Заповедник людей. Новая версия.

— Собаки на поляну выскочили, дед зеков в пещере спрятал. Да, вот ещё, дед постоянно крестился.

— Поп, что ли? — поджал губы Виктор.

— На попа совсем не похож, больше на старого вора ... но крестится. Странно то, как! — Алик утёрся панамой.

— Бывали случаи, и преступники приходили к богу и становились на путь очищения, — глубокомысленно произносит Викентий Петрович.

— Не похож он на раскаявшегося, — упрямо мотнул козлиной бородкой Алик.

— Значит, сектант, — помрачнел батюшка.

— Кто ж его знает, может и так, — бородка понуро свешивается вниз, Алик обтирает вспотевшее лицо панамой и нахлобучивает её на голову.— Одно скажу, дед очень опасный, если пойдёт к Идару, проблем у нас прибавится.

— Сект нам здесь не хватает, — вздыхает батюшка. — Сейчас на свет повылезает такое, что и в годы Перестройки при Горбачёве не снилось.

— Дед старый, скоро сам загнётся, — Алик стягивает панаму с головы, вновь обтирает лицо.

— Такие, как этот дед, из-за старческого склероза, забывают о смерти, и живут в одной поре, переживая своих нетерпеливо ждущих детей, а затем и внуков, — невесело хохотнул Антон.

— Мы не внуки, чтобы ждать его смерти, — невесело улыбается Виктор.

— А может его как-то нейтрализовать? — Алик скисает как молоко и становится лицом похожим на свою истерзанную панаму.

— Правильная мысль, — Виктор окатывает его внимательным взглядом, — мой приказ, как только он окажется в прицеле АКМА ...

— Жестоко! — дёргается Алик и тихо добавляет: — Он такой старый ... на моего дедушку похож ... только он давно умер.

— А этот живой и с удовольствием заберёт твою молодую душу, — Викентий Петрович со вздохом погладил парня по голове. — Видно мне лично придётся идти на разведку, тучи над нами сгущаются, а с забором надо поторопиться.

— С тобой пойдёт тренер, — кивает Виктор. — И вот ещё, калаш возьмёшь, при случае деда ликвидируй и если получится, захвати ... Идара.

— Для священника мне тягостно слушать твои слова, — вздыхая, крестится Викентий Петрович, — пойду, помолюсь, может бог даст мне какой-то знак. В раздумье я, всё переворачивается в моей вере, нельзя священникам убивать. Но и жизнь моих близких в смертельной опасности, не спасать её, значит быть сообщником убийцам и не будет за это прощения ... но в то же время .... ударили по одной щеке, подставь другую ...

— Иди, молись, — мягко тронул его за плечо Виктор, — бог даст тебе знак. Я думаю, здесь иной случай.

.....................

Викентий Петрович, бледный словно смерть, обливаясь потом, молится, никто не имеет права его отвлечь. Душа в страхе, он ждёт божьего знака и истово верит, но сомнения терзают и выворачивают душу. Смирение — вот одна из главных заповедей, но тогда — смерть. И что останется? Неужели душа, безропотно, словно тупая овца, давшая убить её тело, созданное по божьему подобию, останется светлой и чистой? А может — это бог проверяет? Боже, дай мне знак!

Гадюка скользнула в щель, зависает над виском священника, замечает бьющуюся жилку сонной артерии, бросается, но Викентий Петрович интуитивно улавливает движение и расплющивает её голову кулаком. Затем долго смотрит и с потрясением произносит: — А ведь это враг ... знак свыше.

Лицо просветляется, всякие сомнения разлетаются, словно мрак ночи, Викентий Петрович достаёт нож, проверяет лезвие на остроту и решительно бреет бороду. Затем, вытягивает из рюкзака пятнистый камуфляж. На период военных действий, он снимает с себя сан священника и становится спецназовцем, прошедшим подготовку в мыслимых и немыслимых горячих точках, в данный момент он нужен именно в этом качестве. Его

взгляд теряет всякое смирение, энергия звенит в теле, рефлексы вспоминают все навыки, несколько приглушенные образом смиренного священника. На самом дне рюкзака Викентий Петрович находит ящичек с длинными гвоздями — это не для плотнических дел, пальцами зажимает холодный стержень и, неуловимым движением швыряет. Резкий свист и жирный паук растёкся, проткнутый сталью.

