Изгнание. Книга 1

Выдав мне распоряжение, Церта, как была в одежде, юркнула прямо на одеяло к беспробудно спящему господину, задышала часто и ровно, и вскоре дыхание ее чуть изменилось: она и впрямь уснула. Удивило меня ее поведение: девушка даже не пыталась разбудить господина и сообщить о своем приходе. Словно была уверена, что он не проснется. Или, проснувшись будет не против ее повторного появления.

Уверяясь, что госпожа спит, я внушила себе мысленно, что проснусь во столько-то, — привыкла давать себе установки, — и мигом провалилась в удивительный красочный сон, в котором две луны сияли ослепительно ярко и мир казался полным чудных сумеречных красок. Подобных снов не видывала никогда! Словно красивая сказка наяву!

Когда я проснулась ровно в половине шестого утра, Церта улыбнулась мне одними глазами: она уже проснулась! На ней вновь был тот черный парик, что я дала ей вчера, и который она сняла перед тем, как войти сюда. В руках ее был ридикюль: очевидно, именно там Церта спрятала свой выигрыш.

— Пошли? — спросила она. Я кивнула и повела ее к трапу.

Как ни странно, нас даже не пытались задержать. Всего лишь еще один человек, кроме нас с Цертой, собрался выходить. Госпожа обрадовалась, увидев его, и попросила мужчину, названного ею Ашшуром, сопроводить нас до самой земли, так как мы, якобы, боимся спускаться по лестнице. Полагаю, это была неправда: просто присутствие этого человека рядом наводило на мысль, что мы — все вместе! Охрана и не подумала охранять трап: то ли обнаружили исчезновение одного из парашютов, то ли просто не хватило ума сообразить, что здесь нужно дежурить. Простые недалекие клоны!

Дирижабль 'Феличе' всегда причаливал к своим стоянкам 'по старинке': вначале наши работники из числа 'живой' команды сбрасывали вниз толстые допотопные канаты, которые внизу подтягивались другими работникам, затем ими к чему-то привязывались, и таким образом, наше судно становилось временно 'на мель', причаливая к земле. Потом бортик дирижабля откидывался: появлялась длинная опасная лестница, по которой можно было сойти на твердую землю. Что мы, собственно, и сделали.

Господин Ашшур вежливо распрощался с госпожой, выражая пожелание увидеть ее в дальнейшем, лишь бы поскорее, так как через месяц он надолго улетает. Госпожа засмеялась: удивительное совпадение! И взяла его номер внешнего коннекта, но, как показалось, с неохотой, хотя господин был весьма красив, а лицо имел очень колоритное, необычное, волевое, — на дирижабле такие лица редко увидишь: чаще путешествуют господа с толстыми щеками и отвислыми подбородками, не говоря уже о животах! Она взяла номер, чтобы его не обидеть, не более того. Но этим подарила надежду!

Церта сказала, что мы должны срочно возвратиться в Оппидум. Так как у нее — 'дела'. Я удивилась: какие 'дела', если еще вчера она собиралась ехать на острова Счастья на тихоходном дирижабле?

Оказывается, 'первостепенность' ее 'дел' — разная. Сегодня ей кажется, что закончить нечто начатое в столице, — очень важно! Но так ли это? И что такое это 'нечто'? Не лучше ли спрятаться на несколько дней, чтобы ее точно не смогли найти? У служащих казино — длинные руки! Но госпожа лишь рассмеялась в ответ, заметив, что все это — кажущиеся проблемы.

Сразу от причала взяли быстролетучий манг — спидоптер, адаптированный для передвижений по городу. Езда на нем стоила умопомрачительную сумму! Церта назвала две цели: ближайшая — Беллюм, магазин лучших товаров и красоты; основная -Космический городок, центр переселенческой политики; офис семь. Подробно. Зачем ей туда? Не мое дело...

Пока летели над бесконечными высоченными небоскребами, порою взмывая выше облаков и теряя видимость городской перспективы, все во мне пело. Не верилось: сбылась мечта, — я убежала из казино, с дирижабля!

