Устинья, дочь боярская-2. Выбор

Нет, не соперница она ни Вивее, ни Устинье.

А вот с ней, с Вивеей, царевич и говорил пару раз, да и смотрел с интересом.

Похожа она на Устинью.

Вот когда б исчезла Заболоцкая, был бы у Вивеи шанс? Пожалуй, что и был бы.

Только хорошо все продумать надобно. Понятно, из окна скидывать боярышню Заболоцкую, али пояском душить — придумка глупая, да и уметь такое надобно. А вот когда яд какой... или порча?

Ох, даже думать о том грех великий, ну так поди, жизнь длинная, успеет она свой грех отмолить!

Порча? Страшновато, да и поди, ведьму еще найди. На дороге такое не валяется, а расспрашивать начнешь, потом горя не оберешься. А вот с ядом куда как проще. Его и у аптекаря купить можно. Не самой, конечно.

Ну да... те же белила свинцовые — яд, когда проглотишь их достаточно. Да и кое-что другое... белладонну Вивея в глаза давненько уж закапывает. Они потом блестящие, яркие, и взгляд такой, томный, зовущий, правда, видеть хуже начинаешь, потому не для каждого такое делать будешь, ну так царевич и не каждый встречный-поперечный.

А вот ежели ту же красавку в еду или питье добавить — долго смерти ждать и не придется. Так что...

Вивея пузырек темного стекла достала, встряхнула задумчиво. Там еще много было, не на одну — на шесть боярышень хватило бы с избытком.

Попробовать?

Коли случай представится?

Обязательно она попробует. *

*— милое растение знали еще до нашей эры и Диоскур о нем писал, и как приворотное зелье его использовали. И отравиться им — легко. Правда, и распознать тоже, но в те времена экспертов-криминалистов не было. Прим. авт.

* * *

Эваринол Родаль редко кого встречал сам. К чему?

И встретят, и приветят, и проведут.

А уж чтобы выезжать к кому-то?

Давненько такого не бывало. Но прилетел голубь — и магистр быстро собрался. Это напоказ он жаловался на все болезни сразу, хватался то за голову, то за поясницу, страдал и пошатывался. А так-то...

Ой не для красоты у него нож был с собой всегда, да не один, а целых четыре. Два на предплечьях, два на щиколотках, а ежели вовсе честно, то и еще один, в ножнах на бедре. Мало ли, как дело повернется.

И пользовался ими магистр виртуозно. Умел, любил, тренировался регулярно, просто не считал нужным никому о том сообщать.

К чему?

Друзья... нет у него друзей. Последователи есть, подчиненные есть — так им точно говорить не надобно, лучше его защищать станут. А врагам о таком и тем более лучше знать, пусть недооценивают магистра, калекой его считают.

А уж о потайных ходах — и тем более умолчим. Для всех магистр погружен в трехдневное молитвенное бдение. Такое у него случается, молится он за этот несовершенный мир, вот и нечего его беспокоить. А то не домолится, и миру ка-ак поплохеет...

Доверенный слуга в курсе, а остальным и ни к чему другое знать.

Собрался магистр быстро, вышел потайным ходом, взял коня — и поехал по делам, в сопровождении небольшой свиты. Только они не знали, кого сопровождают.

Монах и монах в капюшоне, на лицо опущенном. Никто с ним и не заговаривал даже. К чему?

Излишнее любопытство в Ордене не приветствуется, каждый знает ровно столько, сколько ему надобно.

Вот и ехал магистр спокойно, аккурат до небольшой таверны, в которой и занял комнатку на втором этаже. И ждать принялся.

Час, два...

Почти половину суток пришлось прождать, пока не прибыл человек, ради встречи с которым и затевалось все. Постучался, вошел в комнату, позволения не дожидаясь, капюшон откинул.

— Магистр?

— Добро пожаловать, мейр Истерман, — почти дружелюбно улыбнулся Эваринол.

Получилось плохо да что уж теперь? Отвык магистр от дружелюбных улыбок. А Руди то и ни к чему, у него без улыбок есть о чем поговорить.

