусей". Второй раз, когда Галлахер увидел сумму премии. Больше, чем он ожидал. Больше, чем он мог бы получить, если бы их миссия завершилась успехом. Пораскинув мозгами, Галлахер снял часть денег и съехал от Тодгарда на свою старую квартиру.

У него было ощущение, что в последний раз он был здесь очень-очень давно. Наверное, в прошлой жизни. Все предметы были знакомыми, все вещи остались на своих местах, но он узнавал их как-то отстраненно. Он бродил по квартире, как потерянный, прикасаясь к поверхностям кончиками пальцев. За несколько месяцев отсутствия хозяина отпечаток его личности стерся, покрылся слоем пыли. Галлахер и чувствовал себя таким полустершимся. Как будто вернулся в чужую жизнь.

Он тяготел к одиночеству. Слишком много людей, слишком много слов и действий за последнее время. Где-то на уровне животных инстинктов Галлахер хотел заползти в глубокую темную нору и хотя бы попытаться зализать свои раны. Какое-то время ему это удавалось. Новости, книги, фильмы — из Сети. Еда, сигареты, выпивка — через службу доставки. Иногда он выходил подышать (относительно) свежим воздухом, но и тогда отгораживался от мира наушниками с музыкой и темными очками. Миру было все равно. Мир отторгнул Галлахера и не заметил потери. Через две с половиной недели явился первый визитер.

Накануне Галлахер перебрал. С ним это случалось и раньше, но после безумного перелета от Розы до Луны его организм стал намного острее реагировать на алкоголь. Доза, которая требовалась для полной отключки, стала меньше, и похмелье наутро стало жестче. Видимо, организм выработал новый способ защиты на случай, если ядерная алкогольно-наркотическая война повторится. Хорошо это или плохо, Галлахер никак не мог решить. Пришлось принять как факт и попытаться свести потери к минимуму. Вчера это не удалось

Сигнал выдернул его из тяжелого сна о подступающей пустоте в восемь утра. Ему понадобилось восемь минут, чтобы понять, что это кто-то звонит в дверь, а не продолжается ночной кошмар.

— Пошли нах... — пробормотал Галлахер, "проглотив" половину букв. После чего еще десять минут ушло на то, чтобы убедиться в тщетности посыла. Продолжая материться сквозь зубы, Галлахер сполз с кровати, натянул джинсы и поплелся открывать.

Видеоглазок чернел незрячим бельмом. У Галлахера все никак не доходили руки заменить его на новый, а после возвращения и вовсе стало плевать. Шкала ценностей кардинально поменялась, но новый видеоглазок в ней так и не появился. Галлахер распахнул дверь, не зная, кто и что ждет его с той стороны.

Несколько секунд ушло на то, чтобы идентифицировать пришельца. Совместив имя, внешность и статус, Галлахер обреченно вздохнул и спросил:

— Что еще?

— Доброе утро, Джин. Позволите мне войти?

Костюм Келлера был пошит по индивидуальному заказу. Волосы уложены в безупречную прическу. Ногти — отполированы и подпилены до идеальной формы. Портфель и ботинки вели свое происхождение от общего предка. Келлер улыбался открытой улыбкой, демонстрируя белоснежные коронки, а вместе с ними и доверительное дружелюбие. На самом деле в его мыслях коронки превалировали, потому что ничего подобного он не чувствовал.

Галлахер посторонился, впуская все это сияющее великолепие в свою дешевую съемную квартиру. Щелчок закрывшегося замка вызвал приступ головной боли и потемнение перед глазами. Галлахер невольно скривился и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Мысль о сигарете вызывала тошноту.

Келлер оценил его состояние мгновенно и безошибочно. Красные глаза, отекшее лицо, рваные нервные движения и потрепанный вид говорили об этом красноречивее любых слов. Келлер тяжело вздохнул. По роду своей деятельности ему приходилось сталкиваться с разными людьми и ситуациями, и некоторые из них он воспринимал уже как неизбежное зло. Сейчас в качестве зла выступали Галлахер и его похмелье.

— Где ваша аптечка?

