Черные ангелы (дилогия, первый роман)

Самого взрыва я не видел, и вначале даже не понял, что произошло, только оглянулся. Зеленая крыша цирка приподнялась в воздух. Она висела над городом на фоне голубого неба целую минуту, а потом рухнула. И только тогда раздался грохот. Площадь Белинского заволокло пылью и дымом. Покосившийся шпиль Симеоновской церкви сиротливо торчал над пальмами, указывая дорогу к спасению. И я побежал.

— Давай сюда! — крикнул кто-то из-за большой кучи битого кирпича, поросшего все той же стелящейся травой. Я узнал Луку по его красной шапочке 'карапуза', которая маячила сверху.

Я пересек дорогу и вскарабкались к нему. Он снова дал две короткие очереди в сторону развалин.

— Я уже полдня партизаню, — похвастался он, грозным взглядом обозревая улицу.

— По-моему, война кончилась, — заметил я.

— Жаль! — сказал он, садясь на кирпичи. — Я бы еще повоевал.

В глазах его горел азарт. На нем был армейский разгрузочный жилет, в карманах которого торчали магазины.

Поднимая тучу пыли и обрывая жесткие стебли травы, мы скатились прямо на Лиговский.

— Армейские посты стоят в центре и на мостах, — пояснил Лука, а эти... — он показал в сторону переулка автоматом, — эти спрятались в метро. Кстати, Смольный был захвачен, но мы его отбили.

И он рассказал мне, что сразу после того, как мы с ним не по своей воле расстались на Невском, его вынесло с первой волной нападавших на Дворцовую площадь, где он едва не погиб, потому что стреляли со всех сторон. В конце концов он очутился в Александровском саду, откуда вели огонь армейские части и полицейские. К счастью, он столкнулся с танкистами, с которыми мы с Лехой разговаривали утром, и это спасло ему жизнь. Ему сунули в руки автомат, и он стал добровольцем.

— Материала на полжизни! — похвастался он. — Но ты же сам понимаешь, что это все не то.

— Не то, — согласился я, догадываясь, на что он намекает, конечно, на Девяткино.

Вначале восставшие пытались прорваться к Зимнему и к Бирже, но их отбросили к Мойке. А потом, когда положение стабилизировалось, всех добровольцев посадили на машины и повезли на подмогу защитникам Смольного. Но они опоздали. У центрального входа первую машину сразу подожгли, а машину, в которой находился Лука, обстреляли из легкого оружия, и двое добровольцев были убиты. Луке повезло — он сидел у борта и успел выскочить из кузова прежде, чем огонь из Смольного перенесли на их машину. Их осталось человек пятнадцать, из которых четверо были ранены. Командовал шустрый лейтенант, с которым мы беседовали утром. Они окружили Смольный и стали ждать, когда придет подмога. Хлыстов было много, но они не предпринимали никаких активных действий. Наконец приползли два танка и пару залпов. После этого добровольцам осталось только войти в Смольный. Лука даже побывал в кабинете у Курдюмого. Конечно, он его не обнаружил ни живым, ни среди убитых членов правительства, большую часть которых успели вывезти по Большеохтинскому мосту. Сам мост, кстати, отступающие, опасаясь преследования, взорвали. За одно взорвали и мост Александра Невского. Танки уползли в сторону площади Восстания, где неожиданно появились хлысты и обращенные. А о добровольцах забыли. Лука решил обследовать окрестности, услышал выстрелы и пришел нам на помощь, как оказалось, вовремя.

— Ну, что будем делать? — спросил я.

— Как что? — удивился Лука, — выполнять задание.

— Чье? — удивленно спросил я.

— Это неважно, — ответил он, — главное, чтобы было интересно.

— Ты думаешь, мы сможем прорваться в Девяткино?

— Ага, вот, где твой вход! — обрадовался он. — Тем более! Я там каждый куст знаю!

