— А что за безопасные дни?
-Когда я собираю достаточно силы, чтобы сохранить жизнь пришедшего, в Храме на Гархаре зажигается особый факел, как знак того, что можно прийти сюда. Сейчас он тоже горит. Но никто не пришел. — Тень помолчала и печально добавила. — Они называют Храм Сердца — местом скорби.
-Почему?
-Когда рвались нити моей силы, здесь было... скажем так, небезопасно. Очень большой выброс энергии,... сюда до сих пор не приходят живые. Только в разрешенные дни, или уж совсем отчаянные, но здесь как повезет. Могут переночевать спокойно и уйти, а могут и...
Тень подняла голову, и я, уставившись в ее пустой капюшон, ощутил, как струйка холодного пота стекла по моей спине.
-Ну, вот, хоть теперь я дождалась правильной реакции. — Мурлыкающие нотки в Ее голосе, ознобом продирали позвоночник. — Ты наконец-то понял, ГДЕ находишься и с КЕМ. Ты странный, Алис. Подшучиваешь над Богиней, и тут же обнимаешь Ее, жалея... жалеешь меня...
Ее голос недоуменно затих на последней фразе, и тишина окутала нас. Я все так же сидел на полу, но развернувшись, прижимался спиной к Ее коленям. Легкими прикосновениями ее пальцы гладили мои волосы, путаясь в прядях. Мои мысли успокаивались, укладываясь строгими рядами, и требовали осмысления.
-Так что же мы будем теперь делать?
— ...Мы?
-Конечно мы. Саруты уничтожают лидисов. А Ты заперта здесь, и ничего не можешь с этим поделать. Так не должно быть. Только что? Говорить напрямую ты не можешь? Так?
-Так.
-А молчать напрямую ты умеешь?
Тень засмеялась, и впервые за все время нашего разговора, я не услышал в Ее голосе звона надтреснутого хрусталя.
-Алис, ты такой молодец. Но я не знаю, получится ли у нас.
-И я не знаю, но давай попробуем. Я буду говорить, и если я прав, а подтвердить ты не можешь, ты молчишь. Кстати, а уводить меня от правильных догадок ты будешь?
-Нет. Только говори маленькими частями, мне будет легче.
-Хорошо, про прошлое, я так понимаю, Ты говоришь свободно?
-Не про все.
-Ну, ладно. Давай. Я начинаю. Ты создала лидисов? Так?
-Так.
-Лидисы проходили инициацию в Главном Храме на Гархаре. На Туманном Озере?
-Так, но не совсем. Здесь тоже было можно, но сейчас... сам видишь, ничего не осталось.
-А про инициацию расскажешь? Рив говорил что-то про Путь, который ты давно не открывала.
-Открытие дара — вещь сугубо индивидуальная. А Путь закрылся из-за предательства, и откроется им же.
-Так. Пророчество? — Тень кивнула. — И больше ничего не добавишь? Понятно. Саруты переделывают неинициированных лидисов, раскрывая дар с помощью генной инженерии. Так?
Тень молчала. Странно, вот уж не думал, что здесь есть какой-то подвох. Надо запомнить.
-Ладно. Веселый Император сговорился с сарутами и облапошил лидисов, которые восхотели быть хозяевами мира. В результате чего, сейчас мы имеем литусов, с привязкой на Хозяина. Так?
-Да.
-В результате предательства, сейчас участь лидисов весьма плачевна, Императорский Дом навлек на себя проклятие, а Ты заперта здесь?
-Так.
-Про проклятие расскажешь?
-Они уничтожили моих детей, и будут платить своими, пока Путь вновь не откроется.
-Опять пророчество? Ё-моё... Они платят своими детьми? Как?
-В Старшей Ветви каждое поколение рождается лидис, который становится литусом. Это Закон. Иначе Императорскому Дому не удержать Венец Звезд. А как ты думаешь, почему саруты не нападают на Империю? Венец Звезд контролирует космические коридоры. Как у вас говорят? Шаг влево, шаг вправо считается побегом? Так и здесь, территорию Империи Гархаров охраняет Венец, но чтобы справиться с ним, Император должен быть из Старшей Ветви и поддерживать его должен литус его крови. Только так. — Тут в голосе Тени прорвалось злое ехидство. — В конце концов, они же этого хотели? Вот пусть и возьмут полной мерой.