Галлахер махнул рукой куда-то в сторону кухонного закутка. Келлер чем-то гремел, что-то бормотал сквозь зубы, разыскивая препарат от похмелья. Галлахеру было не все равно только в одном аспекте — каждый звук отдавался в голове пульсирующей вспышкой боли, и он хотел, чтобы это побыстрее закончилось. Где-то по краю сознания прошла мысль, что за последние месяцы это стало его основным желанием — чтобы побыстрее все это закончилось. Губы дрогнули в кривой ухмылке. Галлахер вернулся в комнату, осел на первую попавшуюся горизонтальную поверхность и закрыл глаза.

— Джин...

Прикосновение заставило его вернуться. Келлер стоял рядом и протягивал ему стакан.

— Выпейте. Должно стать легче.

— Спасибо.

Через четверть часа физическая боль ушла, спасибо и на этом. Душевная боль оставалась, но Галлахер уже научился с этим жить. Иногда ему казалось, что ЭТО уже никогда не пройдет. Иногда — что однажды ЭТО тоже закончится, но тогда он боялся, что останется одна пустота. Пустота была еще хуже. Страшнее.

Краски постепенно возвращались, и мир обретал четкость. Галлахер обнаружил Келлера стоящим возле стены. Скрестив руки на груди, адвокат наблюдал за своим клиентом. На его губах была улыбка, кажется, приклеившаяся туда навечно, но в глазах светилась жуткая смесь презрения и жалости. Галлахер ощутил толчок ярости... он ведь не просил Келлера нянчиться с ним... но чувство тут же растворилось. На самом деле ему было все равно. Закурив, Галлахер наконец-то поинтересовался:

— Пришли насчет работы?

— Нет. Я пришел по поручению мистера Джонсона, адвоката семьи Лоуренс. Послезавтра будет оглашено завещание Генри. Вы должны присутствовать при этом, и мистер Джонсон попросил меня заняться этим вопросом.

Генри это Хэнк.

Пульсация постоянно душевной боли усилилась.

Это его завещание будут читать послезавтра, и им зачем-то понадобилось его присутствие. Вопрос в том...

— Зачем?

Келлер едва заметно поморщился, как от зубной боли.

— Не "зачем", а "почему", Джин. Потому что вы являетесь одним из наследников.

Резко закололо в груди слева, и Галлахер невольно прижал к больному месту руку. Легким вдруг перестал нравиться сигаретный дым, и они поспешили выплюнуть его наружу с жестоким кашлем, раздирающим гортань. Галлахер бросил незатушенный окурок в пепельницу, и он продолжил тлеть, медленно истаивая голубоватой струйкой дыма и обращаясь в пепел.

— Мне ничего не нужно. Я не хочу.

— Потом... — Келлер особенно выделил интонацией это слово, — ...вы можете от всего отказаться. Это ваше право. Но присутствовать на чтении завещания вы должны.

— Что будет, если я не приду?

— Мир не рухнет. Но я настоятельно рекомендую вам пойти, Джин. Насколько я понимаю, Генри Лоуренс был вашим другом. Ваш отказ может быть расценен, как неуважение к нему и к его последней воле.

Если бы он мог, он бы заплакал. Слезы были совсем близко. Они сжимали горло и немилосердно жгли глаза. Галлахеру было давно плевать на то, что он ведет себя, как истеричная девица, однако же присутствие Келлера было мощным останавливающим фактором. Только не в его присутствии.

— Хорошо, я понял. Я приду.

Больше всего он боялся встречи с миссис Лоуренс. Он не знал, что скажет матери своего погибшего друга, как посмотрит ей в глаза... что ответит, если она спросит, почему ее сын умер, а он остался жив. Конечно же, Галлахер знал, что она не спросит, совсем не такой была Ора Лоуренс, но иррациональный страх все равно оставался. Страх, наравне с болью и тоской, стал его постоянным спутником.

В день-после-завтра, к десяти часам утра Галлахер явился к дому Лоуренсов. Он не был здесь после возвращения на Землю... кажется, с прошлой жизни. Ему казалось, что он не узнает этого места, но на самом деле здесь ничего не изменилось.

Ему открыл сам мистер Лоуренс, и первые несколько секунд они просто смотрели друг на друга, кажется, в полной растерянности. И только потом Галлахер опомнился и с трудом выдавил:

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Джин, проходи.

