| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Принятие Бетанкуром кастильского сюзеренитета было чревато последствиями для будущего. Отныне Кастилия должна была занять привилегированное положение в атлантической экспансии. В долгосрочной перспективе Канарские острова оказались наиболее важными из атлантических архипелагов в стратегическом плане, поскольку система ветров связывала их с Новым Светом. "Переключение" Бетанкура с французской на кастильскую лояльность предполагает проблемы, сравнимые с проблемами константинопольского и тунисского крестовых походов XIII в.: было ли это результатом сговора или специальной уловки? Независимо от того, обдумывал ли Бетанкур заранее кастильский "вариант", это был единственный доступный ему ресурс к моменту его прибытия на острова. Экспедиция была серьезно недофинансирована: Бетанкур едва сводил концы с концами, продавая недвижимость в Париже и взяв крупные займы у Робена де Бракмона. После дезертирства в пути он испытывал серьезную нехватку личного состава. Припасы и людей, а также королевское покровительство и денежные средства можно было получить только в Кастилии.
Проблема с колонистами могла иметь решающее значение; ее следствием, по-видимому, было то, что Бетанкур основал отчетливо испанскую колонию в своей островной сеньории. В состав первоначальной экспедиции входили в основном нормандцы и гасконцы (кажется, действительно гасконцы, а не запиренейские баски, поскольку упомянутые имена французские), а также несколько анжуйцев и пуатевинцев. Также в ее составе были женщины, как мы знаем благодаря утверждению хронистов о том, что некоторые испанцы пытались их изнасиловать 18. Но те, кто первоначально начал это предприятие, мало что внесли в процесс колонизации. Бетанкур действительно предпринял последующие попытки вербовки в Нормандии: последний остров, который он аннексировал, Йерро, был заселен 160 нормандцами, которых предоставил племянник и администратор Бетанкура Матье. У него также были агенты, торговавшие индульгенциями на землях, подвластных Бенедикту XIII между 1411 и 1414 гг.: эта попытка, возможно, позволила привлечь больше рекрутов из более широкой области. Но уже во времена Бетанкура Кастилия и особенно Севилья, по-видимому, были наиболее продуктивным источником 19.
Это влияние Севильи было подтверждено условиями соглашения от 15 ноября 1418 г., по которому Матье Бетанкур отказался от большей части своих прав (и, сверх того, от прав своего дяди) на острове в пользу графа Ньеблы. И Матье, и Жан описаны как "граждане Севильи"; утверждалось, что граф подходил на эту роль благодаря своей знатности, власти и королевской крови; его намерению завершить завоевание островов и исполнить желание Жана обратить жителей в христианство; целому ряду услуг, оказанных им Бетанкурам — здесь, без сомнения, намек на помощь семейств Гусман-Пераса-Лас Касас в завоевании; и его готовности продолжать службу в будущем. Неизвестно, привез ли Ньебла новых колонистов. Но члены семей Лас Касас и Пераса, получившие в следующем десятилетии права на владение островами как от Ньеблы, так и непосредственно от короля, активно способствовали заселению и пытались расширить завоевание. Ко времени появления первых сохранившихся документов с островов в середине XV в. язык был кастильским, а институты — полностью, безошибочно кастильскими. Единственным пережитком "нормандского" завоевания были кастильские версии нескольких французских личных имен 20.
Однако Бетанкур оказал огромное влияние на общество и экономику завоеванных им островов. Маловероятно, что он задумывал завоевание прежде всего как колониальное предприятие. Не только "Канарец", но и документы папского происхождения (например, буллы об индульгенциях и материалы, относящиеся к основанию епархии Рубикона), а также соглашение с графом Ньебла, все подчеркивают религиозный мотив: "обратить туземцев в христианство", как просто выразился король Энрике 21. "Канарец", произведение духовного авторства, выражает тот же мотив с известной долей правдоподобия: Бетанкур и Ла Саль "предприняли это путешествие во славу Божью и для приумножения нашей святой веры" 22. Следует, однако, сказать, что эти претензии, хотя и не обязательно неискренние, имели для конкистадоров большое значение как оправдание сомнительного в других отношениях предприятия. Права язычников на неограниченный суверенитет были предметом многочисленных дискуссий. Но право христиан завоевывать их, за исключением случаев серьезной провокации, не было общепризнанным. Подчеркивая упорство их неверия, подразумевая, что из-за разнообразия их обычаев они находятся вне защиты естественного права, и провозглашая евангелизационные мотивы завоевателей, авторы "Канарца" явно стремились оправдать, возможно, несправедливую войну. Туземцы "злодеи, не признают своего создателя и живут отчасти как звери", — заявили они в типичном отрывке 23. Ссылка на звериные привычки должна была быть легко понятна современному читателю как своего рода "кодекс" поведения — особенно сексуального, — нарушающий закон природы: последователи "звериного" инстинкта принадлежали к более низкой категории созданий, чем те, кто придерживался закона.