.................................................

— О, а это что за мужик? — Антон спотыкается о свою ногу, встречаясь с ясным взглядом безбородого Викентия Петровича, когда тот выходит из своего укрытия, похлопывая ладонью по бритым щекам.

— Одеколоном бы сбрызнуть, без бороды, словно без трусов, освежает и хочется скакать по росе, сверкая голой жо ... — лучезарно улыбается Викентий Петрович.

— Ты ли это, батюшка? — Антон приседает от неожиданности.

— Стоп. Сейчас я не батюшка, я в миру, можешь меня называть Виком.

— Вик?

— Так меня на службе окрестили.

— Как скажешь, Викентий Петрович, — пожимает плечами Антон, пытаясь прихлопнуть веками свои округлившиеся глаза, но лишь икнул и неожиданно заржал как лошадь: — Ты словно сметаной отожрался, подбородок белый, а всё лицо — коричневое.

— Потемнеет, — отмахивается Викентий Петрович, — главное чтобы человек был хороший. Верно, Антоха?

— Это точно, — живо поддерживает его тот. — А ты как, надолго ... в мир, или как?

— А это как бог подскажет. Виктор где?

— С Ниной шалаш утепляет.

— Это правильно, женщине в интересном положении необходимо тепло, — кивает Викентий Петрович.

— В каком положении? — не расслышал Антон.

— Ну, она же интересная женщина, — спохватился Викентий Петрович, сам того не желая, едва не выдав чужую тайну. Хотя, какая тайна, скоро свой живот Нина не скроет.

— Да, тётка она классная, — с почтением шлёпает губами Антон, но Янка моложе, — с неким вызовом произносит он.

— Да кто ж спорит! — хохотнул Викентий Петрович. Он, по-дружески хлопает по спине Антона и идёт сквозь лагерь. Оглядывает незаконченные строения, хмурится, ведь совсем ничего осталось, крыши застелить и можно новоселье отмечать. Чуть-чуть не хватило, жаль. Теперь все брёвна на забор уйдут, но что делать, это сейчас важнее.

Ночь в разгаре, дымятся угли в затухающих кострах, из палаток доносится сопение и храп, почти все спят кроме выставленных постов. За день люди умаялись, работают на износ, темп на гране человеческих возможностей, ведь надо быть не только строителями, но и тренироваться как гладиаторы. Даже Гурий, постоянно доказывающий, что лучшим способом ведения военных действий, это дипломатия, а не лук и стрелы и тот овладел дубиной и отмахивается ею достаточно прытко от разящих тычков тупых концов копий. Метод тренировок Викентий Петрович избрал достаточно жёсткий, не увернулся — получай во всю дурь. На первых порах было много травм и даже весьма серьёзных, но затем возросшее мастерство свело все эти мелкие неприятности почти на нет. Особой гордостью для Викентия Петровича, это его два вертящихся тренажёра с цепями, летающих на различных уровнях. Вскоре он хочет на цепи приделать топоры, чтобы "жизнь мёдом не казалась". Ну, если серьёзно, он считает, что именно в смертельной опасности оттачивается настоящее боевое мастерство. Невероятно удивляет Виктор, у него какое-то безумное свойство организма, он учится невероятно быстро и условные рефлексы закрепляются как безусловные.

Викентий Петрович, неслышно приблизился к шалашу и словно слился со скалой, наблюдая, как слаженно работают Виктор и его удивительная женщина с грацией дикой кошки. Нина подносит охапки сена, а Виктор прутьями прижимает их между основными балками, стараясь, чтобы стебли ложились вертикально крыше. Что-то они сегодня завозились, очевидно, день был насыщенный до придела, а лезть в палатку им не хочется, всё же они полноценные муж и жена, Викентий Петрович недавно провёл обряд венчания.