На лице мистера Лоуренса не дрогнул ни один мускул. Впрочем, Галлахер вряд ли мог припомнить случай, чтобы отец Ло открыто проявлял эмоции. Так что это еще ничего не доказывает. Главное — хорошо, что это была не Ора. У него будет хоть какое-то время, чтобы взять себя в руки перед встречей с Орой. Галлахер облегченно выдохнул, постаравшись сделать это незаметно.

— Мистер Келлер... это мой адвокат... он сказал, что сегодня... я должен...

Слов катастрофически не хватало. Галлахеру иногда казалось, что в своем стремлении уйти от мира и от людей в скорлупу одиночества, он забывает некоторые слова и понятия. Иногда он понимал, что это — всего лишь иллюзия, что это — от его затворничества и недостатка общения. Иногда это понимание покидало его, и тогда приходила сосущая темная пустота. Как будто вместе со словами исчезали кусочки жизни, которые эти слова обозначали. Воспоминания о том, ЧТО он представлял из себя раньше, вызывали у Галлахера недоумение.

Кажется, мистер Лоуренс понял его затруднения и пришел на помощь.

— Я знаю, зачем ты здесь. Пойдем, это будет в кабинете.

Из шести уже присутствующих там человек Галлахер знал только родителей Хэнка. Мужчина без возраста, в хорошо сшитом костюме, абсолютно лысый, но с седой "корсарской" бородкой, был, видимо, адвокатом Лоуренсов. Об этом говорили бумаги в его руках. Трое других — женщина и двое мужчин — прошли как бы мимо его сознания. Если они здесь были, то у них было на это право, но любопытство Галлахера даже не шевельнулось в его сторону. Страшнее всего было присутствие Оры. Они обменялись короткими взглядами, и миссис Лоуренс едва заметно кивнула, ободряюще улыбнулась.

— Вот мистер Галлахер, — сказал Лоуренс, обращаясь к предположительно-адвокату, — Теперь мы можем начинать.

Галлахер сел на единственный свободный стул и поймал на себе еще один взгляд Оры — на этот раз обеспокоенный. А потом они начали.

Все происходящее казалось ему нереальным. Нет, он уже смирился с гибелью Лоуренса и Ли. Он уговорил себя, что где-то там, в одной из параллелей, о которых рассказывал Ли, не было кошмара Розы. Там они все вернулись обратно или даже вообще не улетали в этот рейд, и Галлахер остался таким, как был. Но здесь их больше не было. И не было Гордон. И он сам превратился в тень самого себя. А оглашение завещания Лоуренса было, как последний гвоздь в крышку его несуществующего гроба.

Адвокат монотонно зачитывал пункт за пунктом. Краем глаза Галлахер видел мистера и миссис Лоуренс. Ора, в белом траурном платье, с волосами, собранными в высокую строгую прическу, сидела абсолютно прямо, вскинув подбородок. Ее ладонь покоилась в руках мужа. Ее глаза были сухими.

Потом заплакала незнакомая женщина, забилась в рыданиях, уткнувшись в плечо одному из незнакомых мужчин. Галлахер увидел, как вздрогнула миссис Лоуренс.

Когда назвали его имя, он снова почувствовал резкую боль в груди, слева. Все его существо противилось происходящему, и тело отвечало физической болью. Каждая минуты жизни. Каждое движение. Каждый вдох и выдох. Прикрыв глаза, он старался не выдать своего состояния.

Лоуренс оставил ему свою авиетку, стоившую в три раза больше, чем все, чем владел Галлахер. И еще сколько-то там денег, но точная сумма прошла как-то мимо его сознания. И "Ричарда", поскольку корабль был зарегистрирован на него. И что-нибудь из своих личных вещей, что Галлахер захочет взять себе на память. Последний пункт его просто убил.

Наконец, все закончилось. Мистер Лоуренс предложил всем выпить, чтобы разрядить обстановку, и общее напряжение стало спадать. Вцепившись в стакан с виски, Галлахер старался сделаться как можно незаметнее. Он не знал, что ему делать дальше — уходить или подождать... хоть чего-нибудь. И будет ужасно, если он не рассчитает с алкоголем. Такое вполне могло случиться, потому что желудок по утрам отказывался даже думать о еде. Ничего, кроме сигареты. Сигарета и сейчас была бы не лишней, но Галлахер никогда не видел, чтобы в доме Лоуренсов курили. Ох, Ло, и зачем ты только затеял все это?