Одинокий путник

— Вот радость-то богородице — такой богатый урожай, — прошипел колдун и направил коня к церкви.

Дверь в храм была открыта нараспашку, а перед образом Тимофея Чудотворца, напротив входа, горела одинокая свеча, пламя которой вот-вот грозил погасить ветер. Свет луны, проникая в узкие окна, едва освещал мрачные образа по стенам церкви — согбенные черные фигуры, непременно держащие в руках кресты: двенадцать Посланцев. Лешеку показалось, что черные фигуры наступают на него и хотят взять в кольцо, и на секунду страх охватил его и два пальца потянулись ко лбу — если он осенит себя крестным знамением, они его не тронут, отпустят восвояси. Лунные лучи, осязаемые в густой темноте, устремлялись к распятию — довольно грубому, простому, — и благостное лицо Исуса никак не соответствовало его плачевному положению. Рядом с ним богородица с закатившимися глазами тетешкала на коленях тощенького младенца, и их умиротворение не вязалось с мертвенным лунным светом, и одинокой трепыхавшейся свечой на ветру, и запахом — странным сладким запахом, смешанным с ароматом ладана и горящего воска.

В углу, недалеко от входа, скукожившись сидел послушник в скуфье, натягивая подрясник на колени, и пел высоким, надтреснутым голосом. "Богородице дево" закончилась, и он затянул "Господи, воззвах". Лешек не узнал его — он был совсем юным. Глаза послушника, неестественно расширенные, неподвижно смотрели в одну точку на пустой стене, и взгляд его ничего не выражал.

— О чем молишься? — бесцеремонно спросил колдун, подойдя к послушнику вплотную.

Послушник не сразу его услышал, продолжая петь, но вдруг закашлялся, глаза его расширились еще сильней, и из них побежали крупные слезы.

— Все помрем тут... во славу Господа... — прошептал он.

— Где отец Нифонт? Где Лытка? — спросил колдун немного ласковей.

— Отец Нифонт — вон лежит, — послушник ткнул пальцем в аналой. — А Лытка в угол уполз, к распятию поближе.

Лешек посмотрел на аналой: перед ним на полу лежало мертвое тело с запрокинутой головой, и острая борода смотрела в потолок. Руки старца кто-то сложил на груди, поставив в них свечу, но свеча согнулась и погасла. Колдун мельком глянул на мертвеца и подошел к распятию. В тени кануна, обхватив руками основание креста, ничком лежал Лытка — Лешек узнал его сразу, несмотря на прошедшие годы, несмотря на то, что не увидел его лица.

Колдун расцепил его безвольные руки и повернул лицом вверх, внимательно прислушиваясь к его дыханию.

— Помоги мне его раздеть, — велел он Лешеку.

— Святотатство творите, — проворчал из своего угла послушник, — не баня здесь, чай.

— Помолчи, — отмахнулся от него колдун.

— Я вот дружников позову.

— Ты помирать, кажется, собирался, — хмыкнул колдун, — вот и помирай.

Он отодвинул распятие в сторону и положил Лытку так, что теперь на него падал пучок лунного света. Несколько минут он осматривал голое тело, прикладывал ухо к груди, щупал пах и подмышки, а Лешек увидел на нем широкий шрам вокруг пояса. Послушник, до этого молчавший, снова затянул "Богородице", только совсем тихо и хрипло.

— Лытка, — шепнул Лешек и тронул горячую, заросшую густой красивой бородой щеку, — Лытка, ты слышишь меня?

— Он не слышит, — сказал колдун и застонал, громко и протяжно.

— Что-то не так? — испугался Лешек.

— Я опоздал, малыш... — прошептал колдун. — Я напрасно ездил на север, мне надо было оставаться здесь...

— Он... он умрет? — Лешек почувствовал, как слезы встают в горле.

— Нет, он не умрет, не бойся. Но это уже не тот мор, что медленно полз по земле. Теперь он полетит по деревням быстрей ветра и никакие дымы от него не спасут... Мне горько и страшно, малыш... Я не смогу его остановить... У меня только один крусталь.