— Рад видеть тебя, магистр. Скажите, то, о чем вы упоминали — готово?!

Эваринол опустил веки.

— Готово. И будет продано россам в нужный момент, чтобы никто не связал Орден и... результат.

— Благодарю, — Руди нервно провел рукой по волосам. — Магистр, в Россе начинается что-то нехорошее.

— Нехорошее?

— Я знаю, орден планировал ставить на Федора. Но он... нестабилен.

— Нестабилен? Как это проявляется?

Руди принялся описывать случаи, которым он был свидетелем. С той же невезучей Эльзой, с припадками, с казнями, потом упомянул про боярышню Заболоцкую.

Эваринол медленно кивнул.

— Это неудивительно, мейр Истерман. Такое случалось, я был тому свидетелем. Частым свидетелем.

— Это можно как-то... исправить?

— Исправить не получится, можно только временно уравновесить.

— Уравновесить?

— Федор сам тянется к человеку, который может его... подпитывать. Как эта девица с жутким именем Ус-ти-на. Я правильно понимаю, у нее достаточно сильная кровь?

Руди задумался.

— Я не знаю, она это была или нет, возможно, ее родственница. Но однажды женщина, похожая на боярышню, спасла Федору жизнь.

— Как это было?

Услышав о смертельной ране, магистр пожевал губами. Задумался.

— Мейр Истерман, для меня не новость, что в Россе есть люди, обладающие силой. Насколько это.... в их власти? В их обычае? Вот так, в грязном переулке раскрываться для помощи первому попавшемуся человеку?

Руди задумался.

— Я разговаривал со многими, и скажу так — это возможно. Бывали случаи чудесного исцеления, более того, волхвы могут целить проказу, могут спасти от смертельных ран. Могут, ежели сами захотят. Заставить их нельзя. Любой волхв это... это страшно, магистр.

Родаль недовольно нахмурился.

— Ты говорил, их можно одолеть, мейр.

— Можно, магистр. Когда волхв измотан, ранен, когда уничтожено его место силы, или он попросту отрезан от него... я не скажу, что это будет легко и быстро, но такое возможно. Уничтожить можно. Подчинить и сломать — нельзя.

Магистр подумал, что просто никто не пробовал до сей поры ни подчинять, ни ломать. Хотя бы потому, что не смогут держать волхва в повиновении. Другие не смогут, а он кого хочешь подомнет и подавит. Но... вслух этого не сказал. К чему?

В подвалах ордена ломались и не такие, как волхвы. Вопрос в другом.

Как доставить волхва в эти подвалы?

А можно и переформулировать вопрос, и построить подвалы такие на земле Россы. И ломать волхвов, и будет у магистра когда-никогда свое воинство, силой обладающее. Ясно же, что это не от Бога, Бог такого не дает. Значит... или от дьявола, или какие-то способности природные. И такое ведь бывает, магистр знал. Вот, в далекой стране заморской, говорят, люди по гвоздям ходят, всех уверяют, что нет в этом ничего такого странного, просто учились они, и по гвоздям ходить, и тварей ядовитых укрощать. Значит, и в Россе что-то такое есть.

И оно будет поставлено на службу Ордена.

— Хорошо, мейр Истерман. Оставим покамест волхвов. Проследи, чтобы Федор женился на этой девице, или на ком-то той же крови. Это важно. Если он настолько нестабилен, то или произошла привязка, или ему нужна эта девка для подпитки.

— Он ее не убьет?

— Ни ее, ни других той же крови он пальцем не тронет. Это важно.

— А сможет он иметь от нее потомство?

— Не буду врать — не отвечу. Это зависит от силы самой девки, от ритуалов, на которые они согласятся. Добровольно, заметь, согласятся, понимая, на что идут и что получить хотят взамен. С закрытыми глазами такое не проводят, человек должен понимать, что делает и зачем.

Руди кивнул.

— Хорошо, магистр. Итак, первое — рака. Второе?

