Под потолком огромного зала слегка колыхалось от слабого сквознячка полотно с эмблемой красно-синего герба города: коронованный щит, увитый дубовыми листьями, а на щите — башня, похожая на шахматную ладью, и человеческая фигурка.
На татами были вызваны бойцы от Советского и от Кировского районов. Дмитрий обратился во внимание: это были Хусейн Усманов (Горец) — богатырь славянской наружности, несмотря на кавказские корни, — и Костя Иванов (Самурай) — грозный противник, хоть и казался он поизящнее Горца.
Самурай насмешливо посмотрел на Горца своими раскосыми азиатскими глазами. Усманов что-то сказал, они засмеялись, но тут же подобрались, ожидая сигнала к началу боя.
— Как думаешь, кто? — спросил Влад, поворачиваясь к Дмитрию.
— Га! В том-то и интерес! — Аксенов протер очки и облокотился на барьер трибуны, с которой они наблюдали за происходящим. — Они равны...
Горец ткнул себя кулаком в ладонь и слегка поклонился противнику. Самурай повторил его жест. Зрители зааплодировали, а Дмитрий усмехнулся:
— Эти и в аду баловаться станут...
Влад пожал плечами. Пожалуй, заинтересовать его пока еще могли только такие мероприятия. Ко всему остальному в этой жизни двадцативосьмилетний Ромальцев давно охладел.
Володя-Афганец, сидевший вместе с судьями в президиуме, дал гонг.
Горец и Самурай кинулись друг на друга. Публика восторженно завопила.
А бились они красиво, в "русском стиле". И действительно были равны. Костя-Самурай, знавший особенности приятеля, сразу избрал тактику "взять измором". При его юркости — не такое уж сложное дело. Но и Горец-Хусейн был непрост. Зрители просто изнывали от нетерпения.
И тут, как назло, у Дмитрия запиликал сотовый. Бормоча проклятья, Аксенов протолкался к выходу с трибуны.
В коридоре было тихо, только из зала доносился приглушенный рев болельщиков.
— Дмитрий, это Оскольский.
— Ну, я понял, — недовольно отвечал Аксенов.
— Котов звонил. Евгений Борисович. Сообщил, что "саламандры" нашли объект, поэтому нужно сработать быстрее них. Приказал перетряхнуть "Чероки" по запчастям.
— Афанасич, я тебя Христом-богом заклинаю! Ну Обухов же Кирюха этим занимается! Запамятовал, или как?
— Ты своих-то хоть парочку подогнать можешь? Не в службу, а в дружбу?
— Не могу я, Афанасич, не могу! Соревнования у них ответственные, а завтра праздник и им снова выступать. Не могу "не в службу"! Не торгуйся, Афанасич! Не поймут меня...
— Да у Обухова — так, середнячки. Побойся шефа, ну зашли нам бойцов своих!
— Ладно. Будут Черт и Санчо-Панчо. Пойдет?
— А поопытней кого?..
— Ну ты обнаглел, Оскольский! Я и так тебе навстречу пошел!
— Ладно, ладно, не гунди! — судя по голосу, невидимый Оскольский был очень доволен уступкой Аксенова. — Сочтемся как-нибудь!
Мрачный, как небо в затмение, Дмитрий вернулся в зал. На татами стояли уже двое других — кажется, из ливенцовских (Западный район, то бишь) и ленинских.
— Ну? — Дмитрий толкнул Влада локтем в бок.
Ромальцев рассеянно взглянул на него:
— Что? А! Самурай. Он его на последней минуте "порешил"...
И Влад, якобы держа в руке нож, продемонстрировал прием, с помощью которого Костя победил Усманова. Дмитрий с досадой покачал головой: такое пропустил!.. Ромаха, конечно, и сам владеет приемами "русского стиля", но далеко не на том уровне, как те двое. Наверняка с настоящим, а не символическим ножом, да еще и в руках Кости-Самурая, финал спарринга выглядел блистательно. Вот чертов Оскольский!
ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ...
Николай заложил руки за голову и поглядел в потолок. Подремать бы, да нельзя: скоро ехать...