— Но... откуда ты знаешь?

— У всех, кого я лечил еще позавчера, в паху или под мышками набухали большие желваки. Мой дед рассказывал, что пока людей убивают эти желваки, которые зреют медленно, иногда дольше недели, от мора можно спастись дымом и паром. А потом, в одночасье, люди начинают умирать просто так, от горячки. Никаких желваков у них нет, они умирают без всяких причин, задыхаются. И мор летит по земле, словно его несет ветер, и убивает целые деревни. Спасения от него нет. И не только мой дед знал об этом, я читал об этом в книге о лихорадках. Ты видишь? У Лытки нет никаких желваков, никаких язв, а губы посинели, как будто ему не хватает воздуха.

Колдун достал из кошеля крусталь и глянул на луну, пробивавшуюся в церковь сквозь окно.

— Я даже не знаю, куда направлять луч... — пробормотал он. — Приподними ему плечи, я буду светить на сердце.

Лешек с трудом усадил тяжелого Лытку, и размякшее тело его норовило сползти на пол. Колдун светил желтым лучом Лытке на грудь, и через несколько минут Лешек почувствовал, что Лытка шевельнулся и застонал. Неожиданно горячие плечи, за которые Лешек держался руками, промокли — в одну секунду тело Лытки покрылось потом, словно его окатили водой. И пот этот был холодным и липким.

— Наверное, хватит... — пробормотал колдун, продолжая светить на сердце желтым лучом. — Хвала Змею, что я могу сказать... Я пойду по деревне, а ты вытри его, одень и вынеси на воздух — мне кажется, тут все пропитано ядом. Возьми мой плащ, он в седельной сумке. Потом догонишь меня, ладно?

Лешек кивнул. Колдун поднялся и осмотрел церковь еще раз.

— Красиво рисуют и красиво поют, — хмыкнул он, — этого у них не отнять...

— Разве это красиво? — удивился Лешек, снова глянув на образа двенадцати мрачных Посланцев.

— Да. Ты просто не замечаешь, потому что любовался на иконы много лет. И неважно, что на них нарисовано, — колдун качнул головой, быстрым шагом направился к выходу и крикнул насупившемуся послушнику:

— Эй ты, будущий покойник! Пошли со мной. Господь услышал твои молитвы — ты останешься в живых.

Лешек сначала вытащил Лытку из церкви, под раскидистые ивы, росшие кругом, и увидел, как колдун светит крусталем на грудь ошалевшего послушника. Он вытирал потное тело друга своей рубахой и время от времени заглядывал ему в лицо — не придет ли тот в себя? И наконец Лытка очнулся и посмотрел на Лешека, приоткрыв растрескавшийся рот, — в восторге, с благоговением и небывалым удивлением.

— Господи Исусе... — услышал Лешек шепот непослушных губ. — Господи, прими меня в свои небесные чертоги...

— Лытка, да что ты, Лытка! Ты будешь жить! Все хорошо!

— Правда? — подобие улыбки коснулось его губ. — Я буду жить, чтобы нести по земле твою славу и твое величие...

Лешек рассмеялся, и слезы поползли у него по щекам — от радости. Лытка... Самый отважный, самый сильный и добрый... Он оставил друга на попечение послушника, велев тому поить Лытку водой как можно чаще, а сам побежал догонять колдуна — поговорить с другом можно потом, сейчас колдуну он нужнее.

Пока луна не растворилась в предрассветном небе, колдун успел обойти десяток дворов, поднимая на ноги больных, и весть об этом мгновенно облетела деревню — люди несли к нему родных на руках, понимая, что летняя ночь коротка и до их двора колдун может не дойти. Лешек, осматривая больных, выстраивал их в очередь, пропуская вперед детей и тех, кто был совсем плох и не дотянул бы до следующей ночи, объяснял, как надо ухаживать за ослабленными и как хоронить мертвых, — дел ему хватало. Поближе к рассвету ему и вовсе пришлось успокаивать толпу людей, кричавших, плакавших и требовавших вылечить именно его мать, сына, мужа или жену, — луну провожали с воем, причитаниями и страхом. Едва появившаяся надежда угасала на глазах, и Лешек, как мог, старался быть ласковым с людьми. Ему помогали взрослые мужчины, строго следя за соблюдением очереди, и только благодаря им Лешека не разорвали на куски те, кому он обещал выздоровление следующей ночью.