— Корабли с моими людьми придут осенью. К этому времени ты уже вернешься в Россу. Подготовь список мест... силы волхвов. Хорошо бы еще знать о самих волхвах, но я понимаю, это сложно.

— Вот он, — Руди достал и протянул магистру свиток, — я знал, что понадобится. Составлял.

Магистр принял свиток, медленно кивнул.

— Твое старание не останется без награды, мейр Истерман, и твои желания мне известны. Они не изменились?

Руди качнул головой.

— Нет, магистр.

— Тогда я еще раз подтверждаю свои обещания. Если получится с ракой — отлично, мы начнем, благо, защита у тебя есть. Если нет... корабли придут.

— А если и у кораблей не получится?

— Тогда наступит время еще одного плана. Но пока он еще не доработан.

Рудольфус не слишком поверил магистру, но кивнул. Есть вещи, о которых лучше не знать. Целее будешь.

Планы магистра Родаля относятся именно к таким вещам. Руди лучше потерпит в неведении, все равно, когда настанет пора действовать, его известят.

Он получит свою награду, а Росса получит нового хозяина. Хорошего хозяина. И все будут довольны.

* * *

Приворот и отворот — это зрелищно?

Вовсе нет.

Как приворот делается?

Берется частичка тела человека, волосы там, ногти, или еще чего, в пищу добавляется, да заговаривается. Можно в воду добавить. Можно еще куда.

Условие одно.

Чтобы это самое, заговоренное, внутри нужного человека оказалось.

Сейчас заговаривали на царевича Федора и боярышню Утятьеву. Заговаривали, чтобы Федор ее полюбил.

Потому летели в бутыль с водой обрезки его ногтей — и пепел от сожженной пряди ее волос.

Ведьма наговаривала мерно, уверенно. Слова не путала, силу вкладывала даже с лихвой.

Риск это, как и любой приворот. Большой риск.

Ежели подумать, что такое приворот? Это не чувства, не любовь, не вызовешь ее такими-то делами, даже и рядом не пройдешь с ней. Это как кандалы и ошейник.

Одним концом цепь на привороженном, второй конец цепи у того, кто привораживает. И работает это в обе стороны, не бросишь цепь, не откажешься. Не порвешь, не рванешься с нее.

Можешь и рваться, и выть, и пытаться что-то со связью сделать... это как волка на цепь посадить, грызи ее, не грызи, хоть зубы долой и морда в кровь, не поддастся железо каленое.

Но — будет это полностью твой волк. Ручной.

О чем не рассказывают ведьмы и колдовки?

Как водится — о последствиях. Их дело сделано, а что с тобой потом будет? А какая им разница?

Да никакой!

А условия есть, и жесткие, жестокие даже.

Детей у вас или вообще не будет, или будут они больные, или проклятие ты на них получишь. Колена так до седьмого, очень даже запросто. Приворот — завсегда магия черная, а чем за помощь темных сил платят, знаете? Жизнью, здоровьем, а то и всем сразу.

Это с тебя плата.

С привороженного и того хлеще берется. Помрет он раньше времени, вот и все. Должен бы пятьдесят лет прожить — так десять проживет, оно и понятно. Поживи-ка на цепи, да в ошейнике? Не нравится?

То-то и оно.

О таком не говорят обычно. А оно есть.

И еще одна оговорка, две даже.

Искренне влюбленного приворожить не получится. Никогда. Сам умрет, тебя убьет, приворот не получится, еще что случится — бесполезно это. Любящих... даже не влюбленных, а любящих не приворожить никогда. Истинные чувства пуще всякого заслона хранят, пусть не от стрелы, не от клинка, но от чужого колдовства оберегут и защитят.

Если же человек достаточно силен, сильнее тебя, то рано или поздно приворот он порвет в клочья мелкие. И тогда...

Тогда ничего хорошего ни для себя, ни для рода своего не жди. Все разнесет привороженный, все сделает, чтобы за твое зло своим отплатить. А это случается иногда, и цепи рвутся, и связь ломается. Редко ведь привораживают кого поплоше да поглупее, обычно целятся в тех, кто умен, красив, силен, богат...

