2. Кодекс Ордена Казановы

Представив, каково ему — небось, в синяках весь и кровоподтёках, Лёхин упёрся боком ботинка в носок его обувки и протянул руку.

— Вставай.

— Э-э... — недовольно сказал Щуплый, щурясь рассмотреть свою грязную ладонь.

— Наплюй — луж везде полно, сполоснуть нетрудно. Да у меня и самого... Лишь бы не скользили.

— Хозяин — барин, — пожал плечами Щуплый, крепко взялся за протянутую ладонь Лёхина и легко, словно его и пальцем никто не тронул, поднялся.

К тропке между гаражами он пошёл первым. Проходя мимо ползающих неудачливых карателей, он на секунды остановился. Лёхин был уверен: Щуплый не выдержит — и каратели получат по пинку.

Но Щуплый постоял, поглазел на тех, кто его едва не убил, сплюнул в их сторону и свернул в межгаражье. Лёхин же прибрал дубинки и, выйдя за гаражи, к свету жилых домов, аккуратно порубил их вынутым из чехла мечом. Щуплый, в метрах двух от рубки шаркая грязными ладонями о траву, внимательно проследил процесс появления меча, его работы и последующего исчезновения в чехле.

— Хороший ножик, — одобрительно сказал он, выпрямившись и встряхивая ладони. Один из "доберманов", вышедших с гаражной тропки, недовольно отвернулся от летящих капель, и Щуплый полюбопытствовал: — Собачки — чьи? Не твои ведь?

— Нет. Бездомные.

— Странно. А чего это они тебе помогать вздумали?

Щуплый Лёнчик умудрился задать вопрос в точку: не его охранять псы явились, а именно помогать Лёхину. А Лёхин перебрал варианты ответа и понял, что ни один не годится. Не говорить же нормальному человеку, мол, домовой навёл на меня заклинание "Требуется помощь"? А самые привычные к этому призыву — те, кто уже не раз встречался с Лёхиным.

— Спроси у них, — предложил Лёхин. — Может, тебе и скажут. Они ж не столько мне помогали, сколько тебя защищали.

Щуплый осторожно провёл ладонью по ребристому боку ближайшего пса. Тот переступил лапами и задрал морду к человеку.

— Сидеть, — негромко скомандовал Щуплый.

Доберманы сели, уже вдвоём уставившись на него.

— Хвосты купированы, команды знают, — словно подытоживая, объявил Щуплый.

— Разбираешься? — теперь полюбопытствовал и Лёхин.

— Не я. Жена, Люда. Год с лишним назад у нас доберманиха была — жена до сих пор оплакивает. Ну, пошли, что ль, поговорим?

Он повернулся и через плечо свистнул бродягам — ни дать ни взять хозяин-собачник с вечерней прогулки. Лёхин догонял его вместе с ошеломлёнными собаками, которые шли неуверенно, часто отставая, и тогда Лёнчик оборачивался и недовольно говорил: "Ну?" А когда Лёхин зашагал рядом с Щуплым, его начало разбирать хихиканье при одной мысли: если в следующий раз Елисей снова наведёт на него какое-нибудь заклятие о помощи со стороны, к нему, к Лёхину, примчатся не просто доберманы, а с хозяином на "поводке"!

Прежде чем зайти в дом, Щуплый повёл Лёхина к торцу, где в цоколе приютился продовольственный магазинчик и, сунув деньги, попросил:

— Возьми какой-нибудь собачьей жратвы — там у них в пакетах. Я б зашёл, да сам видишь...

Лехин деньги взял и спустился, стараясь не усмехаться слишком явно: да-а, выглядел Лёнчик так, словно новообретённые собачки на радостях его по всем лужам поваляли.

Уже у дверей в квартиру Щуплый помедлил и попросил:

— Будет Людка спрашивать — не говори, что были трое и с дубинками. Не фиг бабам про такое знать.

"Бабам"? Лёхин успел удивиться грубоватому слову из достаточно ровной, грамотной речи Щуплого, который, по прикидкам, не старше лет двадцати пяти или двадцати семи.

Открыв дверь, Лёнчик спокойно сказал псам, терпеливо сидящим на площадке:

— Домой.

