| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Хотя большинство аспектов их экспедиции окутано мраком, баланс вероятностей таков, что, если бы первоначальное намерение было выполнено, Бетанкур и Ла Саль завоевали бы и колонизировали Канарские острова как французское феодальное владение. "Канарец", хроника их деяний, отчасти носит характер апологии, потому что их усилия в конечном итоге принесли больше пользы Кастилии, чем Франции. Французские послы в Лейлингене сообщили англичанам об их путешествии, что показывает, что оно было совершено с ведома французского короля. По словам Энрике III Кастильского, именно по приказу короля Франции они сначала отправились на острова 12.
Первоначальный французский характер завоевания вскоре был подорван насущными и практическими проблемами обеспечения материальной помощи и близкой опорной базы. Кастильская помощь и зависть, французская озабоченность и безразличие определили будущий курс подчинения островов. Авантюристы полагались на кастильскую помощь, и это было неизбежно. Мало того, что финансовая основа экспедиции была нестабильной; задержки в пути и разногласия между предводителями и их составом едва не сорвали предприятие еще до прибытия на острова: из 280 первоначальных рекрутов только 63 завершили путешествие. Группа покинула Ла-Рошель 1 мая 1402 года. Восемь дней были потрачены на споры между командой. В Кадисе они попали под подозрение в пиратстве. Гадифер де ла Саль был арестован в Пуэрто-де-Санта-Мария и освобожден только после допроса королевским советом и переговоров неустановленного характера в Севилье. Когда, после того как завоеватели обосновались на Лансароте, Бетанкур, будучи не в состоянии сражаться, вернулся в Кастилию, чтобы получить помощь, Энрике III заявил, что завоевание до сих пор осуществлялось под его собственной "коммендацией и защитой". Он разрешил снабдить Бетанкура припасами и запретил своим подданным наносить ущерб интересам нормандца. К ноябрю 1403 года Бетанкур, который надолго задержался в Испании, к большому огорчению изолированного и осажденного Гадифера, фигурирует в кастильских документах как "Сеньор Канарских островов, мой вассал". Хроники его сторонников признают, что в Кастилии он принес оммаж за семь обитаемых островов; и еще один акт вассалитета, совершенный им перед преемником Энрике в Вальядолиде в июне 1412 года, был записан в Кастилии 13.
Оправдание Бетанкуром своего подчинения напомнило основания, на которых Португалия претендовала на право завоевать острова в предыдущем столетии: "Упомянутые острова находятся ближе к нам, чем к любому другому государю", — сказал португальский король Клименту VI. Это было совершенно неточно, но такими же были и предполагаемые слова Бетанкура, обращенные к Энрике III: "Вы король и господин всех окрестных земель и ближайший христианский король" 14. В целом кастильская юриспруденция не принимала подобные аргументы, основанные на территориальной близости: Алонсо де Картахена, один из самых выдающихся кастильских юристов того времени, отрицал их применимость к разногласиям Португалии с Кастилией по поводу прав на Канарские острова 15. Но для Бетанкура значение относительной близости Кастилии было, вероятно, скорее практическим, чем юридическим. Как объяснил "Канарец" в поздней редакции, подготовленной семьей Бетанкур:
"Если бы упомянутый сеньор Бетанкур нашел какое-либо вспоможение во Французском королевстве, не должно быть сомнения, что тогда или вскоре после этого он пришел бы к взаимопониманию, особенно относительно упомянутых Канарских островов... И более того, по совету своего государя и суверена, короля Франции, его намерение было и остается продолжать дело дальше; но без посторонней помощи он не мог даже удержать свое положение"16.