Виктор слегка замедляет движения, словно почувствовал взгляд и действительно, говорит: — Что замер, Викентий Петрович?

— Зови меня Виком, — усмехается Викентий Петрович.

— Божий знак получил? — Виктор оборачивается и улыбается вовсю ширь лица, увидев белые щёки и подбородок своего друга.

— Ой, что это с вами? — роняет сено Нина.

— На тропу война вступил, в колючем кустарнике борода может запутаться, — шутит Викентий Петрович.

Нина оценивающе оглядывает его: — Я думала вы старше.

— Это плохо?

— Забавно.

— Значит, Вик, — Виктор хлопает его по жилистому плечу.

— Меня так в спецназе называли. А ты как почувствовал, что именно я подошёл? — любопытствует Викентий Петрович.

— Просто понял и всё. Хотя, — задумался Виктор, — ночная цикада на дереве замолчала, значит, кто-то её спугнул. Шагов не слышал, так бесшумно в лагере можешь передвигаться лишь ты.

— А если это был враг? — с некоторой иронией спрашивает Викентий Петрович.

— Агрессии не чувствовал, одно лишь нахальное любопытство, — улыбается Виктор.

— Чудесно. Наконец-то ты становишься настоящим профи.

— Учителя хорошие, — не думая льстить, обыденным тоном произносит Виктор.

— Нет, здесь что-то другое ... хотя и учителя первоклассные тоже, — с самодовольством говорит Викентий Петрович и пытается по привычке пригладить несуществующую бороду.

— Когда уходишь? — Виктор в упор глянул в глаза Викентию Петровичу и неожиданно невозмутимый спецназовец чувствует дискомфорт, словно его вывернули наизнанку и швырнули как тряпку, с таким взглядом он в жизни ещё не сталкивался, даже у тигра он проще.

— Завтра под вечер, — Викентий Петрович с немалыми усилиями выдерживает его взгляд.

— Кроме тренера ещё будешь брать людей?

— Нет, с Николаем мне проще, другие мешать будут.

— Как знаешь, — Виктор крепит ещё один пласт сена.

— Уютный шалаш, получается, — вздёргивает подбородок Викентий Петрович, — почти как юрта.

— На одну комнату, но большую, — хмыкает Виктор.

— С милым и рай в шалаше, — тоскливо вздыхает Нина.

— Как разгребём дела, с забором закончим, вам дом построим в первую очередь.

— Это по блату или как? — ухмыляется Виктор.

— По положению, — Викентий Петрович многозначительно глянул на Нинин живот, и женщина смущённо прикрывает глаза пушистыми ресницами.

— Викентий Петрович, а что за знак был, вы так резко поменялись? — не в силах обуздать рвущееся любопытство, спрашивает Нина. Она выпрямляется, с гордостью разводит плечи, на груди полыхнули бусы из чёрных опалов. Их огонь, чарующим светом, пробегает по набухшим соскам, вызывающе оттопыривших тонкую ткань лёгкой рубашки и, спецназовец мигом спекается, мямлит, не узнавая себя: — Пожалуй, я пойду, царица.

— Царица?! — опешила Нина, затем думает, что это шутка, смеётся, показывая ровные зубы: — И всё же, а знак, какой был?

Викентий Петрович выдёргивает из-за пояса шкуру змеи: — Она появилась в тот миг, когда меня сжигали сомнения, зависла над моей шеей.

— Это гадюка? — удивляется Виктор. — Но, на Караби нет ядовитых змей.

— И я о том же ... ядовитая змея напротив сонной артерии ... я раздавил её как врага и понял, я нужен Господу как воин.

— Даже озноб пробил, — Нина передёргивает плечами и прижимается к Виктору.

— Я пойду, выспаться хотя бы немного, — Викентий Петрович с грустью улыбается, старательно отводя взгляд от упругих прелестей невероятной женщины.

— Пока, Вик, — махнула рукой Нина и украдкой бросает жадный взгляд на Виктора.

Уходя, Викентий Петрович слышит возбуждённый женский шёпот: — Хватит с этим сеном возиться, завтра доделаем.