-Просто слов нет...
-Считаешь, я слишком жестока? — Тень надменно хмыкнула. — А как, по-твоему, стал возможен этот заговор? Они придержали готовых для инициации и в одну ночь уничтожили верных мне лидисов. Их было восемьсот семнадцать по всей Империи. А потом отдали ничего не подозревающих детей, пятнадцати-двадцати лет, в лапы сарутам. Что теперь скажешь?
-Я... — Горло сдавило спазмом. — Я бы тоже отомстил, но виновным. Сейчас же, из-за предка-козла страдают невинные.
-Я знаю. — Тень вновь поникла. — Но я ничего не могу сделать, механизм запущен и будет работать, пока не исполнится пророчество.
Тень еще раз провела ладонью по моим волосам и грустно сказала.
-Тебе пора, Алис. У меня осталось мало сил, и ты должен уйти, пока безопасно. Последнее, что могу тебе сказать, тебе надо на Гархар, в Главный Храм.
-Мне говорили, к Учителю...
-Нет, к Туманному Озеру.
Развернувшись, я поймал ее руку и осторожно поцеловал ладонь.
-Спасибо, что рассказала. Мне очень жаль, что так все сложилось. Правда, жаль. Надо полагать у Озера будет очередная подсказка?
Тень мягко заправила прядь волос мне за ухо, нежно проведя кончиками пальцев по щеке. Спустилась по шее, невесомо лаская кожу, и убрала руку, напоследок коснувшись блокиратора и цепочек.
-Кажется, скоро у тебя появится новое украшение. А подсказка будет и не одна. Ты мне очень нравишься, Алис. Я рада, что узнала тебя.
-И Ты мне нравишься,... Госпожа. Хочешь, я для тебя станцую?
Мне хотелось подарить Ей что-то особенное, и танец был бы очень хорош в качестве подарка. Только вот...
-Ё-моё, у меня костюм на корабле остался...
Тень усмехнулась.
-В конце концов, я Богиня или где?
В теплой летней ночи, напоенной ароматами травяных лугов, тихо звучала музыка. Чуть слышный напев свирели разбавляло мелодичное позвякивание колокольчиков на браслетах, задумчивые гитарные переборы вторили сердцу. Над землей драгоценным куполом раскинулось чернильно-черное небо расцвеченное бриллиантами звезд. Мягким бархатом шаловливый ветерок ласкал кожу. Во тьме, ведомое музыкой, гнулось, изгибаясь подобно языкам пламени тело, и длинные распущенные волосы лишь добавляли сходства. Послушные воле танцора, они дымом стелились по ветру, окутывали его невесомой вуалью, потоками лавы текли по земле. Печаль правила танцем, плыла на волнах музыки, давая выход тоске, что пела, страдала в каждой ноте, в каждом движении тела.
И обретало язык горе творца познавшего предательство, и боль матери, на глазах которой убивали ее детей. Ночь уже не пахла травами, она пахла кладбищенской пылью и ураганом. Боль коварно била в самое сердце, ненависть жгла кожу солью, а дыхание в клочья рвало легкие,... и замирало скрученное судорогой тело, и волосы, секунду назад обжигавшие искрами, безжизненными прядями затихали рядом. И уходила, затихала боль, а на ее месте остывающим пеплом рассыпалась невесомая грусть. Та самая, что легко смывается весенними слезами, дарящими облегчение, и открывающие дорогу новой жизни и торжеству новой радости.
Слезы текли по лицу Алиса, но на губах уже несмелым цветком распускалась улыбка. Ибо, пока мы живы, для нас открыто множество путей, и мы обязательно найдем нужный. Тот путь, что восхитительно пахнет жасмином с легкой ноткой ириса и бергамота, тот, что приведет нас домой, где нас встретят сияющие любовью глаза, и сильные руки крепко стиснут в объятиях, и такие желанные губы тихо шепнут на ухо, вызывая миллионы мурашек: с возвращеньем, любимый. И не открывая глаз, лишь пальцами нежно обрисовав его лицо, ты узнаешь того, чья искра в ночи заставляет твое сердце улыбаться. Того, чьи поцелуи сводят с ума... вот, как сейчас, чьи прикосновения, заставляют гореть твою кожу, и под чьими руками ты гнешься послушной лозой, стремясь прильнуть как можно крепче, почувствовать его как можно глубже. Его губы скользят по твоему телу, его зубы оставляют на тебе метки, но ты не против, ведь завтра, глядя на них, ты вспомнишь, как хорошо тебе было сейчас. И лежа потом на его груди, ты слушаешь звук его сердца. И понимаешь, вот он, твой дом. А он, нежно перебирая твои распущенные волосы, тихо скажет, касаясь губами твоей макушки:
-Я люблю тебя, Алис.