Гадифер де ла Саль поссорился с Бетанкуром и отказался от участия в авантюре после того, как последний завершил свою капитуляцию перед Кастилией, возможно, не столько из-за негодования по поводу связи с Кастилией, сколько потому, что Бетанкур принес оммаж только от своего имени, тем самым лишив Гадифера каких-либо прав на завоеванные земли и любую долю в плодах предприятия. Считалось, что Гадифера возмутил акт принесения оммажа иностранному королю: это не противоречило его характеру. Но версия "Канарца", благоприятная для Гадифера, обвиняет Бетанкура не только в том, что он подчинился Энрике III, но и в том, что "он называл себя повелителем указанных островов". По версии, благоприятствующей Бетанкуру, основанием жалобы его коллеги было то, что он желал "получить часть названных Канарских островов". В уста Гадифера ее автор вложил слова: "Есть одна вещь, которая мне не нравится. Ибо вы уже принесли оммаж королю Кастилии за Канарские острова и называете себя господином их всех". Таким образом, существует область совпадения, как бы ядро совместимости между двумя версиями, которое позволяет предположить, что возражение Гадифера, возможно, было не столько принципиальным, сколько временным: изолированный на Канарских островах, он упустил шанс принести оммаж Энрике совместно с Бетанкуром. Стоит также отметить, что версия хроники, поддерживающая Бетанкура, гораздо более красноречиво говорит о скрытом отказе экспедиции от верности Франции, чем версия, поддерживающая Гадифера. Спор между двумя завоевателями начался с фракционной борьбы между их последователями во время путешествия; но он стал резким, когда Бетанкур не смог обеспечить своего товарища продовольствием из Кастилии.
Принятие Бетанкуром кастильского сюзеренитета было чревато последствиями для будущего. Отныне Кастилия должна была занять привилегированное положение в атлантической экспансии. В долгосрочной перспективе Канарские острова оказались наиболее важными из атлантических архипелагов в стратегическом плане, поскольку система ветров связывала их с Новым Светом. "Переключение" Бетанкура с французской на кастильскую лояльность предполагает проблемы, сравнимые с проблемами константинопольского и тунисского крестовых походов тринадцатого века: было ли это результатом сговора или специальной уловки? Независимо от того, обдумывал ли Бетанкур заранее кастильский "вариант", это был единственный доступный ему ресурс к моменту его прибытия на острова. Экспедиция была серьезно недофинансирована: Бетанкур едва сводил концы с концами, продавая недвижимость в Париже и взяв крупные займы у Робена де Бракмона. После дезертирства в пути он испытывал серьезную нехватку личного состава. Припасы и людей, а также королевское покровительство и денежные средства можно было получить только в Кастилии.
Проблема с колонистами могла иметь решающее значение; ее следствием, по-видимому, было то, что Бетанкур основал отчетливо испанскую колонию в своей островной сеньории. В состав первоначальной экспедиции входили в основном нормандцы и гасконцы (кажется, действительно гасконцы, а не запиренейские баски, поскольку упомянутые имена французские), а также несколько анжуйцев и пуатевинцев. Также в ее составе были женщины, как мы знаем, благодаря утверждению хронистов о том, что некоторые испанцы пытались их изнасиловать 18. Но те, кто первоначально начал это предприятие, мало что внесли в процесс колонизации. Бетанкур действительно предпринял последующие попытки вербовки в Нормандии: последний остров, который он аннексировал, Йерро, был заселен 160 нормандцами, которых предоставил племянник и администратор Бетанкура Матье. У него также были агенты, торговавшие индульгенциями на землях, подвластных Бенедикту XIII между 1411 и 1414 годами: эта попытка, возможно, позволила привлечь больше рекрутов из более широкой области. Но уже во времена Бетанкура Кастилия и особенно Севилья, по-видимому, были наиболее продуктивным источником 19.