Когда взошло солнце, колдун спрятал крусталь обратно в кошель и поднялся на ноги, обозревая стонущую толпу.

— Завтра времени хватит на всех, — он с сожалением пожал плечами. — А сейчас послушайте меня. Я прошу тех, кто здоров и силен, собрать дров на краду: нам надо похоронить мертвых.

— На краду? — испуганно пискнул кто-то из женщин. — Но ведь так хоронить нельзя, отец Феофан запретил нам...

— И где он, отец Феофан? — злобно спросил уставший колдун.

— Он... Он умер третьего дня...

— Царство ему небесное, — выплюнул колдун. — Мертвых — на краду. Бог отца Феофана не спас вас от болезни, а мои боги, как видите, не оставили вас. Или вы мне все еще не верите? Во славу наших богов, мертвых — на краду. После того, как мы похороним всех, я прошу вас не покидать своих домов и тем более не выезжать из деревни. Топите печи, топите бани — боги хотят дыма, огня и пара, и они не оставят вас. Если хоть один человек, даже монах, сегодня покинет деревню, я уйду, и ничто не спасет вас от смерти — ни молитвы монахов, ни лунный свет.

Люди молчали, со страхом глядя на колдуна. А он и вправду был страшен: темные глаза глубоко запали и смотрели на толпу будто из пустых почерневших глазниц, кожа на лице приобрела землистый оттенок, и время от времени подергивался угол рта. Под конец своей речи он пошатнулся, и Лешек еле успел поймать его под руку.

— Охто, я помогу собрать дрова, отдохни...

— Нет, малыш, тебе одному будет не справиться. После погребения отдохнем, до самого восхода луны будем спать.

И он оказался прав: сложить краду для пятнадцати умерших Лешек бы не сумел — слишком большое и сложное это было сооружение. Из деревенских только старики помнили последние погребальные костры, да и те возжигали их от случая к случаю: в Дальнем Замошье жили люди, пришлые из всеволодских земель, и почти все они крестились при рождении.

Колдун выбрал место неподалеку, но так, чтобы высокий огонь не мог перекинуться ни на дома, ни на лес: примерно в полуверсте от деревни, на крутом берегу реки. Трудились долго, возводя огромный дровяной круг, и рыли вокруг него канавку, и ставили высокий соломенный тын и домовину из тонких бревен — на самую верхушку костра. Людей собралось много, кто-то благоговел перед колдуном, кто-то его опасался, кто-то хотел поблагодарить, а кто-то — умилостивить. Солнце высоко поднялось над землей, когда мертвых из деревни понесли на костер, — похоронное шествие растянулось длинной змеей.

— Пойдем, похоже, кроме нас некому похоронить отца Нифонта, — колдун подмигнул Лешеку. — Он все равно без причастия умер, так что какая ему теперь разница?

Лешек подумал, что молоденький послушник мог бы им помочь, но когда они вошли в церковный двор, то увидели, что оба послушника обнявшись спят на траве, в тени ив. Лешек подошел поближе, всматриваясь в лицо Лытки, но тот не проснулся: на щеках его появился легкий румянец, и круги под глазами немного посветлели.

— Ну? — позвал колдун.

Лешек кивнул и вошел вслед за ним в церковь.

При свете дня там было не так мрачно: солнечные лучи с разных сторон освещали темные образа, и Лешек вспомнил слова колдуна о том, что они красивы. Но, сколько ни всматривался в сутулые фигуры, закутанные в бесформенные одежды, красоты он в них не нашел.

Колдун осмотрелся и заглянул в алтарь, а вернулся, держа в руках яркую золоченую ризу.