Если уж Лёхина по спине морозом продрало от этого короткого слова, то что уж творилось в душах когда-то брошенных, ставших ненужными псов? Насторожённо, медленно шагая в пахнувшую теплом и уютом квартиру, они жадно внюхивались — и Лёхину казалось, что внюхиваются они не в запахи, а в информацию о людях, которые готовы приютить их.

Входная дверь за ними захлопнулась неожиданно громко.

— Кто это там пришёл так поздно? — певуче спросили справа, из кухни, наверное.

— Папа! Папа пришёл! — пискляво завопили детские голосишки, и доберманы попятились.

Они появились в прихожей одновременно: вышла миниатюрная, похожая на девочку-подростка женщина, вытирающая руки полотенцем, — вылетели два шустрых пацанёнка лет пяти. Все трое остолбенели взглядами на доберманах. И вышла такая напряжённая тишина, что один из псов ткнулся задом в ноги мужчин и жалобно взвыл.

— Бездомные, — проинформировал Лёнчик. — Вот, привёл.

Женщина коротко вздохнула. Один из пацанят, с сияющими глазами, с протянутыми руками, пошёл к дрожащему от напряжению псу посмелее, оставшемуся впереди. Лёхин аж сам напрягся: вот, не дай Бог...

Женщина ухватила сынишку за футболку, оттащила.

— Сначала обоих в ванную. А вы сходите, поищите в кладовке коврик и миски. Здравствуйте. Я Люда.

— Алексей. (Щуплый глянул с улыбкой: вот мы и познакомились!)

— О-о, Лёнчик!.. Так, пока дети заняты, первым в ванную ты. Алексей, от чаю не откажетесь, наверное?

— Спасибо, не откажусь.

Пока Щуплый смывал с себя вечернее происшествие, Люда готовила чай Лёхину, а дети кормили собак. Улучив момент, пока Люда отвернулась, Лёхин поклонился налысо стриженному, ещё молодому щупленькому домовому, который носил рубаху на манер спортивного кимоно. Шишик всё на него радостно пялился, вот Лёхин и заметил. Домовой, которого язык не поворачивался назвать дедушкой, всплеснул ручонками, но опомнился и поклонился уже степенно. До сих пор стоял он на кухонном столе, приглядывая, как хозяйка чай заваривает, — и вдруг помчался вниз, на пол. Пригнувшись, скользнул между пацанятами и остановился между двумя мисками. Доберманы немедленно потянули к нему морды. А домовой, придирчиво оглядев их, одобрительно кивнул и погладил по носам. Детишки, занятые накладыванием корма в собачьи миски, ничего странного в поведении псов не заметили. Собаки снова захрумкали, а домовой вперевалочку пошёл восвояси, но на кухонный стол забираться не стал — сгинул во тьме под встроенным шкафом.

С Людой оказалось легко общаться. Несмотря на опасения мужа, она так и не заговорила с гостем о состоянии Лёнчиковой одежды и лица, строго придерживаясь одной темы — погоды. А может, выручили собаки. Она так часто заглядывалась на них и на детей, что забывалась и могла трижды спросить одно и то же. Так что Лёхин мог не спеша разглядеть её и даже улыбнуться своим мыслям: эти двое здорово походили друг на друга — одинаково небольшого роста, худощавые, спокойные и немногословные.

Появился хозяин, и жена с детьми, забрав собак и миски, мгновенно улетучились из кухни после короткого: "Поговорить бы нам надо".

Усмехнувшись, Леонид сказал:

— Спиртного дома почти не держим. А сейчас пожалел.

— Да ладно, чаем перебьёмся, — улыбнулся Лёхин.

Они выпили по чашке, налили по второй. Жареным пирожкам Лёхин сказал своё полное и окончательное "Одобрям-с!".

— Сон я видел, — нарушил молчание Леонид. — И тебя в том сне.

— Да? И что я там, в твоём сне, делал? — легко спросил Лёхин.

— Дрался — что. Ты, вообще, каким боком к этому "Ордену Казановы"?

— Ты и про "Орден Казановы" знаешь? — удивился Лёхин. — Я думал, тебя со стороны зазвали — меня проучить.

— За что тебя, кстати?

— Есть там Анатолий один. Мордель я ему маленько подретушировал.