М-да, думает Викентий Петрович, пора бы и мне женщиной обзавестись, впору дрова колоть, совсем невмоготу становится. Он идёт к палаткам, садится у тлеющего костра, ворошит палкой, подкидывает веточек, дунул на мерцающие угольки, они ехидно перемигнулись быстрыми огоньками, и неожиданно вспыхнуло яркое пламя. Рядом с ним кто-то подсаживается и тоже бросает в огонь сухие веточки.

— Ты кто? — не оборачиваясь, недовольно спрашивает Викентий Петрович.

— А вам без бороды идёт, — слышится голос Алёнки.

— А, это ты, чего не спишь? — оборачивается Викентий Петрович.

— А вы, почему не спите? — шепнула одними губами девушка.

Викентий Петрович оборачивается к ней и внезапно шалеет от её запаха и желания, силится отвести взгляд и проклинает себя, что сейчас напугает бедную девушку, но она внезапно кидается ему на грудь, словно жестокий вампир впивается в губы и заваливает на землю, ошарашивая его таким напором и неудержимой страстью. А ведь меня сейчас изнасилуют, мелькает удивлённая мысль и, Викентий Петрович с бесцеремонностью срывает с неё куртку, переворачивает бедную девушку, налегает на неё, плюща белые груди жёсткими пальцами.

— Давно тебя любила, — стонет Алёнка, истекая влагой.

— Прости меня, боже! — Викентий Петрович с силой придавливает её к земле и головешки в костре выдают безумную чечётку.

......................

— Уф! — отдувается Алёнка, поправляет непослушную чёлку. — И что это с нами произошло?

— А ты меня действительно любишь? — Викентий Петрович внимательно глянул на девушку.

— Как только ты появился в нашей секции ... сразу. Но ты был попом и мне казался недосягаемым. А сейчас, без бороды ... даже не знаю, что на меня нашло, — Алёнка стыдливо прикрывает глаза. — А я тебе нравлюсь? — внезапно она краснеет и шмыгает носом.

— Даже не знаю, что сказать, — искренне произносит Викентий Петрович, — мгновение назад любил тебя как сумасшедший, а сейчас меня терзают смутные сомнения, а прав ли я был?

— Ты мне скажи, — Алёнка ткнулась ему в плечо, — я хоть немного тебе нравлюсь?

— Немного? Хм. Да я готов тебя на руках носить! Ты мне послана свыше! От такого подарка большой грех отказываться, — искренне заявляет Викентий Петрович.

— Правда? Я подарок? — она счастливо смотрит на него и стыдливо улыбается.

— Ещё какой ... подарок! Боюсь, после всего этого, мне придётся на тебе жениться ... что и сделаю с большим удовольствием ... если, конечно, ты согласна.

— А куда мне деваться, в животе сладко и я ещё тебя хочу, — Алёнка вновь налетает на Викентия Петровича и угли в костре опять заскакали как озорные чертенята.

Утро вновь радует росой. Прозрачные капли материализовалась из пустоты, и щедро облепили траву в долине, но ещё не сверкают. Солнце запаздывает, увязнув в тучах на горизонте и, лишь с трудом выталкивает жгучие лучи из немногих прорех. Игнат, вздрагивая от холода, стараясь, чтобы не промокла борода, изображает из себя индейца. Боевой лук держит как грабли, на тетиве оперённая стрела, а в глазах горит желание порадовать несносную Аню жирным зайцем. По утрам эти ушастые твари повадились топтать поле, которое с такой любовью обихаживает красавица Нина, но Игнату на неё и это поле плевать, перед его глазами маячит капризное лицо Анюты. Как хочется, чтобы её губы улыбались, а во взоре горела любовь. Но, в последнее время она всё чаще сердится, а на её прелестных щеках пламенеет злой румянец. А когда Нина вышла в безумно красивом украшении, Аня впала в бешенство и, Игнату сильно досталось от её острых кулачков. После этого она отлучила его от своей постели, но, может, заяц как-то погасит гнев и счастливая улыбка скользнёт по её пухлым губам? Надо раздобыть зайца! Игнат в великом напряге, даже борода принимает боевую стойку.