— Так что слишком миндальничаешь. Тем более, с таким вот... Злобного-шипящего джыгита и то бы пнули разок и все — а такого, делового-спокойного... Мне он не понравился, и вел ты себя с ним неправильно... — заканчивает капитан.
Ильяс кивает. Потом не без ехидства говорит:
— Ты почти во всем прав. Все верно сказал. Только вот потому ты и остался капитаном, а не майором. Майор сразу мне маякнул — слабое звено тут шоферюга, но держится достойно. Значит что? Значит, он в холуях, но еще не привык к этому, тяготится. А что у холуя первое? У холуя первое — упавшего хозяина пнуть и к новому перекинуться, чтоб героически служить, ага?
Ремер удивляется.
— Да как-то не заметил я, что он холуй...
— Об том и речь. Ты не заметил, а майор — заметил. А если не холуй — еще лучше. Главное — тяготится он своим положением. Отсюда и танцуем. Сказочку про спор солнышка с ветром, про то, кто плащ с путника быстрее снимет, помнишь?
— Помню — задумчиво отвечает ущученный капитан.
— Вот и всех дел. Понимешь, колоть надо обиженного. Он самый слабый. Вот оно и вышло так. Суди сам — у него самое никудышное оружие из всей их артели. Обращаются с ним свысока — даже этот сопляк тупой. Просекаешь, на что похоже?
— Это что-то типа пассивного альтернативно ориентированного: его того, а он сам — ни в какую — задумчиво откликается Ремер. Видно, что Ильяс его не убедил, но во всяком случае теперь снайпер хоть не выглядит идиотом в глазах капитана.
— Точно так, герр гауптаман — опять шутовски пучит глаза и тянется в струнку Ильяс. Правда тут же сдувается, и не удержавшись пускает парфянскую стрелу:
— Вот потому-то у вас, тевтонов, в 'этойстране' ничего не получается. Действуете слишком грубо, без психологизьмы.
— Нашелся тоже мне психолог, морда азиатская — ворчит потомок тевтонов.
— Именно. Сколько там лет ига-то было? — ржет тихонько снайпер.
— Все равно доверять расколовшемуся — даже заметь, если не соврал — нельзя.
— А мне на нем не жениться, попользуем — и ладненько — хмыкает Ильяс.
— Ага... Три раза попользуем. Силенок-то у нас по сравнению с тем, что эти языки наговорили — недостаточно явно.
— Ни б! Еще не вечер. А я чую добычу. У меня на это чуйка работает как швейцарские часики!
— Ага. Песочная клепсидра у тебя, а не чуйка — привычно парирует Ильясово хвастовство Ремер.
Вернувшийся майор огорошил весьма нахальным решением. Некоторое время, после того, как он высказался, стоим и перевариваем сказанное. А сказано всего ничего — мы атакуем. На этом самом трофейном гантраке часть команды доезжает до блок-поста. Последнее время все тут было достаточно спокойно, направление это тихое, потому можно ожидать, что те, кто на блок-посту не чухнутся. А дальше надо захватить этот самый старый танк, против которого у сектантов нет ровным счетом ничего, то есть накормить их тем, что они нам давали тогда на заводе. С огневой точкой в виде танка можно вполне организовать оборону, используя ближайшие строения и оттуда откорректировать огонь той артиллерии, что у нас как бы есть. Есть и еще ряд сюрпрайзов, на которые сектанты не рассчитывают.
Майор смотрит, как шоферюгу поднимают за шкирку, вяжут ему локотки пластиковыми хомутиками для электроники и ведут к остальным, собрав пленных в тесную кучку, потом тихо и монотонно говорит нам:
— Сейчас подходим к этим уродам, чтоб им наш разговор слышно было, сразу явится Саня и доложит, что артобстрел начнут по плану — через полчаса и что нас запрашивают о результатах разведки. И что от нас требуют данных по языкам. Вы, значит, подтвердите, что данные расходятся кардинально, я, значит, задумаюсь. И скажу — что достоверности от языков мы не добились. Так что пусть начинают долбать. А вы смотрите на реакцию. Все ясно? — коротко распределяет роли нашего театра самодеятельности и драмы майор.
— Ясно — кивает Ремер.
Ильяс молчит, но видно, что это как раз тот самый знак согласия. Только мне подмигивает и показывает взглядом на Серегу, продолжающего пасти моих подопечных.
— На шофера смотри, он у нас основной объект — тихо говорит снайпер.
И я смотрю — максимально внимательно. Саня старательно выполнил свою роль 'гонца из Пизы', четко доложил все как должно, очень живо и убедительно получилось, майор, пожалуй, чуток переиграл в задумчивости, но это на мой взыскательный вкус, пленные как раз в эту нашу самодеятельность поверили. Шоферюга побледнел как простыня. У 'каски' глазенки не то, что забегали, а заметались, грубиян зубами скрежетнул и заматерился, а тупарь остался сидеть с открытым ртом.
— Ну вот, на этом наше знакомство можем и закончить — спокойно сказал майор — толку от вас никакого, ребята-людоеды, возиться с вами нам не с руки. Сидите спокойно, тогда пристрелим не больно. Давай, только быстро! — поворачивается он к Ильясу.
— Майор, вообще-то они все-таки пленные, а мы не они, мы не людоеды — вклинивается Ремер, задержав за рукав двинувшегося уже к сидящим людоедам со своей бесшумкой Ильяса.
— Это ты ошибаешься — с неприятной улыбочкой парирует снайпер — они не пленные. Пленными они станут если мы их сдуру на базу доставим, в списки внесем, на довольствие поставим и обеспечим местом проживания, медпомощью и охраной. Пока они — обезоруженный противник и 'высшая форма военного насилия' к ним подходит отлично. Тот же бой, только они свое вооружение пролюбили, только и всего. Рукав пусти, слышь?
— Кончай давай мерихлюндии развозить, ни с какой стороны тут пленных нет. Разведчика на дереве не забыл? Так ему еще повезло, в сравнении с остальными-то. МЧС что нам рассказывали, помнишь? — спрашивает со своей стороны майор.
Весь разговор проходит так, словно пленные тут отсутствуют вообще — не люди на траве сидят, а так — мусор вывален. Вот теперь я понимаю выражение 'списали'. Этих — да, списали. И они уже мусор. Ну, почти. Потому как пока живые — еще могут свою судьбу изменить.
— Стойте! Погодьте с артобстрелом! Я могу... — начинает вдруг лихорадочно говорить шоферюга. Получает пинок в спину от хамовитого, дергается.
И тут же вперебив, захлебываясь словами, частит 'каска':
— Я все точно сказал, можем въехать на зилке и накрыть там всех! Они не готовы, яппроведу комар носа не подточит!
Хамовитый ошалело смотрит на того и другого.
— Данные-то у вас не сходятся, голуби вы сизокрылые, значит врете — ласково отмечает очевидный факт Ильяс. И ствол его дудки с непристойной откровенностью смотрит на сидящих.
— Я все честно рассказал!
— У меня все точно!
Оба языка говорят это одновременно. Прям итальянская опера с речетативом, когда все действующие лица балаганят сразу.
— Касочку-то сними, не пробивает моя бандурка твою касочку, придется мне изворачиваться, тебе глядишь больно станет — деловито, но по-прежнему ласково, втолковывает Ильяс. Ремера откровенно передергивает. Ну понятно, военная косточка со своими тараканами и возможно — что и с каким-то там пониманием так называемой воинской чести. Мне-то это непонятно ни разу, я вполне согласен с мнением любителя сигар и хорошего коньяка, немало впрочем повоевавшего — Винни Черчилля. Так вот этот сукин сын давал такое определение: 'Военнопленный — это твой смертельный враг, который старался тебя убить изо всех сил, но не сумел, не получилось у него. И потому он требует от тебя теперь ухода и заботы'. Ну, может, я и не точно цитирую, но смысл в общем такой был. Тем более, что наши эти пленные не сами в плен сдались, а им просто выбили из рук оружие. Тот же хамовитый глазами сверкает и матерится как заведенный. Ну тупарь — ладно, а вот к слову реакция двух болтунов на мой взгляд сильно отличается. Что-то в этом кроется явно. 'Каска' выглядит, как это ни странно, скорее обиженным, на его физиомордии явная досада, а вот шоферюга просто в отчаянии, и разъярен до белого каления. Не кинулся бы, в таком полубезумном состоянии вполне может.
— Ну если вы настаиваете, давайте сверим данные — задумчиво говорит майор.
Время на опушке тягуче замедляется. Напряжение висит в воздухе — вот не поверишь в точность этого высказывания, пока не попадешь в подобную ситуацию. И пролетающая у меня перед лицом бабочка словно потеряла свою воздушную легкость, машет крыльями медленно, с натугой, словно фанерный динозавр из старого японского фильма.
— Делаем так: я задаю вопрос, вы оба отвечаете — сначала шофер, потом ты. Этот придурошный будет подтверждать правоту того или другого. Слышь, матерщинник, я про тебя говорю! — обращается к хамовитому Брысь.
— А иди ты на ... — громко и резко отвечает ему хамовитый.
— Как скажешь — соглашается майор и кивает Ильясу. Тот не чинясь, тут же хлопает из бесшумки. Мне не видно, куда он стрельнул, но явно не в голову. Грубиян вместо потока мата странно сипит, словно спустившее колесо, сворачивается в клубок как еж. Остальные трое подскакивают, сидя на месте, и стараются отползти в сторонку, но тут же видят стволы, направленные в их сторону.
— Шаг вправо-влево — попытка к бегству, подпрыгивание — провокация — предупреждает Ильяс.
— Продолжаем разговор, теперь отвечать будешь ты. Итак, где находится старый танк? На перекрестке или в ремонте? — невозмутимо спрашивает майор у обалдевшего тупаря.
— Попугай мистера Коттона, тот же вопрос! — говорит странно знакомую фразу Ильяс.
— Да отвечай ты, придурок! — не выдерживает шофер.
Тупарь ошалело смотрит на нас, на корчащегося рядом и потому молчащего наконец-то хама. Сглатывает слюну. И вдруг спрашивает:
— Если отвечу — что дальше со мной будет?
— Жить будешь дальше.
— Пятнадцать минут — ехидно заявляет 'каска'. Получает сапогом в бок от Ремера, затыкается.
— И не пятнадцать минут, а сколько на роду написано. А с людоедством твоим Кронштадтский суд разбираться будет. Ты думай-то побыстрее, товарищу твоему не очень долго осталось на этом свете, скоро перекинется и обратится — терпеливо, как дитю малому, растолковывает майор.
— На перекрестке танк. В сарайчике — вдруг вполне внятно высказывается тупарь.
— Ясно. Второй вопрос... — спокойно продолжает Брысь.
Очень скоро становится ясно, что по большинству вопросов тупарь поддерживает сказанное шоферюгой. На часть вопросов он ответить не может — действительно знает мало, есть такая порода людей, которым все пофиг, но если видел, что танк установили близ перекрестка и замаскировали — то да, подтверждает. 'Каска' затравленно вертится на заднице, с лютой ненавистью смотрит на своих товарищей по несчастью, на нас. Вздрагивает, когда майор обращается к нему:
— Интересно вот мне. А как ты нас собирался провести? И главное — куда?
— Да очень просто — вместо проигравшего 'каски', говорит немного оживший шофер.
— И? — поднимает бровь Брысь.
— На блок-посту три обалдуя. Проехали бы спокойно — они до того там обленились что и шлагбаум не закрывают. А дальше — наверное через псарню бы повел. А там собачки. Он там тоже работал, с ним собачки знакомы, не тронут. Те, кстати, собачки, которыми вашу разведку травили, если интересно. Вы б прибрали этого, а то он уже затих, сейчас оборачиваться будет — кивает шофер на своего умирающего соседа.
— Да пожалуй — раздумчиво говорит Брысь. Кивает Ремеру. Тот понятливо поднимает за шкирку шофера с земли, режет стяжку на локтях. Шофер опасливо разминает руки, с недоумением смотрит на майора, который забрал у Саши потертый пистолет, выщелкнул магазин и неторопливо выбрал оттуда несколько тускло-желтых патрончиков. Потом вставил магазин на место и протянул шоферу этот старый ТТ. Я с некоторым недоумением узнаю в этом оружии своего старого знакомца — тот самый пакистанский ублюдок. Это черт возьми, уже не просто паршиво сделанный пистолет, это уже символ прямо какой-то получается, вроде переходящего знамени. Инициация новичков, ага, священный артефакт...
Шофер недоумевающее смотрит на майора. Тот кивает в сторону скорчившегося раненого. На физиономии стоящего пленного все то же выражение недоумения. Тупит парень. Хотя намек куда как прозрачен.
— Некогда нам ждать пока обернется. Заканчивай здесь — у тебя как раз один патрон в стволе. А ранение у твоего приятеля смертельное, тут лечение не катит. Давай, и поехали. Времени-то у нас уже нету, артиллеристы готовы и миндальничать им не резон.
— Куда поехали? — глупо удивляется шофер.
— К вашим в гости. Если доставим туда группу наведения, то с корректировщиком сможем накрыть не абы все и сразу, а конкретные цели. С гарантией того, что по твоим домашним не прилетит точно. Где они кстати живут и сколько их? Ну вот видишь как хорошо выходит — по твоим данным рядом ни одной стоящей цели. Все, давай, решайся.
— Как в кино значит, как у чеченцев? — криво пытается улыбнуться шофер.
— Нет. Просто все — на войне либо ты за наших, либо за противника. Вариантов нету, только эти. Так что действуй, чтоб мы поняли, что ты на нашей стороне.
— А патрон чего один? — тянет резину пленный.
— Чтоб желания не возникло остальных свидетелей пострелять.
— Вас что ли? — недоумевает шоферюга.
— Нет, твоих дружков бывших. Нам они живыми нужны. А то мало ли что, может ты финтишь. Тогда они за тебя ответят головами.
Я про себя отмечаю, что 'каска' сник и не пытается вешать нам на уши лапшу про то, что он не врал ни капельки. Помалкивает, смотрит из-под стального шлема боязливо. Решившись, шофер мрачно берет поданный ему пистолет, глухо матерится.
— Курок взведи — советует ему Ильяс.
Пленный хмуро смотрит на него, взводит курок и уже без колебаний стреляет хамовитому раненому в голову. Ну то есть пытается выстрелить, пистолет щелкает впустую. Осечка. Вместо его выстрела хлопает Ильясова бесшумка, раненый словно как расползается на глазах, течет, будто вдруг стал не тугим клубком, собранным жгучей болью, а мешком с жижей. Нет ни конвульсий, ни судорог, просто он распластывается совершенно не по-живому. Много раз уже замечал, что никогда живому не изобразить из себя лежащий труп, не обмякнуть ему так, тонус мышц совсем другой, а мертвецы словно растекаются по земле, приникают к ней.
— Патрон видно отсырел — комментирует ситуацию Ильяс.
— Да, очевидно — соглашается с ним Ремер. А майор говорит шоферу:
— Патроны поменяем, пистолет пока себе оставь. Теперь рассказывай подробно как ехать будем и что там встретим.
— А они? — спрашивает шофер, кивнув на своих недавних сослуживцев.
— А они пусть послушают. Может чего добавят полезного. На случай, если им все же охота свою участь облегчить. Суд у нас недемократический, признание вины и сотрудничество со следствием и впрямь учитывает. Давай. Растолковывай.
Они склоняются над схемой, шофер бубнит вполголоса, но мне это уже не слышно, потому что мы с Ильясом идем обратно к Сереге, а маршрут обсуждают без нас. Благо есть кому.
— Сумасшествие, как мне кажется, в зубы людоедам самостоятельно катиться. Лично у меня это восторга не вызывает — откровенно говорю снайперу.
— Не суетись под клиентом — рассеянно отвечает он, думая о чем-то.