Хлюпая по лужам и раскисшему грязному асфальту, где-то рядом с их домом прошумел автомобиль. Свет его фар, проецируясь сквозь окно, прыгнул на потолок, замер на мгновение, а потом снова ожил. Медлительный "зайчик" полз по белой известке, пока не очутился на обоях стены и не затерялся где-то за шкафом.
Николай прислушался. В соседней комнате их временного пристанища было тихо, только из-под двери пробивалась узкая полоска света.
Нет, Ренатка не вернется к нему. Он уже понял это, оттого и бесился. Они с Шуркой любят друг друга, и он, Николай, третий лишний в их отношениях. Гроссман и предположить не мог, что когда-нибудь окажется в столь двусмысленной ситуации. Жизнь его текла размеренно, просчитано, плавно. Его любили бабы — что ж, он с удовольствием пользовался своими внешними данными и подаренным природой обаянием. Они сходили по нему с ума, он же быстро остывал, получив желаемое. Как ребенок к игрушке. Ну, бывает. В конце концов, он мужик, а это значит, что ему такие маленькие слабости простительны. Рената ведь во всем остальном не знала отказа: Николай никогда не кричал на нее, не придирался, одевал-обувал, будто принцессу. Они и ссорились-то лишь из-за его похождений. Ерунда какая пошлая: "Я приготовила ужин, а ты явился только утром!" Мелочь. Она и готовить-то не умела толком никогда. Зачем ей было нужно тратить силы и "шерлоко-холмсовскими" методами узнавать про личности его... ну, ладно, назовем своими именами: любовниц?! Это от нечего делать. Нарушили ее право собственности. Так, как этого своего... телохранителя... она мужа не любила. Теперь Гроссман отчетливо видел разницу. Значит, тогда ею руководила ревность, обычная женская ревность: "Как так? Я не единственная? Не только моим телом восторгаются? Не только я вызываю экстаз?!" Но в других семьях живут и похуже. И жены терпят — и болячки "стыдные" тихомолком лечат (кстати, даже здесь у Ренаты к нему не могло быть претензий!), и побои за любовь почитают, и пьяного мужа из гостей на себе тащат. Николай был не самым плохим супругом. Просто ей нужен был принц на белом коне. Ну-ну, поглядим, каким "принцем" окажется твой сенбернар, любимая. Когда весь этот романтический флер с погонями растает. Поглядим... Если выживем.
* * *
— Нам пора!
Рената ощутила поцелуй и вырвалась из тревожного сновидения. Тот храм, все те люди, чудовища, огонь — все кануло в никуда, сменившись действительностью...
Саша готов был сорваться с места, как перелетная птица. Только он и был ориентиром для Ренаты, начавшей путать бред и явь...
— Который час? — спросила девушка. Она давно потеряла счет времени: снаружи, на улице, было темно, оконное стекло кропил мелкий дождь.
— Начало первого... Вставай, девочка, вставай! Потерпи еще чуть-чуть...
Что-то в нем было не так. Прежде Рената ощущала, словно кто-то еще был в Сашиной душе. Теперь это чувство пропало. Саша был другим — да, чистым, как и прежде; да, необычным; да, бережно и с любовью хранившим ее — но другим. Они сидели в полном одиночестве и смотрели друг другу в глаза.
— Что-то случилось? — спросила Рената. — С тобой что-то произошло...
Он опустил голову:
— Нет, со мной — ничего...
— Посмотри на меня, — прикоснувшись к его подбородку, девушка мягко приподняла Сашино лицо.
Он невесело усмехнулся, покривив краешки упрямых губ. Впервые Саша показался Ренате настолько спокойным, красивым и задумчивым.
— Ты — самый лучший... — чувствуя, что вот-вот расплачется, она погладила его по щеке. — Ты словно песок: сыплешься сквозь пальцы, не удержать... Я никогда не смогу говорить на твоем языке, думать твоими мыслями, чувствовать твоей душой... Полная безысходность — знать, что я никогда не смогу быть с тобой единым целым... Не смогу быть тобой... А мне бы этого хотелось...