Церта искоса поглядывала на меня, насмешливо улыбалась. Она отнюдь не чувствовала себя моей похитительницей: я сама села ей на шею¸ увязавшись следом. Возможно, она считает меня обузой? Попробовала ей об этом сказать: она засмеялась, отмахнулась. 'Ты будешь моей камеристкой, — в глазах всех. Никто тебя искать не станет: поиски обойдутся гораздо дороже, чем...', — ответила. Я поняла, что именно осталось недосказанным.

Беллюм — маленькое чудо: здесь было все для всех, товары со всех континентов, на любой вкус и кошелек. Церта одела меня в нормальное платье, так что я стала похожа скорее на скорту, чем на биоробота.

Космический городок — уникальное место: здесь проходит подготовка будущих астронавтов, здесь размещены несколько учебных заведений для будущих членов экипажей планетолетов и звездолетов. Неужели и Церта — одна из них? Я терялась в догадках.

Огромное сияющее здание из странного серебристо-серого материала, в котором разместился офис переселенческой политики, удивило своим казенным скучным видом и небольшими окнами. Здесь явно не было огромных спортивных залов, новых тренажеров и запыхавшихся юных курсантов.

Мы с юной госпожой вошли в вертящуюся дверь, — и немедленно угодили в людской поток. Большинство народу стремилось к выходу, входили немногие. Некоторые искоса бросали нам фразу: 'прием окончен', и уходили, недовольные, с обиженным видом.

Какой прием? Куда? Я семенила следом за госпожой в недоумении. Она шла уверенным размашистым шагом: еще утром убрала высоченные каблуки из формы своих сандалий, превратив их в комфортные балетки. В темном коридоре, где перед черной вертящейся дверью еще оставалось два человека, Церта резко сдернула с себя черный парик, который я дала ей.

На двери было написано одно слово: 'секретарь'. Женщина в очереди спросила Церту, уверена ли она, что документы на оформление готовы? Здесь — не приемная комиссия! Церта не ответила, но терпеливо дождалась своей очереди. Ожидала она настолько терпеливо, словно была клоном, напичканным электроникой, бездушным, лишенным эмоций. Я была такой прежде, но сегодня чувства и эмоции переполняли меня через край.

Наконец мы, — она и здесь потащила меня за собой, — вошли в полумрак прохладного фойе с мертвенно-стерильным воздухом, откуда нас дама-клон перенаправила в одну из трех внутренних одинаковых дверей.

В дальнем помещении сидела строгая женщина с фиолетовыми прядями.

— Я слушаю вас! — голос ее звучал визгливо и напыщенно. — Почему вдвоем?

— Это — моя подруга из провинции! — сердито огрызнулась госпожа, но с нею и не стали спорить. — Я бы хотела увидеться с господином директором! Но как?

— А с Креатором вы не хотите увидеться? — секретарша не привыкла быть вежливой с посетителями. — Это — невозможно! Да и зачем он вам?

Без лишних возражений, моя госпожа выудила из ридикюля несколько крупных денежных купюр, и бросила на стол перед крашеной дамой. Та вся покраснела, передернулась, забормотав: 'Ну, кто же так делает?', вскочила и побежала зачем-то к стене. Церта мне потом пояснила: служащая удалила часть записи своего рабочего дня, чтобы можно было спокойно обогатиться щедрой взяткой. Спрятала деньги, и не задавая более ни одного вопроса, стремительно убежала куда-то. Вернулась через пару минут, потирая руки:

— Пройдемте со мною! Но Ваша родственница из деревни, — вы из деревни, не так ли? — пусть посидит в коридоре, пожалуйста! Позвольте просканировать!

Убедившись, что все 'чисто', она увела госпожу в дальнюю комнату, а я осталась одна. Прошла минута, и пять, и десять, и четверть часа, но Церта не возвращалась, я начала волноваться. С нею что-то случилось? Зачем ей этот директор? Зачем она посетила этот офис непонятного назначения? Кто такие эти переселенцы? Мне было так интересно, что казалось, я заново родилась!