— А, Толька... Смысла нет ему морду раскрашивать — зарастает быстро.

— Леонид, а сколько Анатолию лет? — осторожно спросил Лёхин.

— Весной юбилей отмечали. Двадцать.

"А выглядит на все двадцать пять..."

— Давай без всяких танцев-шманцев? — решительно предложил хозяин. — Меня больше "Ордена Казановы" интересует только одно: как ты за гаражи попал. Не поверю, что за мной топал. Я с этими лохами минут десять говорил, прежде чем они...

— Я тоже сон видел, — после недолгой паузы ответил Лёхин. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но в моём сне тебя убили. Вот и пошёл место искать, где... Ну, сам понимаешь...

Хозяин взял салфетку, вытер пальцы и задумчиво высказался:

— Чую, танцы-шманцы продолжаются. Давай в поддавки. Сначала я, если боишься чего не то сказать, а потом ты. Я в "Ордене Казановы" четыре года начальником охраны работал. Альберту нравилось иметь отдел охраны из семерых, а мне чего возражать? Деньги неплохие шли. Мне там делать почти нечего было: сигнализацию проверил, подчинённых построил — и сиди себе в кабинете так называемом. Ну, от нечего делать сначала читал запоем, а потом решил самосовершенствованием заняться. Кабинет у меня — почти пустая комнатушка, в смокинге больно не потренируешься, а вот медитация — самое оно. Ну, и развил я себе интуицию. Ничего не скажу — драться стал лучше, легче как-то. Но в последний год всякая чертовщина начала мерещиться. Не знаю, чем там все эти компаньоны и компаньонки занимаются, только кафешные стены, пол, потолок будто чернотой стали наливаться. Тесно стало там и душно. Я уж к врачу сходил провериться — боялся, с лёгкими что-то не то. Терапевт говорит: всем бы такие лёгкие. А последние несколько месяцев, перед тем как уйти, видел крыс — необычных...

— И были они зелёные и прозрачные, — закончил Лёхин, и замолкший было на полуслове Леонид остро всмотрелся в неожиданного гостя. Лёхин между тем расстегнул нагрудный карман рубахи и вынул фотографии. — Роман пропал неделю назад. Я ищу его и девушку, которая пропала в одно время с ним, причём тоже из кафе. Чем Роман занимался в "Ордене Казановы"?

Хозяин взял фотографии и улыбнулся — как давнишнему, хорошему знакомому.

— Хорошо здесь его сфоткали. Пропал, говоришь, Роман... Девушки не знаю — сразу говорю... Ну что ж... Хозяин Роману платил из своего кармана, чтобы раз в неделю он пел компаньонам. В кафе мог приходить, когда вздумается. Я его поначалу слушал — ни одного "концерта" не пропускал, больно здорово пел. Вроде о любви, а вроде и нет. Людке я после его песен начал цветы таскать — сам себе удивлялся и до сих пор удивляюсь... А потом что-то не то пошло. Кажется, он те же песни поёт, а вот чего-то не хватает в них. Может, эстрадникам, попсе начал подражать? Не знаю. А однажды слышал, как он в комнате компаньонов с хозяином ругается. Типа, хозяин ему слова правит в песне, и ему, Ромке то есть, это не нравится. И ещё сказал: или — или. Или поёт своё — или уходит из кафе. Альберт сразу на попятный: да пой ты как хочешь, жалко, что ли. Ну, Ромка и остался. А потом я ушёл. Но последние песни Ромкины слушал как первые его — слова красивые были. Только о его песнях и жалел, уходя-то... Ну, я в поддавки сыграл. А ты? Или боишься ещё?

— И я сыграю, — легко сказал Лёхин. — Я многое вижу — это ты уже понял. А доберманы пришли, потому что помощь понадобилась, а на мне отметина — "помогите, кто может!". И за гаражами разыскал — по следу ментальному. Поверишь?

— Поверю, — серьёзно ответил Леонид.

37.

Навеса над Леонидовым подъездом нет. Только выступ небольшой. Лёхин как вышел — сразу начал искать под ним местечко без луж и ручьёв. Нашёл, вынул из кармана спичечный коробок и высыпал на ладонь пару светлячков.

— Ну и кто мне кино покажет?

