— Я тут на всю третью смену. Макошин Семен Петрович, СКБ-3, перспективное. Инженер-испытатель, стенд восемьдесять шесть — это тут, за четвертым пролетом. Попросился в вашу бытовку, все ближе чем от будки мастера. Работать, оно не значит замахаться.
Макошин был веселым мужиком лет тридцати, с квадратным из-за выступающих скул лицом. Хитро прищуренные глаза, хорошо расчесанные, но непослушные волосы буквой "М" над высоким лбом и торчащие в стороны округлые уши. Этакая типичная для шестидесятых наружность работяги, выходца из колхоза, с желанием если не способностями, так упорством получить образование с хорошим аттестатом и устроить себе прочную и обеспеченную жизнь в городе. Чувачок общительный, и, несмотря на простоватый вид, себе на уме. Руки огрубевшие, но без наколок — в детстве глупостью не страдал.
На столике Виктор заметил потрепанную книгу, завернутую обложку из газеты; сверху шариковой ручкой было выведено "Сыновья человека с каменным сердцем". Знакомо. Полуклассика зарубежной литературы. И экшен вроде как имеется, но — историческое и написано старым слогом. Чтобы на дежурство брать такое, а не советский приключенческий бестселлер, надо иметь терпение одолевать Толстого и Достоевского и вообще любить книгу — не как источник знаний, а для души.
Блоки работали нормально — Виктор слышал, что универсальные усилители собрали в опытном цеху на "ящике". Монтаж выглядел идеально, ни единой брызги припоя. Интересно, как это все будет выглядеть в серии?
— Перспективное — это поезд на магнитной подвеске?
— Этим занимаются МИИТ и Киев. А у нас тепловоз с асинхронным двигателем... Это, кстати, не вы в субботу заходили на кафедру? Из КБ по магнитофонам?
— Это я заходил.
— Передумали искать Камаева?
— Решили вопрос в рабочем порядке... Хотя наверняка еще понадобится.
— Не стесняйтесь, приходите. Очень хороший человек, у нас его все уважают.
— А элементная база-то у вас есть?
— Инвертор на тиристорах. Вот с динамикой проблемы. На стенде Апановича получается, что электродвигатели будут просто раскачивать тепловоз. Понимаете, из-за того, что магнитное поле статора вращается неравномерно...
— Понятно. У вас же не индукторный, тот можно хоть прямоугольным питать. Но индукторный не потянете, тиристоры по частоте не пойдут.
На лице Макошина появилось удивление, и он полез в карман за сигаретами. Вытащив пустую пачку он чертыхнулся и бросил ее в урну в углу.
— Вот черт, завязать же решил... Виктор Сергеевич, вы, случайно, не у Тихменева работали?
— Только читал. И что собираетесь делать?
— Предлагали на циклоконвертор перейти и, меняя угол открытия вентилей, делать синусоиду. Не нужно коммутировать тиристоры — когда меняется направление тока, они сами закрываются. Впрочем, вы, наверное, это же знаю.
— Да, знаком. Но тогда частота генератора должна быть в несколько раз выше частоты двигателей! Понадобится генератор высокой частоты, герц четыреста, потери растут.
— Должен быть какой-то выход.
— А не рано ли вам вообще хвататься за такие двигатели? На маневровых коллекторные работают вполне надежно.
— Ну вот, и вы то же самое... У асинхронных двигателей жесткая характеристика. Если одна ось начинает пробуксовывать, она не идет в разнос, а сила тяги переносится на другие оси. Получается, что вместо тяжелого и дорогого восьмиосного тепловоза мы можем поставить серийный в шесть осей — экономия!
— Конечно. А часть шестиосных можно заменить четырехосными. Дизель-то на маневрюках маломощный.
— Ну вот, а чтобы асинхронный двигатель работал на разной скорости, нужно менять частоту. В начале века это пытались делать электромашинными преобразователями, это дорого, ненадежно. Сейчас появились тиристоры. Но у них ток не синусоида. Можно широтно-импульсную модуляцию делать, но эта дикая сложность. В том числе и по системе управления. Проще надо, проще.
