Мой отчим - советский пенсионер

Тогда инициативу представления нас гостье мама взяла в свои руки:

— Это вот — муж мой, Семён Васильевич, это — доченька, Зоя.... Марфа Ивановна сегодня пришла к нам в горисполком, хотела сразу пройти к председателю исполкома, но его на работе нет как нет: он с проверкой по сёлам ездит, вместе с замом... То есть у нас временно начальство отсутствует. Тогда она к нам пожаловала в канцелярию, в отдел планирования и сбыта, всё пыталась найти "старшего". А нет старшего!... Вот бывает же так!... Даже начальницы нашего отдела — и той нет: на больничном, представляете?

Тут Марфа Ивановна и вовсе расплакалась от безысходности: оказывается, приехала она в гости, по недавнему приглашению в письме, к своему фронтовому товарищу, тоже служившему военврачом, подобно ей, а он умер! Умер всего несколько дней назад, скоропостижно, от инсульта! Вот как бывает!...

Билет обратный у Марфы Ивановны — на проходящий поезд — только через неделю. Расстроилась она, узнав от соседей о смерти своего фронтового товарища, поехала на такси обратно на железнодорожный вокзал, перекомпостировать билет на ближайший рейс до Новороссийска.

Заняла очередь, — сами знаете, сколько народа иной раз у касс собирается, да и не все окошечки порой открыты, — устала стоять, присела на скамью в зале ожидания, да и задремала. Из всех вещей при ней был ридикюль, который она всегда в руках держит крепко, и маленький чемодан дорожный, который Марфа Ивановна не сподобилась сдать в камеру хранения, время было ночное...

И чемодан у нее за те несколько минут, что спала, украли! А билет обратный и деньги с подарками, именно там находились! Она решила, что раз чемодан у неё с замочком внутренним, так в нем безопаснее ценные вещи хранить, но не тут-то было: воры все равно "увели" чемоданчик, не посмотрели, что в нём — замок! И никакого Марфе Ивановне утешения в том, что ключик от замочка — в её ридикюльчике спрятан... осталась она без чемодана, денег и подарков привезённых!

Пошла в опорный пункт милиции, они её выслушали, заявление приняли, устроили в комнату отдыха до утра, но кормить-то её, бывшую фронтовичку, никто не стал! И билета обратного у неё нет, и ни копейки денег...

Вот мы с девчатами из нашего планового отдела, выслушав такую печальную историю, накормили Марфу Ивановну обедом, решили помочь ей с билетом обратным, но, когда я с ней пришла на вокзал, оказалось, что билетов нет! Скоро Новый год! Все студенты домой едут, многие работающие взяли отгулы, едут к родственникам, — мест нет!

Хотели её посадить "зайцем", так куда там: проводницы и слушать отказались: якобы меры предосторожности в поездах под Новый год ужесточены, милиция дорожная "лютует", никто не захотел взять безбилетного пассажира, даже за деньги. Вот удалось ей приобрести обычный билет в купе только на послезавтра... В плацкарте тоже мест не было... Предложила я Марфе Ивановне у нас пока пожить. Еще Машка с Лилькой хотели её взять к себе, но у Машки — отец болен, а у Лильки — детишек трое, шумно в её доме, вот Марфа Ивановна и приняла моё приглашение: наша-то Зоечка — давно уже не шумный ребёнок...

Мы с дядей Семёном слушали, глаза округлив от удивления. Вот как бывает: и "адресат выбыл", и деньги украли... Но то, что дама — "приличная", почтенная, видно сразу: по лекалу дорогой одежды, по холёным рукам с красивыми ногтями. И по манере выражаться, — она, в дом войдя, нас приветствовала так витиевато, как учитель русского языка или журналистка какая-нибудь... Не подумаешь, что бывший военврач... Тут и гостья успокоилась, перестала всхлипывать, взяла инициативу беседы в свои руки:

— Простите меня, любезные хозяева, за неожиданное вторжение в Ваше жилище! Поверьте, мне самой донельзя неудобно смущать покой вашей семьи своим назойливым присутствием! Если бы не произошедшие досадные события, — никогда бы не осмелилась посторонним людям своё общество навязывать...