Зеленовато-голубоватые жучки, лежавшие вповалку, зашевелились и снова замерли носом к носу. Слева что-то мелькнуло. Лёхин оглянулся: ба, один из кирпичей и в самом деле показывал кино. Долгий романтический эпизод: скамейки, кусты и деревья; по асфальтовой дорожке в свете фонаря прогуливается пожилая чета — наверное, перед сном вышли. И — всё? А где девушка-гардеробщица?

От досады Лёхин чуть не стукнул себя по лбу. Подарок Следака имел одну особенность: прицепил "жучка"-светлячка — следи за нужным объектом с начала до конца. Иначе конечный пункт увидишь глазами преследуемого и долго будешь гадать, где это место находится.

Что до предположений, так вот они: девушка не пошла домой, а сидит где-нибудь в сквере. Точно не парк. Не совсем уж она, наверное, сумасшедшая идти в парк к ночи, около половины одиннадцатого.

— Шишик! — в отчаянии воззвал Лёхин. — Как мне её найти?

Шишик сидел на запястье, где ползали букашки, и, казалось, сосредоточенно следил за их движением. На вопрос Лёхина он вскинул жёлтые глазища — и вдруг глазища плавно поехали налево. Хозяин терпеливо подождал, но глаза Шишика вернулись на место и повторили уход налево.

— Ничего не понимаю! — признался Лёхин.

"Помпошка" бормотнула что-то скрипучее и явно нелицеприятное по поводу сообразительности хозяина и снова старательно повела глазами налево.

— Туда, что ль, идти? — безнадёжно спросил Лёхин. — А если она далеко живёт? Так пешком и топать?

Слева раздался глуховатый стук закрывшейся дверцы, и от одной из тёмно-блестящих машин к Лёхину зашагала высокая фигура в плаще и под зонтом. Лёхин убрал светлячков в коробок, мельком углядев, что Шишик подпрыгивает на запястье и даже вроде как лапками всплёскивает. Чего это он?

— Добрый вечер, Алексей Григорьич. Как ваш подопечный? Всё обошлось?

Шишик Профи не рассчитал скорости и врезался в Ника, отчего оба, довольные, повисли на манжете Лёхиной куртки. Судя по всему, это положение не мешало им активно обмениваться информацией, на что Лёхин мысленно поджал плечами и ответил Соболеву:

— Всё нормально. Исход драки сведён к минимальным потерям и ущербу. — "Ваше императорское величество!" — так и вертелось на языке, но Лёхин язык прикусил и пообещал себе больше не выражаться столь высокопарно даже про себя, как это часто происходило в присутствии профессора.

— Могу отвезти вас домой, — предложил Соболев. — Время позднее. Ничего нет хуже, чем стоять под дождём на остановках.

"Я это получше вашего знаю!" — огрызнулся Лёхин и только раскрыл рот, чтобы выразить мысль более корректно, как увидел: оба Шишика полуночными светофорами мигают на него жёлтым.

— Хорошо. Но не домой, а до остановки. Мне потом... В общем, не домой.

— Скажите адрес. Отвезу. — В голосе профессора слабо зазвенела нотка раздражения.

— Давайте сядем в машину, и я объясню ситуацию! — сам раздражённо сказал Лёхин, уже мечтая, чтобы Соболев исчез, испарился, растаял.

Они сели. В тепле и сухости Лёхина немедленно разморило, но историю с девушкой из "Ордена Казановы" и со светлячками он сумел рассказать коротко и внятно.

— Скверы по городу — в каждом микрорайоне, и не по одному, бывает, — с сомнением произнёс Соболев. — Кроме того, это может быть и уголок детской площадки. А то и аллея перед домом. Как вы собираетесь её искать?

— По ментальному следу от кафе. И потом даже это необязательно. Она села в "305"-ую маршрутку.

— И что? Будете выходить на всех остановках — искать её след?

— А что мне остаётся? Чисто психологически — сами посудите! — она сейчас именно в таком состоянии, когда ей требуется выплакаться едва знакомому человеку. Она обижена, домой ей идти не хочется. Для меня она ценный свидетель. А если не свидетель, мне нужно узнать, каким образом компаньонка может стать гардеробщицей. Кто знает, может, это тоже ценная информация?