— Оденем его красиво, — он глянул на покойника с жалостью и спросил у Лешека: — Ты знал его при жизни?

— Он был моим духовником... — ответил Лешек, поморщившись, и поспешил добавить: — Нет, он был не вредным, и наивным немного... Мы его обманывали и смеялись потом: он всегда верил нашим исповедям. И епитимии назначал со вздохом, и искренне считал, что они нам помогают. И в бога он тоже верил. Охто, может, не надо его на краду? Пусть его братия хоронит.

— Малыш, видишь ли... Это не вопрос веры. Во время поветрий наши предки сжигали мертвых и никогда не ждали положенных трех дней. Мертвые тела источают яд, и только огонь уносит его на небо. А братия повезет тело в обитель и станет отпевать, похоронит в земле, и яд этот будет сочиться из могилы.

Лешек вздохнул и согласился: колдун все делал правильно. Они облачили покойного в ризу и положили тело на срачицу, которую колдун беззастенчиво стащил с престола. Вдвоем нести тело было тяжело и неудобно, несмотря на то, что отец Нифонт не отличался большим весом, — тщедушный старичок, когда-то он казался Лешеку огромным и сильным, как бог, от имени которого говорил.

Они проходили ворота церковного двора, когда сзади раздался крик послушника:

— Куда! Стойте!

Колдун не остановился и не оглянулся, и послушник догнал их за воротами церкви.

— Вы что! Куда вы его несете? — он забежал вперед, но колдун и тут не остановился.

— Я дружников позову! — крикнул послушник. — Не трогайте отца Нифонта!

При свете дня лицо его показалось Лешеку знакомым; наверное, он все же был из приютских, только изменился за эти годы. Послушник отчаялся докричаться до колдуна, махнул рукой и побежал в противоположную сторону, вдоль церковной ограды, — не иначе, и вправду звать дружников.

Конский топот за спиной Лешек услышал, когда они не успели пройти и половины пути до крады, а похоронное шествие давно достигло реки, — их догоняли двое монахов: без клобуков, в подрясниках, поверх которых были надеты кольчуги, и держа топоры наготове.

— Охто! — крикнул Лешек. — Ты слышишь?

— Слышу, — невозмутимо ответил колдун и тяжело вздохнул. — Опускаем.

Монахи догнали их быстро — колдун едва распрямился и шагнул им навстречу, оттесняя Лешека с дороги. Лица дружников, помятые и недовольные, ясно говорили о том, что их только что разбудили. Колдуна в монастыре, наверное, знали все, от мала до велика (не так часто в Пустыни появлялись посторонние), поэтому монахи остановили коней и обратились к нему довольно почтительно. Одного из них Лешек знал — когда-то тот был послушником, которого Дамиан принял в свою "братию", а вот второго, постарше, он видел впервые.

— Зачем ты забрал тело из церкви? И вообще, что там происходит? — старший указал в сторону крады.

Колдун ответил, нисколько не смущаясь:

— Мы хороним умерших.

— Что, без отпевания? И где вы их хороните? Почему не у церкви?

— Потому что это наше дело, как и где хоронить своих мертвецов, — спокойно сказал колдун. — Кто-то же должен позаботиться об этом.

Монах помолчал секунду — ответ колдуна его явно смутил, но придумать возражение он затруднялся, и тогда в разговор вступил младший:

— Но отец Нифонт — не ваш мертвец. Мы отвезем его в обитель и похороним там.

— Тело отца Нифонта источает яд, — колдун пожал плечами, — вы принесете в обитель смерть.

При этих словах оба монаха непроизвольно осадили лошадей, и младший перекрестился, но не замолчал:

— Господь не позволит мору перешагнуть порог монастыря. За стены обители смерть никогда не проникнет!

Колдун кивнул и сморщил лицо:

— Нет, ребята. Не Господь — я вам этого не позволю. Тело отца Нифонта не покинет Дальнего Замошья. И, если отпевать его некому, придется хоронить без отпевания.

— Кто дал тебе право решать?

— Я сам взял себе это право. И не советую вам его оспаривать.