Прошли полчаса, но Церта, однако, так и не вернулась. Я впала в отчаяние, ерзала на стуле, как юла, не зная, куда пойду в следующий момент, что буду делать, если она бросила меня одну... Мне стало страшно!

Из глаз готовы были брызнуть детские слезы, руки задрожали, но неожиданно я узрела выходящего из соседней двери-вертушки господина, помогшего нам поутру спуститься по веревочной лестнице с дирижабля. Его звали Ашшур, кажется. Бросилась к нему с просьбой помочь отыскать мою госпожу, если он еще помнит о ней! Он же мужчина, — сильный, мудрый, он все может! Бронзоволицый господин с жесткими губами улыбнулся от неожиданности, сказал, что лести не любит, но обещал помочь.

Его помощь не понадобилась: из дальней комнаты, из кабинета местного директора, в сопровождении той самой секретарши, вышла моя госпожа. Но как она изменилась за это время! Лицо напоминало каменную скалу: невыразительное, застывшее, равнодушное. В глазах — тьма и вызов миру. Выражение лица Церты было никаким, и смотрела она в никуда.

— Пойдем отсюда, девочка, — прошептала она. — Зря эта дама Птезонура свела меня со своим начальством: до их сердец не достучаться, они трясутся над своим креслом, даже слушать не стали! А директора здесь никакого нет, а есть лишь отдел кадров. Тот же, кто всем этим руководит, сидит безмерно высоко и зевает от равнодушия! Уйдем отсюда как можно скорее! — От счастья, что госпожа вернулась ко мне, не покинула на произвол судьбы, я еще сильнее захлюпала носом. — Да ты что, Лиэз? Да ты плачешь? Прости мне мой эгоизм: я все время забываю, что ты — маленькая! Что ты лишь похожа на взрослую! Я не бросаю тебя, вовсе нет, успокойся!

Господин Ашшур смотрел на нас с интересом и недоумением, но Церта не замечала ничего вокруг. Пока ей на него не указала. Вдруг он может помочь?

Глава 13. Ашшур

— Снова я потеряла очки, сыночек! — Голос матери подозрительно задрожал. — Ашшур, детка, помоги мне их отыскать, пожалуйста! — И подстрекательская слеза поползла по исхудалой щеке матери. Я покорно кинулся искать ее потерю: перерыл вверх дном всю комнату, пока не обнаружил, что дужка очков висит на вырезе материнского домашнего платья. Все это время очки были на ней! Что же делать? Что с ней творится?

В последнее время зрение матери резко ухудшилось, но она категорически отказалась пройти коррекцию зрения. С легкостью можно было восстановить прежнюю зоркость после нескольких минут в клинике. Да ни за что: паника матери усиливалась при необходимости обращаться к врачам.

Моя жизнь на Земе превратилась в сущий кошмар после того, как несколько лет назад разбился быстрокрылый манг, на котором мать с подругами совершали увеселительную прогулку. Две ее подруги погибли сразу, но мать выжила. Хотя это слишком громко сказано: ее фактически собрали по косточкам, многие кости пришлось наращивать. Зато мозг каким-то чудом почти не пострадал: обширная гематома рассосалась, и все вроде бы было нормально. Мне так казалось какое-то время после аварии.

Но тогда я не мог постоянно наблюдать за матерью: долг службы вынуждал часто оставлять Родину и дом. Такая у нас работа: летать между планетами, управляя кораблями. Интересная работа, но слишком оторванная от планеты.

Мне гораздо проще, после долгих лет службы, общаться с обитателями других планет Солнечной системы, нежели с землянами: напыщенными, беспокойными, говорливыми, обидчивыми, требовательными, — вот как моя мать. Прежде мы с ней очень плохо ладили: она вела бессмысленную жизнь домашней хозяйки, в доме которой все делает автоматика. Она не стремилась расширять свой кругозор, не читала литературу, только смотрела сериалы и путешествовала с друзьями, но только недалеко от родного Оппидума, столицы, — прочие места Зема ей казались дикими пустынями и болотами.

Однажды я был шокирован: после очередного грузового рейса на Сатурн пытался поделиться с матерью своими впечатлениями о сложности полета, а мать спросила меня: насколько далек этот маленький спутник, Сатурн, от своей планеты, Юпитера? Тогда я спросил у нее: слышала ли она о кольцах Сатурна? Мать наморщила лоб. И все, больше о работе я с ней не говорил.

Большинство элитарий Зема, — и ординарий, разумеется, — напоминали по уровню развития мою мать, поэтому я так и не завел себе женщину для жизни. В краткие периоды пребывания в метрополии заходил в лупанары, выбирал глупую люпу посимпатичнее, — вот и весь опыт интимной жизни. И чем лучше я познавал слабый пол, тем больше мне нравилось одиночество.

Как капитан дальнего космического плавания, я был избавлен от почетной тошнотворной обязанности вечно сдавать свой репродукционный материал в генетический банк развития: в юности, будучи курсантом, сдал пару раз, — и улетел прочь с Зема, с его нелепыми обычаями, ханжеством, развратом и странными пустыми людьми.

Зарплата моя была хорошей: сбережений хватило, чтобы восстановить, после ужасной катастрофы, физическое обличье матери во всех прежних деталях. Сразу после аварии она была чудовищно обезображена. Ей сделали несколько серьезных операций и сотни небольших, косметических. Она мужественно прошла период регенерации. Но за тот год все мои средства с обеих кэрт, банка Зема и Космобанка, растаяли, как снега весной. Мать не хотела ничего понимать, и требовала все новых изменений во внешности. Порою мне казалось: она ведет себя со мной не как с сыном, которого забрала из дисципия в возрасте десяти лет, — настолько поздно, что мы так и не смогли найти с матерью общего языка, — но как с мужчиной-партнером. Она не видела во мне человека другого поколения: как только я начал работать, мать стала меня 'доить', как смеялись мои коллеги, члены экипажей кораблей, на которых я работал.

Пока я 'махал' к Харону и Прозерпине, сопровождая грузы с техникой и средствами жизнеобеспечения колонистов, доставляя туда будущий живой персонал, мать проводила время на водах близ Оппидума, снимая шикарные номера в гостиницах: во времена моего детства она жила на жалкую ренту элитарии, а теперь 'оттягивалась'.

Мои товарищи, в пору нечастых побывок на Земе, отдыхали по полной программе, растрачивая : крутили любовь с девочками, самостоятельно летали на арендованных спидоптерах, прожигали жизнь в казино, плавали на списанных подводных лодках, — жили! Мне же приходилось основную часть средств отдавать матери, — я был хорошим безотказным сыном, так сложилось изначально.

После катастрофы, мне пришлось браться за самые сложные задания: я соглашался на самые трудные рейсы, от которых другие капитаны отказывались. Брал аванс и летел в космос, ставший мне вторым, — или, скорее, первым домом: там никто не требовал невозможного, а рядом были товарищи, умевшие молчать и понимать с полуслова.

После целого года эпопеи операций по восстановлению, мать вновь стала сама собой, и я начал надеяться: она поправилась! Моя жизнь и время вновь принадлежат только мне! Я смогу немного отдохнуть!

К тому времени мне исполнилось тридцать девять, и я очень устал от всего. От самой жизни, от неопределенности, от сверхурочной работы.

Но отдыхать не пришлось: после стресса, связанного с падением манга, у матери начались другие проблемы, проявившиеся не сразу, но это было куда серьезнее, чем недавние беды с испорченной внешностью.

Она начала все забывать. У нее ухудшилось зрение. Она стала бояться одиночества, но, когда я хотел определить ее в элитный пансионат, отказалась твердо и с обидой. Депрессия у нее сменялась агрессивными состояниями. Мне пришлось нанимать сиделку: вначале медсестру-клона, потом, когда мать поняла, что ей наняли биоробота и подняла бучу, пришлось пригласить живую сиделку.