Тут мама, само собой, принялась Марфу Ивановну уверять в том, что у нас места много, и никого гостья не стеснит, и вообще мы гостей любим... И долг каждого советского человека, и любого сальчанина в частности, — помочь попавшему в беду другому советскому человеку, тем более, фронтовичке, спасавшей наших солдатиков, пострадавших в боях...

Мама говорила так страстно, пылко и горячо, что я даже удивилась несколько: обычно она отличается сдержанностью и крайней взвешенностью в высказываниях, трудно сходится с людьми, недоверчива к посторонним, и склонна к анализу. А тут — просто полюбила эту чужую женщину... Чудеса!...Гостья тем временем продолжала:

— Дело в том, что к Петру Максимовичу, бывшему военному хирургу, приехала я не с "бухты-барахты"... Дело в том, что на фронте был у нас "фронтовой роман", но Пётр, как порядочный человек, вернулся с фронта домой, к жене и подрастающим детям. Однако, знал он, где меня искать: всю жизнь прожила я в своём доме в приморском городе Геленджике, мужа потеряла в первый год войны, детей не имела, но после войны вернулась в родной город: там ждала меня любящая старушка-мать, немощная и несчастная... Но мамы уже шестой год нет в этом мире... Несколько лет назад Пётр разыскал меня в Геленджике, будучи в командировке в Новороссийске, и вновь вспыхнули чувства, словно у молодых влюблённых. Однако же, супруга Петра, будучи тяжело больной, висела камнем на его шее: не мог он попросить у неё развод, просто не мог, — у нее было больное сердце... Но месяц назад получила я весть печальную от него, — радостную для меня весть, что жена Петра умерла. И он зовёт меня приехать к нему, обсудить будущие наши взаимоотношения... А что тут обсуждать, если любила его всем сердцем? Он не мог приехать ко мне: хозяйство держал значительное, любые домашние животные нуждаются в присмотре. И вот я приехала. А он — умер... Соседки сказали, что всего три дня, как умер...

И с этими словами, гостья вновь зарыдала безудержно и безутешно, как дитя...

Потом, наплакавшись, продолжила:

— Поверьте, я не буду для Вас обузой! Решительно всё верну, чем Вы мне поможете: за билет купленный, за смену белья, что мне Грушенька обещала дать, даже за еду вышлю, по возвращении домой, всё до копейки! Поймите: никогда не оказывалась в положении просителя! Мне эта ситуация так тягостна, унизительна, что хоть в омут головой: всё равно Петруша мой умер, а с ним надежды на новую жизнь и счастье... Да еще дурные люди чемодан украли! Плохо, видимо, милиция работает в Сальске, если на вокзале так запросто пассажиров грабят... Конечно, воры умеют видеть состояние человека: была я заплаканной, несколько не в себе, а у воров, как некогда у беспризорников, глаз намётанный на чужую слабость и беспомощность...

Мама постелила Марфе Ивановне в мансарде, но ушла она спать еще не скоро. Успокоившись несколько, она стала гораздо более приятной собеседницей, вовлекла нас всех в разговор о приморских городах, рассказала о Геленджике родном. И такой хорошей оказалась рассказчицей, что мне немедленно захотелось стать жительницей того благодатного местечка, рая на земле, каким предстал из её рассказа город. Современное название города происходит от адыгейского "хъулъыжъый"  — "маленькое пастбище", "маленькая поляна". Также существуют версии от арабского "хеленж" — тополь, или тюркского "геленд-жик" — "белая невеста", где истина, — неведомо... Городок — древний, живут там все больше русские, украинцы, армяне и греки. Население — около пятидесяти тысяч человек, но летом население удваивается, если не утраивается. Есть в городе своя водичка целебная, есть два чудных мыса — Тонкий и Толстый... А рядышком — поселения курортные: Кабардинка, Прасковеевка, Дивноморское, Джанхот и другие...