— Ну так если у коллекторного двигателя нет жесткой характеристики, ее можно сделать регулированием напряжения. Питаем каждый двигатель через тиристорный регулятор. Регулятор проще, дешевле и меньше по весу. Начинает отдельная ось пробуксовывать, моментально снижаем на ней напряжение и увеличиваем на других двигателях, если они держат. Это та же самая жесткая характеристика. И вы получаете что? Время на отработку асинхроника, на создание новых тиристоров, микросхем систем управления. Эффективная полумера.
— Не понял, — сказал Макошин. — У коллекторного двигателя мягкая характеристика. Правда, можно сделать с независимым возбуждением, такое пробовали в Харькове. Но с асинхронным не сравнить.
— Так это если вы не можете мгновенно регулировать напряжение и ток. Мгновенно! Когда вы регулируете его генератором, ток и напряжение меняются медленнее, чем срывается сцепление. Но тиристорный регулятор позволяет сделать это в ничтожные доли секунды, насколько позволяет индуктивность обмоток. И у нас уже не коллекторный двигатель постоянного тока. У нас совершенно новый двигатель, симбиоз железки и шкафа с полупроводниками. Нагрузка меняется медленно — характеристика по идеальной гиперболе, быстро — резкое падение тока не дает якорю раскручиваться и колесо снова хватается за рельс. А двигатели других осей получают больше тока, пока хватает у них сцепления.
— Хм, получается и ступеней ослабления поля не надо? Независимое возбуждение, регулируем, как хотим? Электрический вал создается только системой управления?
— Именно так. Электроника может все.
Макошин встал и подошел к окну бытовки, медленно глядя на размытые туманом окна соседнего цеха. По мокрой асфальтовой полосе за чередой тонких, недавно посаженных деревьев, жужжа, проехал электрокар.
— Заманчиво, — протянул он, — весьма заманчиво. Но — у нас остаются ограничения коллекторных двигателей по силе тяги. То-есть, все равно на...
Его слова оборвал резкий удар. За окном грохнуло, мощно, с металлическим призвуком, и эхо заметалось между корпусами. Виктору показалось, что он слышал звон разбитых стекол. Инженер-испытатель резко обернулся к Виктору.
— Война? Но ведь тревоги не было.
— Что-то на заводе рвануло.
— Диверсанты, что ли?
— Я не в курсах, но на заводе есть чему рвануть и без диверсантов. Компрессорная, масляник на подстанции, кислородный баллон сварщика. Утечка газа в печи. Паровозов нет?
— Пару лет назад последний на пьедестал поставили. На Стальзаводе еще бегают. Там горячие цеха.
— Со Стальзавода мог на станцию сплотку вытянуть. Станция рядом с заводом.
— Давайте до мастера прогуляемся. Не нравится мне это.
— Тут же под боком пожарка мощная.
— Мало ли. Может, кого спасать надо или что, а мы сидим.
Странный инженер, подумал Виктор. Если он долго на производстве, ко всяким ЧП должен привыкнуть. Тревоги нет, очага поражения не видно. И почему идти вместе? Он один боится? Смешно? Или не хочет меня оставлять? Или хочет меня куда-то завести? Обычный прием хакера — оглоушить новостью, создать очаг возбуждения в мозгу, который затормозит соседние участки, и это притупит бдительность, сделает человека внушаемым? "Война" — это слово должно человека, по возрасту прошедшего войну, ввести в состояние шока.
Взрывов больше не доносилось. Виктор закрыл бытовку, и шел с инженер-испытателем полутемным пролетом, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на случайном масляном пятне. Громада ангара тихо дышала в ночи частью работающей техники, напоминая чрево гигантского чудовища; воя сирен и свиста пожарных машин не слышалось, кое-где на проход между оборудованием сверху капало, то ли конденсат, то ли крыша была халтурно сделана. Будка мастера светилась у стены большим фонарем, и четверо рабочих за неимением аварийной ситуации забивали козла. Ободранная хромированная пепельница на столе была полна окурков, и из нее подымалась тонкая струйка сизого дыма. Потрясающий способ убивать время, подумал Виктор. На стенке висел плакат: пограничник с биноклем, и надпись "Гляди в оба, не пропусти нарушения техпроцесса".