И ты, превозмогая томную сонливость, уткнешься лбом в его теплое плечо, и ответишь.
-И я люблю тебя, Мэль.
Тихий радостный смех где-то далеко на периферии сознания.
-Вам пора идти, дети. Ночь уже раскинула крылья прохлады. Поторопитесь.
И совсем издалека.
— Спасибо за подарок, Алис.
Глава 52. Жасмин.
Автор просто счастлив, когда вы пишите отзывы, значит, автор не зря старался))
любимая бета посоветовала ввести предостережение, откуда-то взялся флафф! Со всей ответственностью заявляю! Я не виновата!!! Они сами...)))
Глава 52. Жасмин.
Ниро зачастил к реактору. Только там, в одиночестве и шуме механизмов, ему было легче. Только здесь он мог спокойно подумать, без этой ненормальной одержимости Дису, в чьем присутствии, из головы Ниро выветривалось все, что не было связано с его светлым образом. И только здесь он мог вспоминать Уго. В редкие минуты передышки Ниро сидел на полу, прижавшись спиной к реактору, и наплевав на все требования безопасности.
И вспоминал. Его теплый лукавый взгляд, его нерешительную улыбку, ту самую, настоящую, которую он так редко демонстрировал. Ладони Ниро до сих пор помнили его тепло, те местечки на его теле, прикосновение к которым приводило Уго в дикий восторг и заставляло изгибаться, чтобы усилить удовольствие. Прикрыв глаза, Ниро вспоминал, как пальцами вплетался в его волосы, как вздрагивал Уго, когда он аккуратно проводил ногтями по его затылку, приподнимая волосы вверх. После подобных провокаций Уго так жарко мстил, что они с трудом просыпались ко времени вахты. Да и днем Ниро не упускал возможности забежать на камбуз, просто так, чтобы лишний раз прикоснуться взглядом к тому, кого он так давно любил.
После того, как они покинули Сорос, оставив там Уго, Ниро заболел. Нет, физически он был здоров, ну, почти, если не считать участившихся головных болей, но ему было плохо. Без Уго он чувствовал себя неполным. Но видеть его страдания, Ниро тоже был не в состоянии. Поэтому, он ушел из их каюты. Поэтому, он не остановил Уго, когда тот уходил с корабля, хотя негласно проводил их с Алисом до самого выхода. Поэтому удар Алиса был для него естественным продолжением всего этого безумия. Да, именно безумия. Ниро был всерьез уверен, что с ним что-то не так, нельзя всем сердцем любить одного, одеть ему на палец брачное кольцо и с радостью принять такое же в ответ, и тут же сходить с ума при виде другого. Это НЕ нормально. Значит, он болен. И по прилету на Гархар, Ниро собирался со всех ног бежать в Главный Храм. Быть может там ему помогут, а если нет... ну, что ж, значит, он освободит Уго от его слова. А на соларовых рудниках, всегда недобор в охране.
Писк комм-браслета вывел его из размышлений.
— Ниро? Я по тебе скучаю.
С чуть слышным стоном, Ниро обреченно стукнулся пару раз затылком о реактор. С тоской ощущая, как знакомая дрожь стискивает сердце, он ответил:
-Я сейчас буду, ты где?
* * *
Всегда любил запах жасмина. Сколько себя помню, он вызывал во мне какую-то загадочную реакцию, хотелось обнять куст и дышать, дышать, дышать, вдыхая его потрясающий аромат. Но сейчас, когда к нему добавились нотки ириса и бергамота, я понял, вот этим запахом я могу дышать вечность. Вдыхая пьянящий воздух южной ночи, я вспоминал вчерашний танец и его такое неожиданное... продолжение. Все-таки боги большие хитрецы, с такой легкостью вытащить наружу мои мечты, успокоить страхи, и настроить на победу... это надо суметь.