Лука хитро посмотрел на меня. До него дошло. Он кое-что сопоставил: например, летчика Севостьянов и Девяткино, а также смерть Тани Малыш. И улыбнулся. Улыбка у Луки была нехорошая — волчья, а глаза колючие и пустые. Надеюсь, он оценил мое невозмутимое лицо, но промолчал. Опыт подсказывал, что таким людям нельзя доверять — слишком они были непредсказуемые, но выхода не было. Я так и не понял, пошутил он или нет насчет задания. Впрочем, из центрального района можно было выбраться через Охту или Выборгский район. Но, судя по всему, Литейный мост тоже был взорван. И как бы в подтверждение моим умозаключениям над Арсенальной набережной взметнулся гриб взрыва и через секунду донесся звук.

Я удивился тому, что он вчера напился, а он открылся передо мной совершенно с другой стороны.

— А я как раз праздновал развод, — словно угадывая мои мысли, объяснил Лука. — Я только одного не пойму. Сотни тысяч лет черные ангелы не трогали человечество и не вступали с нам в контакт, а теперь стали появляться то там, то здесь. Мало того, я полагаю, что это восстание — их рук дело.

— С чего бы это?

— Мне кажется, где-то там, — он потыкал пальцем в ватное небо, — ведутся переговоры, а восстание всего лишь давление на наше правительство.

— Глобализация, что ли? — сообразил я.

— Ну да, только в галактическом масштабе. Нас куда-то хотят втянуть, поэтому и восстание. Разве так они делаются? Ты же знаешь?

— Знаю, — согласился я, вспомнив нашу российскую историю и историю этого древнего города. — То есть ты хочешь сказать, что восстание — это несерьезно?

— Конечно, несерьезно. Имитация. Я думаю, что за всем этим стоят черные ангелы, а за ними еще кто-то. Только вот как до них добраться?

— Всего лишь надо смотаться в Девяткино, — напомнил я.

Но в Девяткино мы так и не попали, хотя стремились туда всей душой и всевозможными путями.

— Да... — согласился Лука даже как-то равнодушно и вдруг закричал: — Эй!.. брось... Брось, говорю!

Грабили больницу на Лиговском. Мы как раз проходили мимо. Из центрального входа появились два мужика, которые тащили большой ящик. Невдалеке стояла грузовая машина, и еще двое наклонились через бортом, чтобы подхватить ящик. Мы застали их врасплох. Размахивая автоматом Лука кинулся к машине. Я за ним.

Двое бросили ящик на асфальт и прыгнули в машину, а те, что были в кузове, спрятались за награбленным оборудованием. Машина резко взяла с места и, ломая молодые деревья и проломив ветхую ограду, скрылась в переулке.

— Фу... — произнес Лука, вытирая со лба пот, — власть ослабла и все полезли, как тараканы... — Куда?! Куда?! — снова закричал он и побежал за человеком, который вышел на крыльцо с большим мешком на плечах. Увидев нас, он пустился бежать вдоль корпуса, явно намеревался свернуть за угол.

Мы — следом. За углом стояли трое: тот, что с мешком, и еще двое, и у всех в руках было оружие. Даже у того, с мешком.

Не знаю, кто кого напугал. Мы застали их в тот момент, когда они грабили грабителя. Один бил его прикладом допотопной берданки по голове, а второй стаскивали с него мешок. Грабитель же отмахивался от них бандитским обрезом. У высокого апоплексического типа старика, который отбирал мешок, в руках был полицейская дубинка.

— Стой! — закричал Лука. — Руки!.. Руки вверх!

Мешок упал на землю. В нем явно что-то подозрительно звякнуло. Все замерли. Грабитель воспользовался тем, что старик апоплексического типа отвлекся на нас, и так его ударил по голове, что тот упал, а сам пустился наутек. Второй, раздосадованный этим обстоятельством наставил на нас свое оружие и закричал:

— Разорву гадов!

— Кирилл Васильевич! — крикнул я, — мы свои!..

Должно быть, они сидели в засаде. Ждали грабителя с мешком, а тут мы к ним, как снег на голову.

— Не знаю никаких своих, — буйствовал сторож. — Я своих за сто метров узнаю. Бросай оружие и руки в гору!

Лука передернул затвор.

— Не стреляй! — крикнул я ему.

— А-а-а!!! — заходясь в гневе, орал сторож.

— Кирилл Васильевич, ты что, не узнаешь меня? Я к Бондарю с Лехой Кругловым часто приходил.

Я знал его. Он подрабатывал — служил сторожем в медицинской академии, пил горькую и отличался вспыльчивым нравом особенно, когда был под мухой или когда ему надо было опохмелиться. А пьян Кирилл Васильевич был всегда. Однажды они с Лехой употребили спирт, который Бондарь обтирал руки после своих манипуляций с трупами. Возник скандал. Оказывается, Бондарю выдавали спирт раз в три месяца, и он его отчаянно экономил, сливая обмывки назад в бутыль. Леха расстроился и ушел в редакцию, где мы с ним и с Забирковичусом в тот день здорово врезали, а Кирилл Васильевич обиделся — вытащил все предохранители из всех холодильников и подался домой. К вечеру стало пованивать. К нему пришли полицейские. Кирилл Васильевич с ними подрался. Учитывая его возраст и плохое здоровье, ему дали только пятнадцать суток. Но, похоже, воспитательные меры на него совершено не подействовали.

— Не знаю никакого Леху! — кричал он. — И тебя тоже!

— Смотрите!.. — крикнул Лука. — Стой!.. Я кладу автомат на землю.

— Это правильно, — одобрительно произнес Кирилл Васильевич, сверля нас глазами, но берданку свою не убрал. Ее круглое отверстие маячило перед моим носом. — Вы холуи аль нет?

— Какие холуи? — спросил я, боясь только одного, что у Кирилла Васильевича не выдержат нервы.

— Как какие? — с подозрением переспросил он. — Известно, какие — те, что на нашу земную власть руку подняли.

— Да никакие мы не холуи... — хотел обидеться Лука, но Кирилл Васильевич аж побледнел от гнева.

Таким я его еще не лицезрел. Видно было, что власть над беззащитным человеком придавала ему силы. Глаза его побелели, а губы затряслись от беженства.

— Я вас сейчас застрелю! — пообещал он, — а потом буду разбираться.

Старик апоплексического типа, который до этого лежал без движения, зашевелился.

— Генка, вставай! — Кирилл Васильевич пнул его. — Обыщи этих голубчиков, и их сведем в комендатуру.

Дело принимало плохой оборот. Я знал, что если Кирилл Васильевич представит нас грабителями, то нам даже наши редакционные удостоверения не помогут. В лучшем случае просидим в обезьяннике до конца восстания, а в худшем — и гадать не хотелось.

Дед Генка подошел и поднял с земли автомат. Потом обыскал нас. Личные вещи его не интересовали. Он заставил Луку снять жилет с магазинами и важно влез в него. Лицо его стало просветленным. Такие лица бывают у людей в храмах. Но он не знал, как обращаться с автоматом. Взял его под мышку и придерживал рукой. Потом он связал нам руки. Веревку он снял с мешка.

— Кругом! — скомандовал Кирилл Васильевич.

— Ты что, не узнаешь меня? — предпринял я последнюю попытку.

— Много вас здесь ходят, — ответил он с насмешкой.

— Мы журналисты, — напомнил ему я.

— А мне без разницы! — многозначительно произнес Кирилл Васильевич. — Хоть и журналисты. Перед законом все равны. Шагом марш!

Что нам оставалось делать? Мы направились по 4-й Советской к выходу из парка, в котором стояла больница.

— Они думаю, — говорил он деду Генке, шагая вслед за нами, — что журналисты не бывают мародерами. Еще как бывают, — и в сердцах ударил меня прикладом по спине.

— Слушай! — остановился я. — Сейчас отберу ружье и накостыляю.

— Иди! Иди! Там разберемся! — потыкал он меня еще раз, но уже не так агрессивно.

— Может, он не врет? — предположил дед Генка.

— Как это не врет?! — удивился Кирилл Васильевич. — Ты же видел, они хотели отбить своего.

— Видел... — признался дед Генка. — Только что-то здесь не то.

— Сведем в кутузку, а там разберутся.

— Нет, неправильно это... — не очень убежденно возразил дед Генка. — В кутузке сам знаешь, что делают.

Мы проходили мимо известного бара, у которого было подпольное название 'Рыбий глаз', хотя официально он назывался 'Невская волна'. Обычно здесь собирались местные алкаши, потому что пиво и водка в баре были дешевле, чем в других местах. Праздный посетитель, сидящий на крыльце и дымящий сигаретой, окликнул:

— Ты куда их ведешь, Кирюха?

Кирилл Васильевич обрадовался возможности поупражняться в красноречии.

— Вот поймали мародеров... — Он остановился. Лицо его сияло праведным гневом. — Растаскивали муниципальную собственность...

Оправдываться было бессмысленно. Я понял, что в его глазах мы настоящие грабители.

На крыльцо вышли еще несколько человек. Печать ежедневных возлияний лежала на их лицах.

— С уловом тебя, Яковлев, — поздравили они его. — Может, зайдешь?

— Я бы зашел, да грошей нема.

— А у них? — они кивнули на меня с Лукой.

— Правильно! — обрадовался кто-то. — Все равно расстреляют.

— За что?! — удивленно воскликнул Лука.

— А по закону военного времени, — убежденно ответил человек, который сидел на крыльце и дымил сигаретой.

На самом деле, я разглядел, у него была не сигарета, а настоящая самокрутка толщиной в палец. Тамошняя публика предпочитала биди — мелкие сигареты, пришедшие к нам из Цейлона. Такие сигареты скручивали вручную пожилые женщины и продавали сотню за десять рублей.

— По какому закону? — удивился Лука.

— Полчаса назад по радио объявили... — сообщил кто-то, — по военному.

— Ну что, будем пить, что ли?

— Будем! — согласился Кирилл Васильевич и подтолкнул нас в бар.

— Только что передали: в Москве тоже хлысты бузят, — сказал бармен, когда мы вошли внутрь. — Яковлев, ты кого привел?

Кирилл Васильевич снова повторил свою историю. Теперь он выглядел в ней исключительно мужественной личностью. Он пересказал диалоги, в которых мы с Лукой предстали ничтожными людишками, по которым веревка плачет.

— Знал бы, я б тебя пристрелил, — сказал ему Лука в сердцах.

Все возмущенно закричали.

— Это хорошо! — заявил бармен. — Теперь за каждого мародера премию дают.

— Не может быть?! — удивился кто-то.

— Может! — обрадовался Кирилл Васильевич.

Глаза его загорелись. Он оглядел нас и даже поправил на Луке его американскую майку.

— А по сколька? — спросил Кирилл Васильевич, обращаясь к бармену.

— По сто тысяч за брата, — заверил его бармен.

Кирилл Васильевич на мгновение перестал дышать. Он пытался сообразить, какая это сумма, но не мог этого представить.

У меня из кармана грубо вытащили портмоне и нашли несчастные полторы сотни, которые остались после завтрака. Бармен тут же всем налил по кружке.

— Ну что, пойдем? — спросил Кирилл Васильевич, снимая с плеча берданку, когда все выпили.

— Давай еще по одной? — предложил дед Генка.

Выпили еще по одной.

— А чего? Давай уж допьем? Все равно полиция деньги конфискует, — предложил кто-то.

Компания расселась за длинным столом. Нас с Лукой затолкали в угол к окну. Бармен стал носить подносы с бокалами.

— Может, и им налить? — предложил кто-то. — Может, они в последний раз пиво пьют.

Это оказался действительно серьезный аргумент для русского человека. На нас стали поглядывать жалостливо: все-таки свои, не хлысты, не буржуи и не новые русские с Марса.

— Руки вначале развяжите, — попросил я.

— Ты смотри, не сбеги, — предупредил Кирилл Васильевич. — Я двести тысяч в жизни не видел.

— Будем ноги уносить, — прошептал мне на ухо Лука.

Можно было, конечно, перевернуть стол и раскидать компанию, которая уже заметно охмелела. С моими девяносто двумя и с шестьюдесятью семью килограммами Луки мы были непобедимы. Но я боялся кого-нибудь зашибить ненароком. Надо было ждать удобного момента. И такой момент представился. Кирилл Васильевич так разошелся, что на оставшиеся деньги взял водки. Даже нам с Лукой досталось по рюмке. Кстати, водка пахла ацетоном и явно была разбавлена, но в сочетании с пивом действовала убийственно. Все стали вздыхать. Русская душа размякла. Завели соответствующие разговоры.