— Со мной? — переспросил Саша.
— Тобой! Тобой...
Вначале он промолчал. Рената закрылась руками. Плечи ее судорожно вздрагивали.
— Зачем тебе это? — голос его звучал так, точно он был где-то далеко-далеко...
— Затем! Только так я смогу тебя удержать!
Саша покачал головой:
— Так — не сможешь... — он поцеловал ее. Поцеловал и поднялся: — Нам пора ехать... нас ждут.
— Кто?
— Николай. Он ждет тебя.
Рената грустно усмехнулась. Зачем он ее подталкивает — и уже не первый день! — к опостылевшему Николаю? Разве не видит, что разбитому сосуду уже не стать прежним — единым, целым?!
— Я надоела тебе? — спросила она.
Саша даже не ответил на эту глупость. Он молча помог ей одеться.
* * *
Подергивая цепочку своего браслета, Николай посмотрел на часы. Половина первого. Хорошо хоть дождь прекращается... Мотор "Чероки" прогрелся, а этих двоих все не было.
С каштана, под которым стоял джип, сорвался лист и, отяжелевший от сырости, кувыркнулся по крыше автомобиля. Наконец свет в их комнате погас. Николай выпрямился, придвинулся к рулю. Вот и они.
Ренату шатало, ноги заплетались. Если бы телохранитель не придерживал ее за плечи, она давно бы уже упала. Да, видок у них еще тот...
— Ну, и где твое сопровождение? — спросил Ник и выбросил окурок в окно.
Саша пожал плечами:
— Может быть, Кудряшов передумал... Что ж, возможно, мы обойдемся и без прикрытия... Я не очень рассчитывал на него.
И он открыл дверцу перед Ренатой.
Однако еще по дороге Николаю пришлось дважды остановиться, потому что бывшую жену укачивало. Гроссман злился: далеко же они так уедут...
— Шурка, возьмите какой-нибудь пакет, пусть она туда... — наконец не выдержал он. — Сколько можно?
А на посту южного выезда из города их задержали...
* * *
— Квартира заперта, на звонок не отвечают! — доложил главный в наряде.
Машины стояли у дома на Петрозаводской. Десять минут назад отсюда уехали Саша, Рената и Николай.
Гармошкой сморщив кожу на лбу, капитан развел руками:
— Ни черта не понимаю. Сейчас узнаю. Рассредоточиться по машинам...
Он извлек рацию и принялся вызывать начальство. Остальные ждали решения капитана.
— В конце концов, им нужно было сопровождение? Как с ними связаться? Прием!
Рация шипела. Капитан выслушал ответ и сквозь зубы бросил:
— Есть!
* * *
— Хорошо, сделаем, Семен Макарович... Сделаем. Уже выезжаем, — Лепетченко махнул своим парням, и те забились в "уазик" с синей полосой на борту. — Сташ велел поторопиться... Давайте, быстро! Быстро!
Проследив за их отъездом из окна своего "Ландкрузера", Андрей покосился на Серегу:
— Трогай. Но не мечись, соблюдай дистанцию.
— Понял, — буркнул парень, хотя на самом деле не понимал ничего во всех этих Андреевских передвижениях.
Джип неторопливо последовал вслед за милицейской автоколонной.
* * *
Гроссман с вопросом в глазах оглянулся на Сашу:
— Опа! Гаишник! Какие предложения?
У Ренаты закололо в груди. Только проверок им сейчас и не хватало...
— У нас есть выбор? — переспросил Саша, щелкнув затвором в кармане куртки.
Постовой попросил их выйти. Рената покачнулась, удержалась за дверцу и со стоном бросилась к обочине. Гаишник удивленно проследил за нею, но, когда она согнулась над травой, понял, в чем дело.
— У меня приказ подзадержать вашу машину до выяснения обстоятельств...
Саша слегка напрягся. Николай следил, не сунет ли он руку в карман. Однако телохранитель не спешил.