Потом еще я рискнула спросить у Марфы Ивановны, чем это от неё пахнет, и тогда она вытащила из ридикюльчика флакон гранёный с золоченой крышкой, и подушила мне кожу на запястье, — якобы, здесь аромат дольше сохраняется, и поведала чарующую своей недоступностью сказку о доме моды "Живанши", его дивной одежде и прекраснейших духах, которые ей нравятся больше, чем та "Шанель N 5", за которой все так гоняются в ЦУМе и ГУМе в Москве...Я спросила:

— Неужели в Москве можно так запросто приобрести подобное чудо? И там на каждом углу дефицит продают импортный? Я только недавно начала модой интересоваться, плохо понимаю в вопросах "доставания" дефицитных вещей...

Улыбнулась Марфа Ивановна иронически, назвала меня "милой девочкой":

— Пойми, Зоя, такой товар и в Москве — дефицит. Просто в крупнейших универмагах столицы есть специализированные отделы по продаже импортных товаров по особым бумагам, по линии МИДа люди там отовариваются, по списку заранее заказанных из-за границы товаров.

Но есть одно неудобство: заказанную вещь нельзя поменять, даже если размер не подошел, — или бери, или отказывайся. Эти духи мне случайно достались: супруга некоего дипломата горько плакала на пролете лестницы в универмаге, подошла я к ней, утешить хотела. Оказывается, она ту самую "Шанель" модную заказывала, а ей прислали, по ошибке, вот эти... Она их, забрала, конечно, но запах ей не понравился совсем. Не на барахолку же ей нести духи! Тогда я и предложила горестной даме перекупить у неё духи в полтора раза дороже их отпускной цены, — она согласилась. Вот и вся история! Кстати, очень многие перекупщики дежурят дни напролёт у дверей тех специализированных отделов, сами пристают к выходящим с сумками людям с просьбами продать "импорт", не боятся даже и милиции, — спекулянтов в нашей советской стране не любят!... Зато мне повезло с духами...

Спать Марфу Ивановну мама повела в начале одиннадцатого вечера. Перед тем, как пожелать нам спокойной ночи, пожилая женщина рассказала еще, что её дом — велик, в летнее время она сдаёт "дикарям" все сараюшки и подклети, и немало на том зарабатывает. Дружит с тамошним участковым, который закрывает глаза на её квартирантов и "левые" доходы, и помогает в том случае, если с кем-либо из жильцов возникают "неприятности": пьянка, неуплата и отказ "съезжать" и т.п. И будет просто замечательно, если мы к ней приедем на следующее лето отдыхать: родни у неё никакой нет, а мы для неё стали роднее родных теперь, "особенно Грушенька-спасительница"... Её дом станет нашим домом, и его двери всегда будут открыты для нас, как и её сердце благодарное...

Марфа Ивановна выражалась, ровно во французском или итальянском кино...

Когда мама повела гостью укладываться, отчим тихо спросил:

— Что думаешь о нашей временной постоялице, Зоя? Понравилась она тебе?

— Не знаю, дядя Семён, — ответила я неуверенно. — Она — милая, сердечная, и паспорт свой нам показала, так что обмана, скорее всего, в её словах нет. Однако, слишком она многословна, слишком обещаниями сыплет, словно ветер листьями...

— Вот именно, Зой: слишком! Все в ней несколько преувеличенно... Однако, духи — настоящие, можешь мне поверить! Знакомый мой некогда был связан с кем-то из посольских работников, и у жены его были подобные духи... Не хотелось бы мне оставлять её одну в нашем доме... Береженого Бог бережёт!

— Дядя Семён! Ты уверен, что вся наличность в доме надежно спрятана? — я чуть не заикалась, произнося эти слова. — Знаю, что у мамы есть свой тайник, о котором даже я не знаю, его никто не найдёт. Но... твои деньги хорошо припрятаны?

— О чем ты говоришь, Зоя? — отчим улыбнулся, но беспокойство в его глазах заплескалось, — верную я тему затронула. — Сама знаешь: пенсию ежемесячную я, как штык, отдаю милой твоей матушке... Но, конечно, есть у меня и малые накопления в наличности: всегда нужно иметь кое-что про запас... На какие шиши иначе вам, моим милым "девочкам", подарки дарить?... Завтра, если уйду куда, всё своё возьму с собой: не мебель же неподъемную этой Марфе у нас воровать...