А ежели скинет привороженный твою удавку, сам ли, с чьей-то помощью, так все тебе достанется. Он-то сухим из воды выйдет, практически, а ты за все ответишь.

И об этом ведьмы тоже умалчивают. Им-то что?

Это не они свою душу отдают в заклад, они уже давно все отдали и продали. Это твой грех. Твоя вина. И ни на кого ее списать не получится.

Обо всем этом знали люди, в комнате находящиеся, но и выбора другого не видели.

Не устраивала их Устинья Алексеевна, никак она к их целям не подходила, вот и приходилось выкручиваться. И как люди умные... сами-то они не подставятся. А вот кого другого легко под проклятье подставить.

Что страшного в привороте?

Всего-то и надобно, что Федора к Утятьевой приворожить, сама она и привораживать будет. Женится он на Анфиске, поживет с ней лет пять, а потом приворот и разорвать можно. помочь несчастному царевичу.

Анфиска все последствия получит, а Федор свободен будет, еще раз жениться сможет. Еще и ребеночка, авось, получит. Докажет, что могут у него дети быть, не то, что у Борьки.

А как и не выживет малыш... ну так что же?

Бог дал, Бог взял.

Коварно?

А Анфису никто и не заставляет соглашаться, сама она царевной стать желает, сама власти жаждет. Все сама. Сама и платить будет, кровью, а то и жизнью своей никчемушной.

Наконец вино готово было, ведьма еще раз бутыль встряхнула, закрыла, да боярину Раенскому протянула.

— Вот так. Пусть угостит дурачка из своих рук, и ладно будет.

— Точно ли?

— Слово даю.

Боярин кивнул, поблагодарил, и бутыль унес. Вот и ладно, сделано все. Теперь выждать надобно нужного момента, да и угостить Федора.

Помнил боярин о судьбе невезучей девушки. Помнил, сам же и хоронил. Но это ж другое?

Может, и Устинья эта сама Федора приворожила?

А может, и еще чего было, как теперь узнать?

Попробовать все средства надо, чтобы Феденьку на подходящей девушке женить. Может и получится чего?

А ежели... ежели с Анфисой чего не того случится... судьба ее такая. Бывает же... сама она на то согласилась. Боярин Утятьев против будет?

А кто ему про то скажет?

Опять же... его дочь на черный ритуал согласилась, царевича приворожить решила! Да за такое...

Покаяние назначат! В ссылку отправят! И это еще если по-доброму, так-то и казнить могут. Так что... Анфису можно будет хоть с кашей съесть, не возразит боярин и словечком, побоится всего остального лишиться: не то что дочери, а власти, имущества, а то и чина боярского.

И не было у боярина Раенского ни жалости, ни сожалений. Разве что... быстрее бы! И чтоб не сорвалось!

* * *

Федор собирался к боярышням, ровно на каторгу, в Михайлу щеткой кинул, не попал, правда.

— Прочь поди, дурак!

— Да чего ты, царевич? Красавицы же! Одна к одной, ровно яблочки наливные в лукошке золотом!

— Не нужны мне те яблочки, мне Устя надобна!

— Так и она там будет!

— Только к ней и не подойдешь за дурехами этими: налетят, защебечут, только их глупости и слышно!

— Ум-то бабе и без надобности. Может, боярышня Устинья посмотрит, как они добычу делят, да и заревнует?

Вот тогда за щеткой и коробка с румянами полетела.

— Не ревнует она, понял?

Михайла понимал, чего тут не понять? И она не любит, и остальные. Царевич ты, вот и вцепились! Жаль, вслух такого не скажешь.

— Царевич, это просто перетерпеть надобно. Вот как лекарство горькое... скоро уж ты на своей красоте женишься.

— Как же!

— К брату сходи, с ним поговори? Не откажет, чай?

Федор задумался.

А может, и правда — к Борису пойти, поплакаться? Должен ведь брат понять его?