Это влияние Севильи было подтверждено условиями соглашения от 15 ноября 1418 года, по которому Матье Бетанкур отказался от большей части своих прав (и, сверх того, от прав своего дяди) на острове в пользу графа Ньеблы. И Матье, и Жан описаны как "граждане Севильи"; утверждалось, что граф подходил на эту роль благодаря своей знатности, власти и королевской крови; его намерению завершить завоевание островов и исполнить желание Жана обратить жителей в христианство; целого ряда услуг, оказанных им Бетанкурам — здесь, без сомнения, намек на помощь семейств Гусман-Пераса-Лас Касас в завоевании; и его готовности продолжать службу в будущем. Неизвестно, привез ли Ньебла новых колонистов. Но члены семей Лас Касас и Пераса, получившие в следующем десятилетии права на владение островами как от Ньеблы, так и непосредственно от короля, активно способствовали заселению и пытались расширить завоевание. Ко времени появления первых сохранившихся документов с островов в середине пятнадцатого века язык был кастильским, а институты — полностью, безошибочно кастильскими. Единственным пережитком "нормандского" завоевания были кастильские версии нескольких французских личных имен 20.
Однако Бетанкур оказал огромное влияние на общество и экономику завоеванных им островов. Маловероятно, что он задумывал завоевание прежде всего как колониальное предприятие. Не только "Канарец", но и документы папского происхождения (например, буллы об индульгенциях и материалы, относящиеся к основанию епархии Рубикона), а также соглашение с графом Ньебла, все подчеркивают религиозный мотив: "обратить туземцев", как просто выразился король Энрике 21. "Канарец", произведение духовного авторства, выражает тот же мотив с известной долей правдоподобия: Бетанкур и Ла Саль "предприняли это путешествие во славу Божью и для приумножения нашей святой веры" 22. Следует, однако, сказать, что эти претензии, хотя и не обязательно неискренние, имели для конкистадоров большое значение как оправдание сомнительного в других отношениях предприятия. Права язычников на неограниченный суверенитет были предметом многочисленных дискуссий. Но право христиан завоевывать их, за исключением случаев серьезной провокации, не было общепризнанным. Подчеркивая упорство их неверия, подразумевая, что из-за разнообразия их обычаев они находятся вне защиты естественного права, и провозглашая евангелизационные мотивы завоевателей, авторы "Канарца" явно стремились оправдать, возможно, несправедливую войну. Туземцы "злодеи, не признают своего создателя и живут отчасти как звери", — заявили они в типичном отрывке 23. Ссылка на звериные привычки должна была быть легко понятна современному читателю как своего рода "кодекс" поведения — особенно сексуального, — нарушающий закон природы: последователи "звериного" инстинкта принадлежали к более низкой категории созданий, чем те, кто придерживался закона.
Какова бы ни была заслуга их благочестивых притязаний, нет никаких оснований сомневаться в силе другого мотива, который "Канарец" приписывает Бетанкуру и Ла Салю: найти "Золотую реку". Знания авантюристов о регионе, куда они плыли, были получены из "Libro del conoscimiento de todos los reynos", источника, на который ссылается "Канарец" и который приукрашивает миф о "Золотой реке" множеством обстоятельных подробностей — как вымышленных, так и заимствованных из других трудов — о легкости, с которой можно было добыть изобилие золота 24. Подобно жителям магрибских фундуков и более поздним португальским мореплавателям, исследовавшим западноафриканское побережье, Бетанкур и Ла Саль были одержимы золотой лихорадкой позднего средневековья. В отличие от своих спонсоров из Севильи, они, похоже, не очень интересовались рабами.
Хотя поначалу под их командованием находилась большая экспедиция, в состав которой входили женщины, колонизация не была основной целью Бетанкура и Ла Саля; и только с 1405 года, когда надежды на легкое завоевание или стремительный налет на источники золота угасли, колонизация началась всерьез, с интенсивной "рекламной акции" Бетанкура в Нормандии и западном Средиземноморье. Уже тогда он отдавал предпочтение для своей колонии таким мастерам, как плотники и каменщики — потенциальным создателям укрепленной базы вроде той, что приписывают Малочелло. Как и португальцы следующего поколения, он обратился к колонизации ради получения прибыли как к побочному направлению поисков золота, не упуская при этом из виду долгосрочную цель. Целесообразность истоков программы колонизации ярко иллюстрирует предложение, приписываемое Гадиферу де Ла Салю в "Канарце". Говорят, что чтобы избежать логистических проблем, связанных с завоеванием, он призвал своих товарищей "убить всех [туземных] мужчин, забрать их женщин... и жить как они"... "Стать аборигенами", предвещаемое здесь, оставалось вариантом на протяжении всей последующей истории европейской колонизации в районах, населенных "дикарями".
Однако тип колонии, основанной Бетанкуром, не соответствовал этому отчаянному плану. Судя по всему, практически все туземцы вымерли или были увезены в рабство за границу, причем женщины вместе с мужчинами. Вместо них потребности нового общества в рабочей силе удовлетворяли крестьяне-поселенцы, а женщин привозили извне: например, среди первых поселенцев Йерро было 23 "молодые жены". На островах, завоеванных Бетанкуром, не было крупных собственников, хотя с 1480-х годов элита крупных землевладельцев появилась на других островах архипелага. Бетанкур распределил земли Лансароте, Фуэртевентуры и Йерро среди своих крестьян и ремесленников в рамках "un veritable repartimiento", то есть раздела недвижимой добычи, подобного тому, который был характерен для отвоевания большей части Пиренейского полуострова. По крайней мере, поздняя и пристрастная версия хроники под названием "Канарец" приписывает ему такое разделение: "И каждому он отдал часть земель, поместий и жилищ (logis), исходя из того, что было, по его мнению, наиболее разумно и на что каждый мог рассчитывать по своему положению". Хроника переходит от фактов к суждениям, когда добавляет: "И он так это сделал, что никто не остался недоволен" 25. Поселенцы привезли с собой зерновые культуры, скот и домашний образ жизни; они не только не стали "туземцами", но и подражали обществу метрополии.
Это было то, что Бродель назвал колонизацией "avec des gros bagages" ("с большим багажом" (фр.)). Первая атлантическая колония принадлежала к основному направлению позднейшей колониальной истории, к миру ностальгии любителей заката. К концу пятнадцатого века в самой отдаленной колонии христианского мира, в Сан-Себастьян-де-ла-Гомера, самой западной глубоководной гавани известного мира, откуда Колумб отплыл в свое первое исследовательское плавание, была построена приходская церковь соборных пропорций, глядевшая на Атлантику готическими глазами. Ее первоначальный портал все еще можно посетить, он встроен в структуру более поздних построек, напоминая о столичных претензиях первобытного фронтира. На восточных островах, и особенно в двух главных колониях Бетанкура — Лансароте и Фуэртевентуре (которые никогда не получали прямой выгоды от сахарного бума, обогатившего западные острова в последние годы пятнадцатого века), такие претензии поддерживались на фоне изнурительной бедности. Несмотря на романтические иллюзии, с которыми их связывали в рыцарских сказках, острова в позднем средневековье обычно позволяли вести только бедную и нестабильную жизнь, если только они не производили редкие товары, как Хиос, или минеральные богатства, как Сардиния, или специализированные культуры, как Сицилия и Кипр. Колонии, основанные Бетанкуром, не имели таких преимуществ. В самых ранних сохранившихся самохарактеристиках жители Лансароте называли себя "бедными, несчастными и нуждающимися людьми", жертвами скудных урожаев, редких дождей и экономической чрезмерной зависимости от коз 26. Они умоляли короля Кастилии предоставить им услуги нотариуса в их иске против их сеньоров, поскольку они не могли найти среди себя достаточно грамотных людей, чтобы понять документы по их делу. Реальность жизни на "Счастливых островах", под цивилизованным налетом и рыцарским изяществом первых колонизаторов, была тягостной, жестокой и полной нужды.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