— А, Петрович! Заходи! — воскликнул тот, что сидел лицом к двери, степенный мужик этак под пятьдесят, с округлым лицом и седыми волосами. — Пневматика что ли, забарахлила?
— Да все пупком. "Бортовые системы работають нормально..." Я за телефоном, одному другу в пожарке звякнуть. Слышали, грохнуло.
— То не у нас грохнуло. "Работають нормально", гришь? Вон у мастера... Вась, двинься, дай человеку пройти.
Макошин подвинул к себе потертую черную "Багту". Зажужжал диск.
— Кать, ты? Эт, я. Узнала, узнала... Слышь, Катюха, чего там такое сейчас грохнуло, не знаешь? А? Ну да... Да. Не, я в норме. В норме, говорю! У Пахомыча вот тетка прихворнула. Не, не ОРЗ. Руку обожгла. А... Ну ладно, пока...
— Чего случилось-то? Бомбу испытывают, али учения? — поинтересовался молодой светлый парень в синем комбезе.
— В котельной хлопок. Это что во дворе за зубной. Без жертв и особых разрушений, стекла побило.
— А-а, ну это бывает. Набирают туда баб на сезон, зарплата хреновая. Одно слово — жилкомхоз, житье на калыме. А откуда пожарка-то узнала? С жильцов кто звякнул?
— Да я не спрашивал, — бросил Макошин, перебираясь к двери, и вновь подвигая игрока на проходе, который буркнул — "Ты в кости-то не смотри, а то мигнешь ему... знаем вас".
"Действительно, откуда заводской пожарке знать, если вызова не было? А ведь этот друг был уверен, что ему доложат. Обратно, зачем меня тащил, не хотел выпускать из поля зрения?"
— Нормальный тут коллектив в цеху? — спросил Виктор, когда они возвращались обратно в бытовку. Просто надо было как-то этого странного мужика разговорить.
— Коллектив как коллектив, а что?
— Ну, как работяги к интеллигенции относятся?
— Насчет выпивки? Не, сейчас с этим борьба.
— Да я не об этом. Без неприязни?
— А с чего им? Общее дело. Это у американцев мечта — роскошь и слава, а мы свою мечту сами строим. В каждом рабочем часть инженера, в каждом инженере часть рабочего. Так ведь?
"Блин, я рассуждаю, как иностранец в Союзе. Надо сгладить."
— Не, я насчет того, что Ленин говорил. Что не мозг нации, а...
— А, так это сейчас ученые с института марксизма-ленинизма объяснили. Передача была. Ленин вовсе не хотел буржуазных интеллигентов оскорбить. Его буквально понимать надо.
— Да? — удивился Виктор. Из прошлого визита в восемнадцатый год он, конечно, понял, что Ильич говорил без намеков, но что он понимал буржуазных интеллигентов в чисто физическом смысле, как экскременты, это в голове не укладывалось.
— Вот именно, — подтвердил Макошин. — Мозг, это то, чем думают. Мозг нации — это те люди, что за страну думают. Не только ученые. Вот дворник, скажем, придумал на своем участке отдельные урны для разных отходов поставить, оградки наладил — он за страну в масштабах своего участка думает, и другие могут пример взять. Он — мозг нации. Инженер нашел способ улучшить техпроцесс или изменить конструкцию, устранить недостаток. Он подумал. Он — мозг нации. Верно?
— Ясен пень.
— А вот кто такие буржуазные интеллигенты? Ну, те, кто для своего народа что-то придумал — это прогрессивные, они не виноваты, что капитализм у них пока, он, силен, собака, этот капитализм. Возьмем Германию, там реваншисты. И вот там есть такие певцы, актеры, писатели, которые доказывают, что Сталин обходился с Россией хуже, чем Гитлер с Европой.
— А, так это Сталин Хацунь сжег? И убил восемьдесят тысяч людей в оккупацию? Во как, а мы и не знали...