Я хитро улыбнулся. Ну, держись Дису, я сейчас вернусь, и мы еще посмотрим, кого Мэль поведет в Храм на Гархаре. Сейчас трезвым рассудком оценивая наш с ним разговор, я понимал, что повелся на самый примитивный развод. В оправдание могу лишь придумать, что это история с Уго так вышибла меня из колеи, что я не распознал лживой хитрости в наивных глазках. И те звуки в коридоре... не похожи они были на страстные лобзанья, и почему я, кретин, не вышел и не надавал, хотя бы Мэлю по морде. Глядишь, и мне было бы легче и ситуация бы прояснилась сразу. Ну, ничего, всем сердцем верю, что такой случай мне еще представится. И Мэль свое огребет по самое не балуй, ибо не фиг. То душу из меня вытягивает своими поцелуями, то пропадает, не пойми где, а я потом переживай. Неет, как говорят англичанки, мужчина, как линолеум, положи сразу правильно, и двадцать лет будет лежать как надо. Так что, ждет Мэля сюрприз. Я уже иду, и кто не спрятался, я не виноват.
-У тебя сейчас такая восхитительная, кровожадная улыбка, что я начинаю задумываться, не пора ли мне прятаться.
Распахнув глаза, я ошарашено уткнулся в теплый смеющийся взгляд Мэля. После секундной растерянности я понял, что полностью одетый лежу прямо на нем, а сам Мэль — на своем плаще, на голом полу. Как, однако, удачно. Всем телом ощущая его тепло, я поерзал, устраиваясь поудобней, с удовольствием заметив его сузившиеся глаза и на секунду замершее дыхание, и еще кое-что. Но это кое-что мы оставим на потом, а то слишком много сладкого сразу вредно.
-Это жестоко...
-Неужели?
Я мысленно поаплодировал своему наивному тону.
— А пропадать неизвестно где, не жестоко? А целовать так сладко... так жарко... — Я ласкающее вплел пальцы в его волосы на виске, медленно перебираясь к затылку и собирая пряди в кулак. Резко дергаю, запрокидывая его голову кверху и оголяя беззащитное горло. Нежная покорность в его взгляде сводит с ума, но я держусь, не отводя глаз, провожу губами вверх по его шее, и, уловив ответную дрожь, прикусываю кожу за ухом. — И при этом, обещать ввести другого в Храм — это не жестоко?
Оттолкнув его, я попытался встать, но сильные руки рывком вернули меня обратно. Гневный взгляд смоляных глаз и его тяжелое, хриплое дыхание, еще рывок, и вот уже я лежу на его плаще, а Мэль нависает сверху, и его рука путается в моих волосах.
— Тот, кто сказал тебе это, солгал. Я никогда никому не признавался в любви. Я никогда никого не звал в Храм.
-Почему?
Губы мои пересохли, кровь бешеным потоком билась в висках, а сердце, по-моему, вообще остановилось.
-Потому что, я ждал тебя. — Мэль смотрел на меня и в его глазах я видел цветущий жасмин. — А эти слова принадлежат лишь тебе. Как и мое сердце, как и моя жизнь.
Я с тихим ужасом опустил ресницы, понимая, что моя годами выпестованная осторожность, летит ко всем чертям, что я... верю ему.
-Не отгораживайся от меня, Алис. Моя любовь — это не камень на твоей шее. Пусть пока ты меня не любишь, но я тебе нравлюсь... — Тут он залихватски улыбнулся, но на дне его зрачков пряталась боль, и я не смог этого выдержать.
-Дурак,... какой же ты дурак, Мэль.
Вцепившись до судороги в его китель, я жег, клеймил его губы поцелуями, ставя тавро, знак, что этот мужчина принадлежит только мне, навсегда. Только мой. И никаких Дису на горизонте. Мой.
-Дети, вам пора идти...
Тихий шелест по краю сознания холодным дождем упал на голову. Дернувшись, я разорвал поцелуй, сердце бухало в груди, и из-за его стука я не слышал собственных мыслей, не то что, шепота Мэля. Глубоко вздохнув, я открыл глаза и переспросил:
