— Именно так. Ничего не делать бывает гораздо предпочтительней, чем пытаться изменить свою судьбу. Бедность компенсируется леностью, запустение — возможностью никуда не выходить. Многие даже не замечают то, о чем ты говоришь. Можно выпить с утра бутылку водки — и на целый день счастье обеспечено. Так зачем в таком случае рыпаться. Это эффективный способ быть вполне, если не счастливым, то довольным жизнью.
— Но то, что ты говоришь, это даже не ужасно, я и не представляю, как это можно назвать. Катастрофой.
— Я тоже так думаю, что это катастрофа.
— Но тогда не понимаю, что ты тут делаешь. Раз ничего невозможно изменить, то не стоит ли на все махнуть рукой и удалиться восвояси?
— Об этом я думал сто раз. Но как видишь, не удаляюсь восвояси.
— Тогда объясни, что тебя держит?
— В том-то и дело, Сережа, что это необъяснимо, — вздохнул Левин.
— Нет, ты чего-то скрываешь, так быть не может.
— Ну, хорошо, попытаюсь объяснить. Хотя все элементарно. Мне просто нравится этим заниматься. Когда я пришел сюда, тут царила разруха; я покажу тебе видео, специально снял на телефон то, что я здесь застал. А теперь тут какое никакое, но реальное хозяйство. Завтра я тебе все продемонстрирую. И все это сделал я. Когда я в городе занимался бизнесом, то выручал гораздо больше денег. Но я ничего не создавал, я ничего ни кому не мог показать. Это было что-то эфемерное. Меня это ужасно мучило, я ощущал себя обманщиком притом, что никого не обманывал. Я имел репутацию самого честного и надежного партнера. А сейчас все по-другому. Тебе известно, что у меня самые высокие надои в районе? Что у меня ежедневный привес четыреста три грамма. Хорошо бы побольше, но пока не выходит. И многое чего еще, что тебе не очень интересно. А вот если стану руководителем, ничего этого не будет, закопаюсь в песок бюрократизма — и оттуда уже не вылезу. — Левин замолчал, посмотрел на костер, с варящейся в котелке ухой, о которой напрочь забыл в последние минуты. — А ведь уха-то готова! — воскликнул он. — Ты как, готов есть?
— Пока слушал тебя, то аппетит почти пропал, но сейчас, кажется, быстро возвращается.
— Тогда скорей доставай тарелки и ложки.
— До чего же вкусно! — воскликнул Кознышев, когда его тарелка опустела. — У нас в Питере такую еду нигде не поешь.
— Оставайся на жительство тут, будешь есть регулярно, — насмешливо предложил Левин.
Кознышев вздохнул и перевел взгляд на котелок, где на дне еще оставалась уха.
VIII.
Каренин был подавлен. Впервые в жизни он не знал, что предпринять, какое правильное решение выбрать относительно Анны. Он рассматривал разные варианты развития событий: от полного примирения до полного разрыва. Весь ужас этой ситуации для него был в том, что он никак не мог определиться, что для него будет самым оптимальным выбором и на сегодняшний день и с прицелом на дальнейшее будущее? Какое его решение даст ему необходимый душевный комфорт? Именно ему, а не Анне. Только в таком, и ни в каком другом ключе рассуждал Каренин, сидя в своем кабинете, глубоко погрузившись в раздумья. Как скажется при этом на Сереже любое из принятых им решений, Каренин при этом вообще не задумывался.
Женщин и детей он в глубине души относил к одной категории не полноценных людей, которые постоянно нуждаются в направляющей их твердой мужской руке. По этой причине, ему всегда глубоко неприятны были эмансипированные особы женского пола, кричащие о своей свободе и независимости на каждом углу. Каренин искренне полагал, что это проистекает по причине того, что рядом с этими дамочками находятся не мужики, а тряпки, не способные взять на себя ответственность за любую из них. Женщины с большим удовольствием принимают заботу о себе и отдают ее в руки мужчин, считал Каренин, а если этого не происходит, то надо винить в этом именно мужчин за то, что снимают с себя роль повелителя, возложенную на их плечи самой природой, и позволяют собой командовать, как солдатами. Но он не такой, он способен обуздать любую из них. По крайней мере, так Каренин думал о себе всегда. Однако, в глубине души, в нем все же присутствовало какое-то совсем ничтожное сомнение по поводу непреложности этого убеждения. Поэтому сам он, опасаясь, как бы с ним не произошло случайно такой беды, в жену взял, как он надеялся, послушную и на все готовую провинциалочку. Разумеется, Каренин не сомневался в том, что если бы он женился на столичной самонадеянной вертихвостке, и она вздумала меряться с ним силой, он бы нашел на нее управу. Но ему так не хотелось напрасно тратить свои драгоценные силы на укрощение строптивой, распыляться по пустякам, когда его впереди ждала такая замечательная и заманчивая жизненная цель. И он не желал отвлекаться от нее ни на какие второстепенные задачи.
Как обычно он все заранее просчитал. Рядом должна быть послушная жена и сын, впереди в ореоле ярчайшего света вожделенное кресло министра, а дальше... Каренин смутно осознавал, что будет дальше, после того, как он сядет в это кресло, точнее, об этом он даже опасался думать. Одно он знал наверняка: что останавливаться на достигнутом не будет, он пойдет дальше к новым вершинам и так до тех пор, пока хватит сил. Жизнь, по его мнению, это длинная дорога от одной цели к другой. И он шел к ним, к своим целям, пусть недостаточно быстро, как того хотелось бы, но зато верно. Он привык, что только это движение волновало и окрыляло его. И уж никак не ожидал, что в ближайшее время придется отвлекаться от главного, что составляет смысл его жизни, на какие-то посторонние дела. Как некстати свалилась на него эта внезапная любовь Анны к Вронскому.
Меньше всего он предполагал, что его собственная жена явится тем нежелательным отвлекающим фактором, о который он неожиданно споткнется. Но по присущей судьбе иронии, то чего он опасался, то от чего он так старательно страховал себя, настигло его. Подстеленная соломка оказалась западней, в которую он, как кур во щи попался. Его собственная благоверная оказалась одной из этих независимых дур, которые не только заводят шашни на стороне, но при этом нагло, нисколько не смущаясь, заявляют в глаза мужу об этом своем достижении.
Первой его реакцией на это сообщение было желание немедленного развода. Однако, чуть поостыв, он понял, что этот ход не для него. Статус семейного человека ему очень важен, и в первую очередь для того, чтобы получить место министра. Каренин знал: те люди, от которых зависит его назначение, считают, что если человек не может сохранить порядок в собственном доме, то он не сможет сохранить его и на работе. Развод будет ударом по его репутации, и кроме того, он упадет в своих собственных глазах, если не сумеет обратить эту ситуацию в свою пользу. И если он найдет в чем эта польза, то принять измену жены ему будет значительно легче.
-Только вот где в этом полном дерме, его польза? — мучительно размышлял Каренин. Не может быть, чтобы ее не было совсем. Мир дуален и даже в самом плохом существуют зачатки хорошего, учили его в университете. Как увидеть это хорошее, как абстрагироваться и забыть о собственном униженном мужском достоинстве? Он долго думал, обсасывал ситуацию со всех сторон, довел себя почти до изнеможения, но ни к каким полезным для себя выводам так и не сумел прийти. Причем, правильное решение, витало где-то рядом, он чувствовал, что не хватает самого ничтожного усилия, чтобы найти и схватить его за хвост, заставить работать на себя. Вконец, измучавшись, Каренин заснул прямо в кресле.
Утром, когда он встал, его посетило то самое вдохновение, которое он так тщетно призывал весь предыдущий день и вечер. Он отчетливо ощутил вдруг, что все что ни делается все к лучшему. И для него Анна с чувством вины будет гораздо лучше Анны, полной сознания собственного достоинства. А достоинство это ее в последнее время возросло почти до небес. Каренин видел, что этому во многом способствовали ее успехи в бизнесе. Он и до того смутно сознавал, что это источник угрозы для его спокойствия — и, как теперь выясняется, оказался прав. Независимая и успешная женщина она по самой своей природе все дальше удаляется от своего мужчины и по этой причине становится менее управляемой. Чувство вины — вот та плеть, которой она сама себя высечет, как только пройдет эйфория, первое упоение новыми ощущениями, когда они с Вронским чуть— чуть остынут и устанут друг от друга, вот тогда придет время его торжества. А то, что охлаждения любовникам не избежать, Каренин был в этом уверен. Он навел о нем справки и понял, что Вронский очень ветреный мужчина. Однажды Анну постигнет участь всех его прежних так называемых возлюбленных. Он бросит ее и тогда... Каренин самодовольно улыбнулся.
-Тогда она приползет ко мне, покорная и виноватая, — торжествующе подумал он. — Но это будет потом. А пока я призову в сотрудники другое чувство, с помощью которого я воздействую на нее прямо сейчас. Страх — сильнейший элемент управления людьми. Я объявлю ей, что лишу ее бизнеса, если она не одумается и не откажется от преступной связи. Ну, а если и это не подействует, то я лишу ее сына. Моего влияния на это хватит.
Каренин почувствовал прилив энергии. Он встал и несколько раз бодро прошелся по кабинету. Ему казалось, что алгоритм исправления данной ситуации им найден. Теперь он знал, на какие чувствительные кнопки он сможет нажать, чтобы воздействовать на вышедшую из повиновения Анну. Страх и чувство вины, вот те самые рычаги управления, которые он собирался применить в отношении жены.
IX.
Все последние дни Каренин был сильно занят на работе. Он готовился к ответственному докладу на президиуме Госсовета. Речь шла о культурной интеграции мигрантов. Проблема была крайне острая, по стране прокатилась волна стихийных бунтов против засилья инородцев. Президент вынужден был лично заняться вопросом, многие ведомства получили поручение в зависимости от своего профиля. На Министерство культуры была возложена работа по созданию условий для культурной адаптации приезжающих на работу людей. Задача была и деликатная и сложная, никто толком не знал, как за нее взяться. Тем более, все следовало делать быстро, иначе, как подчеркнул глава государства, проблема может выйти из-под контроля. Ею надо было заниматься гораздо раньше, а теперь все только осложнилось.
Каренин присутствовал на том заседании, где разгневанный президент, не особенно выбирая слова, ругал своих подчиненных. Особенно сильно досталось министру культуры за то, что его ведомство вело себя крайне пассивно в этом вопросе. Каренин видел, каким подавленным вышел из зала заседания его начальник. Он нисколько не сомневался, что тот мысленно уже прощался со своим роскошным кабинетом. И Каренин снова ощутил прилив надежды...
Но как это нередко бывало, гроза прогремела, и небо прояснилось. Прошло несколько дней, а отставки не последовало. А ведь он, Каренин, не исключал, что освободившееся место может занять именно он. Некоторое время назад такие авансы пусть в неясной форме, ему давались. Он немало лет провел на государевой службе, чтобы научиться понимать подобные намеки. Но пока все оставалось по-прежнему, и у Каренина не было иного выхода, как в очередной раз набраться терпения. Почему-то он был уверен, что если он будет правильно себя вести, его час непременно пробьет. Кто если не он достоин занять министерское кресло. Впрочем, в ближайшее время ему предстояло заняться другими делами.
Через пару дней после заседания-разноса министр вызвал его к себе. Из кабинета Каренин ушел с важным поручением — подготовить концепцию по культурной интеграции мигрантов. Сроки отводились предельно сжатые, зато разрешалось привлекать любых экспертов, на что выделялись значительные ассигнования.
Каренин прекрасно понимал, почему министр не жалеет денег, на кону стояла его карьера, разве тут можно экономить. Тем более и средства не его, а государственные. А их, как известно, не жалко. Но понимал он и другое, что в его интересах нужно, как можно лучше справиться с ответственным поручением. Для него это новый шанс громко заявить о себе.
Каренин знал, как выполнить задачу. Не случайно он славился тем, что умел, как никто другой успешно справляться с такими поручениями. Он мобилизовал лучшие силы, привлек даже тех экспертов, которые считались оппозиционными властям, но Каренин рассудил, что победителей не судят и если ему удастся подготовить блестящий документ, ему простится эта маленькая нелояльность.
И вот настал день заседания Государственного совета. Главный доклад делал Каренин. Он стоял на трибуне и смотрел в зал, где собралась едва ли не вся правящая элита страны. Еще никогда ему не приходилось выступать перед такой высокой аудиторией. Если это был еще не его главный звездный час, то уж точно, один из самых важных моментов его жизни. Если все пройдет успешно, то сегодняшний день просто не может не повлиять на всю дальнейшую его судьбу.
Каренин ничуть не сомневался, что далеко не все смотрят на него доброжелательно, в зале сидели и те, кто желал ему провала. Да хотя бы его министр; тот же прекрасно понимает, что если его заместителю сегодня будет сопутствовать успех, это поколеблет его позиции. Но при этом Каренин ничуть не обижался на него, прекрасно сознавая, что никаких иных чувств у того и не могло быть. Если бы он был на месте министра, то испытывал бы те же самые эмоции. Они же здесь все конкуренты за места, которых невероятно мало, а претендентов на них более, чем достаточно. Административная карьера в том и состоит, что нижестоящие подсиживают вышестоящих, а вышестоящие делают все возможное, чтобы у нижестоящих было, как можно меньше шансов занять их позиции.
Доклад имел успех, после того, как Каренин закончил, президент поздравил его и пожал ему руку. Окрыленный этим жестом, который могли наблюдать столько важных людей, он вернулся на свое место. Оно находилось рядом со Стремовым, еще одним заместителем министра, с которым Каренин конкурировал за право стать однажды во главе ведомства. Он знал, что среди всех возможных соперников Стремов самый опасный, но сегодня он его переиграл в чистую. Это было видно, по взгляду, который тот бросил на него.
За все время заседания Государственного совета, Каренин ни разу не вспомнил об Анне. И она сама и все, что с ней связано, отдалилось на такое расстояние, что потеряло для него всякое значение, но как только он сел в машину, которая повезла его домой, все прежние неприятные моменты стали быстро к нему возвращаться.
Каренин знал, что Анна уехала в Питер по делам своего бизнеса. Когда она вернется, точно не представлял. Он бы даже предпочел, чтобы она там задержалась; видеть ее ему было неприятно. Особенно сейчас в минуты его триумфа, когда надо развивать успех, как победоносное наступление. А тут эта заноза. До чего же не вовремя она вонзилась в его жизнь!
Каренин вошел домой и сразу же увидел вещи Анны. Значит, вернулась. Он поморщился, но тут же вернул на лицо спокойное выражение. Не хватало только поддаваться эмоциям. Он должен быть уверенным в себе, на его стороне правота. И все же, несмотря на браваду, Каренин до определенной степени ощущал растерянность. Хотя и не желал признаваться себе в этом.