— Даже не в Сталине дело. Понимаете, убивать чужой народ — это для них это хорошо, это справедливо. Это так надо. Даже не потому что они себя высшей расой считают, просто это их раса, и чтобы их раса жила, им надо убивать другие народы, это нацизм у них такой замаскированный. И они не по принуждению так пишут и говорят, не под дулом пистолета. Они в самом деле так думают. У них совесть есть?
— Черт его знает. Может, из-за поражения, Гитлера хотят выгородить.
— Да на кой им теперь Гитлер сдался. Просто люди, которых общество наживы внутри себя переварило и через прямую кишку выпустило. Отброшены они им, и обиду с того чувствуют. И от отсутствия настоящего дела они не думают, а обиды свои изливают. Можно на Россию изливать — они на Россию бочку и катят. Это как кодла пацанов ищет, над кем можно поиздеваться и в шнобель не схватить.
— Комплекс неполноценности?
— Да не то, чтоб комплекс... Это не то, что их люди в дерьмо толкают, а они сопротивляются. Нет. Они сами чувствуют себя дерьмом, согласились с этим, и требуют, чтобы их уважали не как людей, а как дерьмо. Потому Ленин так и сказал. Верно?
— Нет, ну... — Виктору хотелось возразить, но он никак не мог подобрать нужных слов, — не все же они такие? Может, большая часть просто пропагандой обмануты? Когда Ленин жил, они только газеты читали и сами думали. А сейчас радио, телевидение, социальные сети...
— Какие сети?
— Ну эти.. как их... в которые народ завлекают. Шоу там разные.
— Пропаганда, это да, — согласился Макошин, — пропаганда у них сильная. И еще церковь. У нас церковь просто культура, а у них — религиозный дурман.
"Что-то я не заметил этой сильной пропаганды по ихним радиоголосам", подумал Виктор. "Преувеличивают? А может, фон Тадден просто хитрит? Может, ему не нужна большая война с русско-китайскими братьями навек? Он же не психопат и не штатовская шестерка. Может, ему просто надо, прикрываясь Америкой, отжать от Союза европейские страны, как часть фирм у конкурента, и балансировать между блоками. Не два лагеря, не четыре империи, а три мировых полюса. Американцы хотят воевать с русскими руками немцев, немцы хотят построить Великую Германию угрозой американских бомбардировщиков. Интересный расклад."
— Вот-вот, — согласился Виктор. — И среди диссидентов наверняка обманутые есть. Может, кто и патриот, но ему мозги загадили.
— Ярый антисталинист не может быть патриотом России, — отрубил инженер-испытатель. — Потому что ненависть к Сталину рано или поздно превращается в ненависть к народу, который сделал Сталина своим вождем.
11. Темная материя, четвертак за метр.
Один из блоков все-таки сдох. Поплыл по параметрам за допустимые пределы. У конструкторов это называется — "параметрический отказ". Почему так вышло, будут разбираться электронщики.
Виктор принес блок в бытовку и поставил на стол. Вишнево-красный квадрат гетинакса с тускло поблескивающими баллонами ламп и грязно-серой колодкой разъема таил в себе головоломку, сложившуюся из десятков случайных событий.
Семен Петрович пошел на свой стенд восемьдесять шесть. Детище бюро нестандартного оборудования выдавало свое присутствие в цеху приглушенным рокотом.
Зря я начал диссидентов оправдывать, подумал Виктор. Во-первых, неясно, что тут у них за диссиденты. Пока что узнал про одного Тарсиса; если Иннокентий не троллил насчет Солженицына, тот здесь круто альтернативный. Во-вторых, если они и вправду такие, как здешняя "гнилая интеллигенция" из Германии, особо жалеть их нечего. Самих немецких интеллигентов считать пропагандисткой уткой не было оснований. Если для России 21 века это голимый реал, то для здешней реваншистской Германии тем более. В третьих, непонятно, что здесь делают с теми, кто сочувствуют диссидентам. Хотя если бы делали чего-то страшное, тут бы по радиоголосам вопили. Об узниках совести и все такое.