На другой день мне не сиделось на месте: всё мыслишки колобродили в голове, беспокоили подозрениями. Из-за дяди Семёна с его аферами, я стала такой подозрительной: все вокруг мне кажутся обманщиками...В обед, не выдержав, я предупредила Валю с Полей, что мне срочно нужно отлучиться. Срочно! В поликлинику! Но там может быть очередь... поэтому, если чуть запоздаю по окончании обеденного перерыва, пусть прикроют меня перед Владленой Карповной, что-нибудь наплетут "замше", лишь бы не влетело. Но о поликлинике — молчок! Девчата, конечно, обещали выручить. Золотые у меня сослуживицы...

Помчалась я по нехоженым, после снегопада, тропинкам, искать ту улицу Егорлыкскую, о которой рассказала Марфа Ивановна, будто на ней проживал её любимый Пётр. Улицу долго искать не пришлось: хорошо город знаю, но как узнать о правдивости слов Марфы Ивановны? Придется народ опрашивать.

Постучала я в одну калитку, в другую, — никакого ответа, то ли дома нет, то ли не открывают чужим людям. Наконец, из одного дома, с авоськой в левой руке и клюкой в правой, вышла на улицу древняя старушка, лет за восемьдесят, но самостоятельная: явно собралась в магазин идти. Я — к ней, говорю:

— День добрый Вам, бабушка! С почты я, — лежит у нас на почте посылка на имя Петра Загорулько, сколько раз отправляем ему повторные извещения, но он все не приходит забирать своё добро. Послали меня лично его уведомить о необходимости получения посылки, иначе, как месяц закончится, нам её придется вернуть на почтовый адрес отправителя. Бабушка, будьте добреньки, подскажите, как найти дом Загорулько: вся улица снегом засыпана, номеров домов не видно, замерзаю совсем, но не могу найти его дом , и никто не открывает, не подсказывает....

Так жалобно я просила, что камень бы вздрогнул, а старушка — в ответ:

— Детонька! Говори громче: глуха совсем старая Никитична, то есть я...

Пришлось мне ту же "песню" второй раз повторить, кричать на морозе ох трудно!... Старушка поняла, что к чему, рукой показала на дом с закрытыми ставнями, окрашенными краской в зеленый цвет, — весёлый такой дом с виду:

— Вот же его дом, Петюшки-то... но запоздала твоя посылка, милая: отошлите её отправителю, — умер Пётр Загорулько. Уже несколько дней, как умер!

Поблагодарила старушку, помчалась стремительной ланью обратно на работу, и, сворачивая на другую улицу, ведущую по направлению к центру города, нос к носу столкнулась с отчимом. Бежала бегом, глядя под ноги, выискивая, где бы шагнуть, не угодив в сугробище, — и прямо головой почти уткнулась ему в грудь. Он тоже замер, пораженно на меня уставился, словно не веря, что я — это я...Спрашивает:

— Ты что здесь делаешь, Зоя? Ты же должна быть на работе в это время!

— Должна! — отвечаю с неожиданным апломбом. — Но я и есть на работе: меня сюда послали по служебной необходимости!...

— Брось, Зоя, ты меня не обманешь...— отчим заговорил тихо, словно удивляясь чему-то и думая об ином, не о словах своих. — Признайся, приходила проверить правдивость слов Марфы Ивановны? Что же, нашла здесь дом Загорулько?

— Нашла, — отвечаю нехотя. Мудр отчим: мигом мою ложь раскусил! — Только Пётр Загорулько умер несколько дней назад, точно, как и сказала Марфа Ивановна.

— Отлично... То есть хорошего-то нет ничего в человеческой смерти. То хорошо, что эта часть рассказа нашей гостьи — правдива... Но не узнала ли ты, разыскивала ли день назад некая немолодая женщина покойного Загорулько?