— Чем же он так всех раздражает? — любопытство Флавиана взяло вверх.
Северное наречие пастуха резко контрастировало с речноземным говором окружающий и чистым имперским наречием Галария. Хотя в голосе стража прослеживались непонятные нотки еще более далеких земель, но Флавиан этого не улавливал.
— Клянусь нимфидами, и самой Девой, мой друг, — трактирщик приложил свою руку к сердцу. — У меня в знакомых есть, и Жуан и Креси, и Летуар. Ведь как приехал сюда этот странник, вещи начали случаться странные.
Галарий нахмурился и видимо задумался о том, что в его расчеты только что внесли новую переменную. Трактирщик продолжил.
— Нет, нет, я конечно не про... кхм, кхм. Убийства говорю, а про другое. У Жуана его дочь Матильда, хранила под кроватью пять серебряных грифонов. У Креси, оба сына ворачивались домой с купленными у кузнеца мечами. А Летуар и вовсе из виду упустил сынишку, когда целый день стругал стол для герцога. Тот вернулся в столярную и заблевал сапоги отцовские — так объелся пирожками с творогом.
Флавиан совершенно не улавливал связи со сказителем, казалось, что трактирщик нес какую-то случайную белиберду. Страж внимательно слушал Лебизье и по его лицу сложно было сказать, вник ли он в то, о чем говорит трактирщик, или оставался в подобном же недоумении.
— Остановился у меня на убывающем серпе, после полнолуния, заплатил на месяц вперед и живет себе, никого не трогает, — пожал плечами Лебизье. Я то не против, но люд у нас суеверный, пытался тут супротив его пойти наш уборщик сена, так сказитель ему — хрясь!
Флавиан зажмурился, настолько было громким последнее слово трактирщика.
— Ну и вилы тому поломал, — снова заговорил шепотом Лебизье. — Сказал — полезешь на меня, я тебе так хребет в узел завяжу.
Галарий хмыкнул и ничего на это не ответил. Он по-прежнему не притронулся к своей еде, насыщаясь только городскими слухами из уст трактирщика. Флавиан же за это время успел прикончить как вареную репу, так и отлично прожаренную свинину. Пива осталось на пол бокала, но оно было столь хмельное, что он уже почувствовал, как его начинает расслаблять. Ноги, и без того ватные, теперь превратились в телесный придаток, пенящиеся пузырьки из кружки манили к себе, но Флавиан понимал, что усталость и пиво вещи несовместимые. Галарий если и заметил то, что его спутник изрядно устал, то только краем глаза. А возможно он смог прочитать мысли юноши.
— Трактирщик, вели готовить нам комнату, — произнес Галарий.
Окна были здесь редки, да и те были затянуты дымом от очага и курительных трубок. Флавиан никогда не пробовал табака, наоборот — его этот запах раздражал, но за время, проведенное в "Уставшем Волке", он успел свыкнуться с табачной вонью.
Глава 13.
Каждый рыцарь мечтает совершить подвиги, чтобы попасть в Кровную Летопись. Говорят, что в каждом городе есть своя Кровная летопись — эдакая энциклопедия по членам родового древа, и всем пращурам. В Кровной Летописи описываются все подвиги предков, засвидетельствованные их очевидцами. Рыцарь в начале своего служения дает три клятвы: Клятва ежемесячная, клятва одного оборота лун, клятва до смерти. Таким образом, когда происходит посвящение в рыцари, молодой человек обязуется выполнить все свои клятвы. Есть также экстраординарная клятва, которая приносится каждым рыцарем по умолчанию — поиск святого Копья Девы битвы.
(с) Путеводитель по Делиону.
Галарий сделал совершенно неожиданную для Флавиана вещь — он сообщил куда идет и поделился своими наблюдениями! Это было что-то из ряда вон выходящее, но помимо прочего, он разрешил юноше остаться в таверне.
— Трактирщик приготовит для нас комнату, — сказал страж. Можешь отдохнуть, а я, пока светило не опустилось за горизонт, дойду до рынка и проверю слова Лебизье. Затем зайду к сборщику мертвых.
Флавиан был рад, как никогда. Он очень устал от десятков стадий пройденного пути, устал от этого города, от постоянного карканья чернокрылых ворон, от общения и здешних жителей. Ему хотелось только упасть на мягкую перину и забыться обо всем произошедшем за это время, забыть все те злоключения, что приключились с ним, начиная от Утворта и заканчивая сегодняшним вечером. Пастух боялся, что уснет и не проснется вовсе, усталость стала сказываться на нем весьма болезненно — шею ломило, старые раны на спине начинали изнывать, словно просили своего хозяина расчесать их до самой крови, а ноги начали подкашиваться после половины кружки пенистого напитка. Но для начала нужно было избавиться от балласта, он поинтересовался у трактирщика, где находится нужник.
— Стой, — произнес Галарий. Ты запрешься в комнате, и никому не откроешь дверь.
Флавиана озадачили эти слова стража, но он был столь уставшим, что не стал пускаться в бессмысленные прения по этому поводу, и только кивнул головой, соглашаясь с подобным абсурдным заявлением. Чего так боялся страж? Но сейчас, это мало волновало пастуха, он встал из-за стола и отправился через задний выход, во двор таверны, чтобы облегчить нужду.
Ему пришлось идти через стол, где сидел сказитель, и Флавиан, решил бросить свой взгляд на пергамент, над которым корпел незнакомец, не обращая внимания на то, что творится вокруг него. К счастью для пастуха, в Нозернхоле давно отказались от старых нордических рун, которым их научили еще более северные их соседи — съерды и дядя Клепий обучал его имперскому наречию. Однако, на пергаменте оказался совершенно иной язык — плавные каракули с многочисленными завитушками, это ни о чем не говорило Флавиану.
"Я не могу прочитать. Похоже на альвийский", — подумал про себя Сетьюд.
Он прошел мимо столов, где сидело два коренастых цверга, а в дальнем углу, неподалеку от двери, ведшей во внутренний двор сидел межевой рыцарь, полностью облаченный в броню, склонившийся над тарелкой с похлебкой. Никто не обращал внимания на юношу с севера, и тот, толкнувши дверь, наконец-то оказался на воле. Он вдохнул полной грудью свежий воздух, но почувствовал только запах навоза, который очевидно шел от конюшен, располагавшихся по левую руку. Там на передержки содержались лошади приезжих. По правую руку были амбары с запасами съестных припасов, судя по всему там было зерно и другие сыпучие предметы. Двор был ужасно грязным с десятками разных следов — человеческие, лошадиные, а к одному из сараев вели свиные копытца. Одна из кошек, с подранной бочиной, сидела на крыши сарая и вылизывала себя после недавно прошедшего дождя. Вороны облюбовали и это место, нахохлившись, они совершенно не обращали никакого внимания на кошку, та в свою очередь занималась своей чистоплотностью никак не реагировала на птиц. Нужники располагались прямо по курсу и Флавиан брезгуя здешней грязью, которая перемешалась с навозом лошадей и пони, старался выбрать, как можно более сухое место. Шаг за шагом, небольшими прыжками, он ступал босой ногой, но кочкам, стараясь не вляпаться в лошадиной дерьмо. Добравшись до нужника, он открыл скрипучую дверь и чуть не ахнул от зловония и того обилиях мух, облепившее это место. Разогнать их не получалось, они не желали улетать из этого теплого места наружу, пришлось облегчаться в компании этих назойливых насекомых. Сдерживая рвотные позывы, Флавиан сделал свое дело и заправив рубаху в штаны, пошагал обратно. Бросив не осторожный взгляд на второй этаж таверны, он заметил в одном из мутных окон лицо, которое, Флавиан мог поклясться, смотрело на него. Лицо тут же исчезло за темными шторами, поняв, что его заметили. Те колыхались еще некоторое время и Сетьюд думал, что можно сделать.
Сонливость как рукой сняло, пастух понял, что за ним наблюдали и сердце начало колотить, как в набат.
"Кто это такой? И что ему от меня нужно?"
Он пытался вспомнить лицо того хрыча, что сидел со старым гавкающим псом в таверне, но у него не получалось сопоставить его с тем ликом, что выглядывал из окна. Флавиан решил вбежать в таверну и сразу же рвануть на второй этаж, в ту комнату, откуда за ним следили.
"Если Галарий сейчас уйдет на рынок, то я останусь один. Может этого они ждут, чтобы напасть на меня?"
По коже Флавиана тут же пробежали мурашки, захватившее весь кожный покров его тела. Однако, пастух по-прежнему не понимал, кому нужна его смерть и за ним ли ведут слежку, или за Галарием?
"А может быть это и вовсе игра воображения? Может просто человек решил посмотреть, что творится за окном?"
Нет, это вряд ли. Силуэт тут же исчез за занавесью, это было подозрительным поведением, так что за ним наверняка следили. Флавиан почти добрался до заднего входа, размышляя о том, следует ли Галарию рассказать об этом событии?
"Нет, иначе он заберет меня с собой на рынок", — подумал Флавиан, так желавший отдохнуть в мягкой постели, в уютной кровати.
С другой стороны, это мягкое и крепко сколоченное место для сна может стать его местом упокоения.
"Но кто мне может навредить в таверне, полной народа? Есть ли у кого такая смелость?"
Флавиан толкнул дверь, вновь очутившись в душном и жарком помещении, ступив на твердый деревянный пол. С этого ракурса было замечательно видно, как из таверны выныривает в главный выход человек, чья голова была покрыта капюшоном.
— Это он, — сам того не понимая, Сетьюд произнес эти слова вслух.
По началу Флавиан хотел рвануть, вслед за соглядатаем, но усталость и нежелание пересилило благоразумие.
"Я его спугнул. Это уже хорошо."
Юноша надеялся, что незнакомец вернется не скоро, по крайней мере до возвращения Галария. Когда Флавиан проследовал к стойке тавернщика, он обнаружил, что страж исчез. Это не на шутку встревожила северянина, однако, как оказалось, Галарий решил составить компанию сказителю! Когда Флавиан подходил к столу, где велся диалог, он услышал обрывки фраз из уст незнакомца.
— С тех пор, как Бережок опустел, прошло немного более оборота, — голос сказителя был звонким с нотками игривости. Я есть сито, которое просеивает народные поверья и мифы, чтобы те обрели очертания истины.
Когда Флавиан приблизился к столу, сказитель наконец-то поднял свою голову вверх и обратил внимание на бледного худощавого юношу.
— О, а это ваш приятель, — обратился сказитель к Галарию и немного привстав подал руку Флавиану.
Сетьюд был поражен благородным лицом сказителя. Молва была правдивой, утверждавшей, насколько прекрасно выглядели альвы — бледная аристократичная кожа без единой морщинки и недостатка, острый аккуратный нос сказителя был в меру длинным и слегка тонким, но особенно выделялись его глаза — словно в его глазницы вставили два ярких аметиста.
Юноша подал свою руку сказителю и ощутил нежное, но крепкое рукопожатие альва.
— Мое имя Февани, — альв в капюшоне завел левую руку за спину, а правую прижав к собственной груди, поклонился своему новому знакомому. Я сказитель, из звезды Лудигаль.
Флавиан был польщен этим знакомством!
"О, боги, я разговариваю с настоящим альвом! Этого не может быть!"
Пастух был хорошо наслышан от дяди об этой удивительной расе, на открытиях и изобретениях которых до сих пор зиждется до сих пор империя людей. Однако их ученость и любовь к магии и первозданной было лишь одной из сторон медали — далекие гости из альвийского протектората не терпели никаких других рас, относились к ним с предубеждением и взирали на остальных с высока, словно на муравьев, ползающих под ногами гиганта. Но к удивлению юноши, Февани оставлял пока положительные впечатления.
— Мое имя Флавиан, — произнес в ответ мальчишка.
— Вы читали мои произведения? — сказитель очень ловко говорил на имперском наречие, и делал это очень быстро, некоторые из слов можно было разобрать с трудом. Может быть "О море и болезнях Старограда"? Или "Потерянный озерный град Иниж?" Или вы увлекаетесь совершенно другими сказаниями? Я могу и стихи писать. Прозу. Эпопею. Ооо, не удивляйтесь вы так, скоро в этой темный свет выйдет мой опус магнус — книга о "Первейших", которая перевернет весь Делион к верху дном, поставит историю с ног на голову. Если мы конечно доживем до этого момента. Ну, я надеюсь, что я успею закончить свою книгу до этого.
Флавиан был поражен напором этого альва. Тот трещал без умолку, и мало того, пичкая тоннами информации, так и говорил Февани очень быстро, и северянин с трудом мог отличить одно слово от другого.
— Скажи, сказитель, — полная противоположность альва — страж, прервал скороговорки Февани, обратившись к нему. А откуда ты узнал столько о Бережке?
Февани улыбнулся и вновь плюхнулся на стул с такой силой, что пергаменты чуть не слетел со столика.
— Оооо, друг мой, у меня есть птички, — альв тыкнул пальцем себе в грудь. На своих хвостах они несут мне вести и слухи ото всюду. Прям ото всюду. В Верхнего города, нижнего, со всех окрестностей. Птичкам многого не надо. Я их и накормлю, и напою, и удовлетворю всех их потребности. Птички мои, они как вороны!
Сказитель тыкнул пальцем куда-то вверх, показывая в крышу таверны. Очевидно он имел в виду воронов, что застлали небо над Рэвенфилдом. Флавиан приметил, что Февани был очень возбужденным, мастерски жестикулируя и совершенно не был похож на тех альвов, чьи характеры рождались из уст его дяди Клепия.
— А ты был на Бережке? — поинтересовался рыжебородый.
— Я то? На Бережке? Господин, эмммм.
— Галарий,
— Господин Галарий, я еще много лет назад оценил свою жизнь, и она несоизмеримо важнее, чем посещение столь опасных, пусть даже и интересных мест.
Участие в разговоре с альвом всерьез увлекло Флавиана и он даже позабыл о своей усталости и о том, что еще пару мгновений назад думал о наблюдающем из окна супостате. Юноша плюхнулся на ближайший стул, стоявший по правую руку от нежданного собеседника.
" О, боги, я познакомился с альвом! Да еще и со сказителем", — юношеская кровь говорила во Флавиане, он радовался этому событию как ребенок и уже представил, как будет об этом рассказывать Аргию.
Хотя Аргий и вряд ли поверит в это, если не увидит собственными глазами. Альвы, в силу своей отчужденности и нетерпимости по отношению к другим расам редко появляются в границах Империи, а уж сказители... Больше шанса поймать шаровую молнию в банку, нежели повстречать сказителя. Эти мудрые существа почитаются среди своего народа, как хранители древних легенд и сказаний, дядя говорил, что сказителям запрещено что-либо менять в песнях и сказах, а если такое и случится, то сказитель будет подвергнут страшной казни. Такие случаи в книгах не описаны, но Флавиан не сомневался в силе слова альвийского закона. Виновный сказитель обливался медом и отдавался на страшную смерть разъяренным пчелам, скрученный по рукам и ногам.
Сказители были переносчиками и культиваторами генетической памяти альвийского народа. Но они могли и созидать, чаще всего творя своими устами сказы и сочиняя песни, о тех событиях, коими они были свидетелями. Флавиану до сих пор не верилось, что он встретился с одним из них, но в сердце закрадывалось сомнение.
"Что же он делает тут, за сотнями дней пути от Протектората?" — задался таким вопросом пастух.