Постовой ушел в свою будку и вскоре появился опять:
— Это таблетки. Говорят, от морской болезни помогают, — парень кивнул на обессилевшую Ренату. — Имбирь. Вы ей дайте, может, полегче станет? Я часто проезжающим выдаю...
Гроссман не поверил ушам. Впрочем, и среди гаишников, наверное, встречаются чудаки. Хотя, скорей всего, жена просто понравилась этому парню. На нее частенько "западают" первые встречные, потому — не удивительно.
Саша оперся о капот, закурил. Насвистывая песенку, Николай стал прогуливаться взад-вперед напротив будки постового. Рената проглотила таблетку и легла на заднем сидении джипа.
Минут через десять к посту подъехало два милицейских микроавтобуса и три мотоцикла. Из головной машины вышел человек средних лет. Лоб его избороздила гармошка морщин. Саша и Николай заметили четыре звездочки, светящиеся на его погонах.
— Отряд специального назначения прибыл, Андрей Константинович, — сказал капитан, обращаясь к Саше.
Телохранитель удивился и уточнил:
— Андрей Константинович?
Капитан сверился со своими записями, на всякий случай взглянул на номера джипа:
— Ну да, все верно... — секундное сомнение покинуло его. — Возвращайтесь в машину. Мы следуем за вами как прикрытие... — и без дальнейших объяснений он пошел к своему микроавтобусу.
В сопровождении милицейского эскорта грязный, побитый джип со своими измотанными пассажирами продолжил путь. Со стороны это выглядело до комичности нелепо.
— Кому это ты представился Андреем... как его?.. — спросил Гроссман.
— В том-то и дело, что никому... — пробормотал телохранитель, тщетно разыскивая ответ на тот же вопрос, и отвел руку, чтобы Рената смогла на него опереться.
Ее сердце металось, как маленький зверек в осыпавшейся норке. А она ведь уже думала, что способность переживать и бояться умерла в ней навсегда...
— Спутали с кем-то, поди? — предположил Николай.
— Сомневаюсь... — Саша поджал губы, помолчал и добавил: — И мне это не нравится...
— Мистика, ага! — хохотнул Ник; проникнувшись прелестью происходящей "комедии положений и ситуаций" (пусть непонятной и, возможно, опасной для них), он включил магнитофон и подпел Алене Апиной: — "Самоубийца, ну что же ты де-е-елаешь?"
— Гроссман, не надо петь! — попросила Рената. — Меня только-только перестало тошнить...
— "Он не достоин этого счастья! — продолжал тот, радуясь возможности через очередную "хохму" поддеть бывшую жену. — Только с тобой в обращении смелый он и упивается своей властью!.."
Девушка простонала и зарылась головой под куртку к Саше.
Темнота сменилась светом: они въехали в тоннель под железнодорожным мостом.
Внезапно две машины впереди "Чероки" притормозили и объехали какое-то препятствие. Николай не сразу увидел, в чем дело: обзор дороги закрывал грузовик. Но, следуя примеру водителей передних машин, Гроссман тоже повел "Чероки" в объезд затора.
Препятствием оказались вставшие поперек дороги "Волга" и "уазик" с ярко-синими полосами на бортах. Когда джип поравнялся с ними (скорость пришлось сбросить до минимума), из "уазика" выскочили вооруженные люди и открыли стрельбу из автоматов.
Прошитое очередью лобовое стекло "Чероки" чудом не разлетелось в мелкое крошево. Николай пригнулся, машинально впечатал в пол педаль тормоза, и джип сильно дернуло.
Рената вскрикнула, но Саша быстро придавил ее к своим коленям.
— Сдавай назад, Коля! — крикнул он.
Джип помчался в обратном направлении, задом наперед. Николай вел наобум, боясь высовываться, но ему повезло, что машин в столь поздний час было немного и все они успевали дать им дорогу. Мотоциклисты сопровождения, вильнув, объехали "Чероки". Вслед за ними из микроавтобуса, где находился капитан, выскочили спецназовцы и тоже бросились на защиту джипа. Завязалась отчаянная перестрелка...