Какова бы ни была заслуга их благочестивых притязаний, нет никаких оснований сомневаться в силе другого мотива, который "Канарец" приписывает Бетанкуру и Ла Салю: найти "Золотую реку". Знания авантюристов о регионе, куда они плыли, были получены из "Libro del conoscimiento de todos los reynos", источника, на который ссылается "Канарец" и который приукрашивает миф о "Золотой реке" множеством обстоятельных подробностей — как вымышленных, так и заимствованных из других трудов — о легкости, с которой можно было добыть изобилие золота 24. Подобно жителям магрибских фундуков и более поздним португальским мореплавателям, исследовавшим западноафриканское побережье, Бетанкур и Ла Саль были одержимы золотой лихорадкой позднего средневековья. В отличие от своих спонсоров из Севильи, они, похоже, не очень интересовались рабами.
Хотя поначалу под их командованием находилась большая экспедиция, в состав которой входили женщины, колонизация не была основной целью Бетанкура и Ла Саля; и только с 1405 г., когда надежды на легкое завоевание или стремительный налет на источники золота угасли, колонизация началась всерьез, с интенсивной "рекламной акции" Бетанкура в Нормандии и западном Средиземноморье. Уже тогда он отдавал предпочтение для своей колонии таким ремесленникам, как плотники и каменщики — потенциальным создателям укрепленной базы вроде той, что приписывают Малочелло. Как и португальцы следующего поколения, он обратился к колонизации ради получения прибыли как к побочному направлению поисков золота, не упуская при этом из виду долгосрочную цель. Целесообразность истоков программы колонизации ярко иллюстрирует предложение, приписываемое Гадиферу де Ла Салю в "Канарце". Говорят, что чтобы избежать логистических проблем, связанных с завоеванием, он призвал своих товарищей "убить всех [туземных] мужчин, забрать их женщин... и жить как они"... Желание "стать аборигенами", предвещаемое здесь, оставалось вариантом на протяжении всей последующей истории европейской колонизации в районах, населенных "дикарями".
Однако тип колонии, основанной Бетанкуром, не соответствовал этому отчаянному плану. Судя по всему, практически все туземцы вымерли или были увезены в рабство за границу, причем женщины вместе с мужчинами. Вместо них потребности нового общества в рабочей силе удовлетворяли крестьяне-поселенцы, а женщин привозили извне: например, среди первых поселенцев Йерро было 23 "молодые жены". На островах, завоеванных Бетанкуром, не было крупных собственников, хотя с 1480-х гг. элита крупных землевладельцев появилась на других островах архипелага. Бетанкур распределил земли Лансароте, Фуэртевентуры и Йерро среди своих крестьян и ремесленников в рамках "un veritable repartimiento", то есть раздела недвижимой добычи, подобного тому, который был характерен для отвоевания большей части Пиренейского полуострова. По крайней мере, поздняя и пристрастная версия хроники под названием "Канарец" приписывает ему такое разделение: "И каждому он отдал часть земель, поместий и жилищ (logis), исходя из того, что было, по его мнению, наиболее разумно и на что каждый мог рассчитывать по своему положению". Хроника переходит от фактов к суждениям, когда добавляет: "И он так это сделал, что никто не остался недоволен" 25. Поселенцы привезли с собой зерновые культуры, скот и домашний образ жизни; они не только не стали "туземцами", но и подражали обществу метрополии.
Это было то, что Бродель назвал колонизацией "avec des gros bagages" ("с большим багажом" (фр.)). Первая атлантическая колония принадлежала к основному направлению позднейшей колониальной истории, к миру ностальгии любителей заката. К концу XV в. в самой отдаленной колонии христианского мира, в Сан-Себастьян-де-ла-Гомера, самой западной глубоководной гавани известного мира, откуда Колумб отплыл в свое первое исследовательское плавание, была построена приходская церковь соборных пропорций, глядевшая на Атлантику готическими глазами. Ее первоначальный портал все еще можно посетить, он встроен в структуру более поздних построек, напоминая о столичных претензиях первобытного фронтира. На восточных островах, и особенно в двух главных колониях Бетанкура — Лансароте и Фуэртевентуре (которые никогда не получали прямой выгоды от сахарного бума, обогатившего западные острова в последние годы XV в.), такие претензии поддерживались на фоне изнурительной бедности. Несмотря на романтические иллюзии, с которыми их связывали в рыцарских сказках, острова в позднем средневековье обычно позволяли вести только бедную и нестабильную жизнь, если только они не производили редкие товары, как Хиос, или минеральные богатства, как Сардиния, или специализированные культуры, как Сицилия и Кипр. Колонии, основанные Бетанкуром, не имели таких преимуществ. В самых ранних сохранившихся самохарактеристиках жители Лансароте называли себя "бедными, несчастными и нуждающимися людьми", жертвами скудных урожаев, редких дождей и экономической чрезмерной зависимости от коз 26. Они умоляли короля Кастилии предоставить им услуги нотариуса в их иске против их сеньоров, поскольку они не могли найти среди себя достаточно грамотных людей, чтобы разбираться в документах по их делу. Реальность жизни на "Счастливых островах", под цивилизованным налетом и рыцарским изяществом первых колонизаторов, была тягостной, жестокой и полной нужды.
Экономика островов была ориентирована на работорговлю, набеги на африканское побережье и снабжение кораблей продовольствием. Продуктами, которые Бетанкур привез со своими поселенцами, были свиньи, крупный рогатый скот и пшеница: они производили продукты длительного хранения — сало, бекон, сыр, корабельные сухари. Но схематическая новая агрономия Бетанкура не совсем преуспела в доместификации экономики его островов. Традиционные козы вытеснили новых животных. Потенциальный экспорт, указанный в "Канарце", демонстрирует баланс между новыми и традиционными продуктами: "несколько видов товаров, таких как кожа, жиры, орхид, который стоит больших денег и служит красителем, финики, драцена и некоторые другие вещи" 27. Орхид и драцена были природными ресурсами, первое из которых представляло собой вещество, похожее на мох, которое собирали среди скал, а второе — смолу, также используемую в качестве красителя, но в равной степени находившую применение в медицине: "она хороша для приготовления лекарств", как говорится в источнике XVI в., — "и для смазывания десен". Скотоводство и собирательство были особенностями традиционной экономики острова, которые просуществовали долгое время в колониальную эпоху, даже когда осталось мало туземцев, занимавшихся ими.
Завоевание Бетанкура увенчалось лишь частичным успехом: его заявленными целями были большие, плодородные и густонаселенные острова Гран-Канария и Тенерифе, но ему достались только относительно непродуктивные и обезлюдевшие острова Лансароте, Фуэртевентура и Йерро. Даже эти скромные достижения были зафиксированы на фоне сокращения численности коренного населения, поредевшего за годы набегов работорговцев и потенциальных конкистадоров. На Лансароте Бетанкур и Ла Саль утвердились с помощью уловок: они выдавали себя за защитников туземцев, которых обещали считать "скорее друзьями, чем подданными", охраняя их "от всех, кто хотел бы причинить им вред"; это можно было понимать только как ссылку на тех же севильских работорговцев, которые все чаще становились поставщиками и близкими соратниками Бетанкура. Достигнутая таким образом добрая воля туземцев дала конкистадорам возможность построить форт в Рубиконе на юго-востоке острова: оттуда они могли господствовать над Лансароте и совершать нападения на другие острова. Перед их глазами стоял пример замка Малочелло; но в этом последнем из всех нормандских завоеваний следовали классическому образцу нормандского завоевания 29. Этот замок был первым из целого ряда, воздвигнутого ими на Лансароте и Фуэртевентуре. Ни хитростью, ни запугиванием они не смогли завоевать ни один из наиболее грозных островов. Их господство ограничивалось теми, где вторжения работорговцев истощили и ослабили защиту. Населенные острова — Тенерифе, Гран-Канария, Ла-Пальма, Гомера — успешно противостояли им.
Между концом завоевания Бетанкура и последней четвертью XV в. Гомера была единственным островом Канарских островов, перешедшим в руки христиан. Семья Лас Касас-Пераса оспаривала право завоевания и владение другими островами у многочисленных претендентов — Матье Бетанкура, Энрике де Гусмана и португальцев — и только в конце 1440-х гг. тогдашний глава этого дома Фернан Пераса почувствовал себя в достаточной безопасности, владея Лансароте, Фуэртевентурой и Йерро, чтобы уделить безраздельное внимание расширению завоевания. Его усилия, увенчавшиеся успехом только на Гомере, запомнились свидетелям судебного расследования примерно 30 лет спустя и воспеваются в популярных стихах, которые до сих пор поются на островах. Сообщается, что его нападения на Гомеру и Ла-Пальму стоили ему 10 000 дукатов и жизни его сына Гильена, который погиб на Ла-Пальме:
Плачьте, дамы, плачьте, если Бог даст вам благодать,
По Гильену Перасе, оставшемуся на Пальме,
Увядший цветок расцвел на его лице.
Гильен Пераса, Гильен Пераса,
Где твой щит и где твое копье?
Роковая случайность положила конец всему.
Язык традиционных стихов в высшей степени рыцарский: обращение к дамам, намек на Бога, образы щита и копья, задумчивое присутствие Несчастья или Невезения — la malandanza — в совокупности заставляют Ла Пальму казаться неким романтическим островом. В действительности войны Перасы были отвратительными действиями, ведшимися против дикарей эпохи неолита, которые вряд ли были достойными противниками для рыцаря. На Гомере методы эксплуатации Перасы в равной степени стоят вне рыцарства и вне истории развития атлантической колонизации. Они вернулись к средиземноморской модели, напоминающей Джербу Руджеро ди Лория. Ибо на Гомере коренное население было относительно многочисленным и оставалось таковым до 1480-х годов. Традиционная экономика, производящая сыры и шкуры, не была нарушена. Не было и колонизации на низком социальном уровне. Пераса заперлись в своей грубой и неуютной каменной крепости, которая стоит и по сей день, и поддерживали со своими "вассалами" отношения, основанные на взаимном страхе 30.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
