* * *
-Вот блин, вообще ничего не узнаю, -из обзорного окна знакомый силуэт Антарктиды выглядел распухшим, изломанным, края континента напоминали щупальца, растекающиеся в океан. На некоторых участках суши виднелись пятна зеленых островков. Профессор Белов, сидевший рядом, лишь пожал плечами:
-Последствия глобального таяния ледников. Антарктида давно не та, что прежде. Суша обнажилась. Геофизические сдвиги, подледные вулканы, поднятие дна. Сейчас это скорее архипелаг с единой платформой в центре.
-Выглядит... непривычно.
Парень снова повернул голову к иллюминатору. Они летели на высоте ста километров, суборбитальный вектор ещё не начал снижаться. Сквозь тонкую голубую дымку атмосферы был виден хребет старой Земли — очертания южного океана, переливы облаков, искажаемых вихревыми потоками.
-Пять столетий. Этого достаточно, чтобы вода сожрала всё прибрежное. Нью-Йорк, Лондон, Токио, Амстердам — утопии прошлого. Мы давно живём в мире после потопа, — задумчиво сказал Шиф, скрестив руки.
-Только вот люди не стали умнее, — буркнул Максим.
-Это ты правильно заметил, — Белов скривился. — Знание растёт, а вот мудрость не всегда.
Максим поднял взгляд на голографическую панель, она показывала параметры полета: скорость 4,2 км/с, температура обшивки — 1600 градусов, угол входа в атмосферу — 18 градусов.
-Нам точно хватит топлива, чтобы на торможении не сгореть?
-Максим, мы не на шаттле с начала века. Этот аппарат использует плазменное обтекание и управляемую кавитацию в ионосфере. Хочешь — сам управляй, — усмехнулся пилот в кресле впереди, лейтенант Тревор. — Правда, для этого понадобится пара лет в симуляторе.
Парень фыркнул, откинулся на спинку кресла и впервые ощутил легкую дрожь под ногами — аппарат начал торможение.
-Значит, под всей этой льдиной у вас там лаборатория?
-Не под, а внутри. Вулканическая гряда Гамбурцева. Тепловой купол. Мы встраивали комплекс в старые шахты. Природная геотермия помогает поддерживать энергобаланс, — пояснил Шиф. — База автономна, система жизнеобеспечения третьего поколения. Там безопаснее, чем где-либо на планете.
-Безопаснее, говоришь? А внизу цельный Обелиск? Тот, с которого всё и началось?
-Тот самый, что нашли в 2214 в Мексиканском заливе. До сегодняшнего дня никто не рискнул его активировать. Но... -Шиф бросил взгляд на Белова. Профессор закивал:
-Мы в тупике, Максим. Ты видел, к чему привели опыты с осколком. Кратковременный контакт с его фрагментом дал больше, чем все наши попытки с десятками других подопытных за последние годы. Но... фрагмент — это обрывки информации. Обелиск — цельная структура. Он не фрагментирован, не ''обрезан''. Возможно, он даст нам карту, если уж не ключ. Мы не можем целиком полагаться на ответы ИИ, который может когда-нибудь появится.
Максим скривился:
-Знаете, что случается с ключами? Они поворачиваются. И открывают двери, которые лучше было бы оставить закрытыми.
-Но и запертая дверь — это путь в никуда, — философски бросил Белов. — Мы либо поймём устройство реальности, либо станем её жертвами.
Максим замолчал. У него было ощущение, будто под капсулой уже начинает гудеть не двигатель, а сама Земля. И чем ближе они к поверхности, тем громче гул.
Суборбитальный челнок входил в нижние слои атмосферы, обшивка окутывалась пламенем. Сквозь иллюминаторы пробивался багровый свет, рассекаемый турбулентным потоком. Шум становился плотным, как гудение гигантского сердца.
-Переходный слой, — сообщил Тревор. — Через три минуты — маневровая коррекция и снижение на гравимагнитном буфере.
Максим смотрел вниз. Континент напоминал шрам на теле планеты: серо-чёрные массивы голой земли, местами ржавые пятна железных отложений, где-то полупрозрачные пятна новых озёр и ленты рек с зеленью по берегам. Ни намёка на ледяной купол прошлого. Лишь обнажённые ребра материка.
-Я правильно понял, — сказал он вслух, — это уже не Антарктида. Это её труп.
-Скорее мутация, — поправил Белов. — Тело адаптировалось. Под толщей льда миллионы лет спал биом и вот он вышел наружу.
-А с ним и то, что должно было остаться под ним, — вставил Шиф.
-Обелиск был подо льдом? Последние лет сколько? Триста?
-Четыре, пока его не раскопали на одной безымянной планете, где артефакт схоронили Суверенные Колонии, и не перевезли сюда. Сейчас он находится внутри горного массива, на глубине почти пять километров. Лед не тронул его. Вокруг даже была аномально устойчивая температура: —3,71 градуса по Цельсию. Стабильность на грани физического парадокса, — Белов не скрывал восхищения.
-Что-то вроде камеры хранения? — уточнил Максим.
-Возможно. Но скорее... саркофага. Или антенны, пассивной, до тех пор, пока её не активировали.
Максим отвернулся от иллюминатора.
-Скажите честно, зачем я вам в данном случае? Почему не использовать обычных подопытных?
Шиф посмотрел ему в глаза.
-Потому что ты не срабатываешь как приёмник. Сигнал идёт, но ты не входишь в резонанс. Для Маркера ты — биологическая глухота. Но при этом ты не блокируешь обратную передачу. Через тебя можно... слушать. И, может быть, говорить. Этот принцип работает с фрагментом, значит должен работать и с целым артефактом.
-То есть я не антенна. Я зеркало.
-Или шумоподавляющий фильтр, — вмешался Белов. — Именно поэтому и был одобрен проект "Контакт-цельный", несмотря на риски. Если контактировать с фрагментом ты можешь без серьёзных последствий, возможно, целый Обелиск даст больше. Сложнее структура — больше данных. При том, что ты, не являешься носителем ''инициирующего'' генома.
-А если вы ошиблись? Если я просто долго заражаюсь? Или случится какая-нибудь непредвиденная хренотень.
-Тогда ты перед смертью сообщишь об этом, и мы запишем, — пошутил Тревор.
Максим хмыкнул:
-Отлично. А запись моя будет использоваться в учебных пособиях?
-Да. В разделе ''Что бывает, если игнорировать внутренний голос'', — бросил Шиф с сухой усмешкой.
Кабина содрогнулась. Аппарат вошёл в плотную атмосферу. Снаружи начали различаться тени плато и ледяных остатков. В небе странная радуга, вытянутая, неестественно тонкая, как шрам.
-Это что?
-Аномальная дисперсия, — отозвался Белов. — Когда Обелиск активен, его поле искривляет локальное пространство, включая спектр света. Оптические искажения — лишь одна из видимых граней.
-Красота. Звучит как приглашение войти в преисподнюю.
Аппарат сделал финальный маневр, и через несколько минут начал плавно снижаться. С высоты открывался вид на огромную чашу в земле — воронка шириной почти километр, окружённая бетонными стенами, над которыми возвышались башни и зенитные турели.
-Комплекс ''Омега''. Самая защищённая точка на планете, — сказал Шиф. -Наряду с несколькими правительственными убежищами.
-Только вот защищает она не нас от чего-то... а что-то от нас, — пробормотал Максим.
-Возможно, — тихо подтвердил Белов. — Мы ведь до конца не знаем, кто здесь сторож, а кто заключённый.
Кабина мягко приземлилась. Гул двигателей стих. Но в тишине чувствовалось давление. Как будто внизу... что-то слушало.
Лифт опускался медленно. Уровень за уровнем, он скользил по прозрачной шахте, пробитой в монолитной породе. Сначала были технические коридоры с ровным светом, потом зона карантинной безопасности и посты охраны, с двойными шлюзами и герметичными капсулами. Дальше — темнота.
Максим стоял, прислонившись к перилам, и смотрел вниз. Ниже был только мрак.
-Сколько уровней? — спросил он.
-Шестнадцать. Мы сейчас на восьмом. Сектор ''Эта'', биолаборатории и сейсмоконтроль. Ниже — хранилище артефакта, три изолированных яруса, — ответила доктор Анисса Рашид. Она присоединилась к ним сразу после посадки. Под глазами — следы бессонных ночей, голос ровный, но утомлённый.
-Вокруг хранилища восемь метров амортизирующего сплава, пять уровней Пси-решётки, два слоя магнитного экрана. Там безопасно, — добавил Белов. И тут же, будто почувствовав иронию, сдержанно усмехнулся. — Ну... относительно.
Максим не ответил. Вместо этого его взгляд зацепился за боковую панель шахты. Там, в просвете между слоями стекла и камня, будто мигнул силуэт. Не тень, скорее, остаточное изображение, будто в полупрозрачной воде шевельнулось лицо.
-Вы что-то видите? — спросил Шиф.
-Нет, — соврал Максим. -Уже нет.
Когда лифт достиг нижней платформы, воздух изменился. Он был не просто холодным — он казался вязким. Как будто сам кислород сопротивлялся дыханию. Металлический пол покрыт чем-то, похожим на инеевую пыль, хотя температура здесь была выше нуля.
-Это конденсат. Обратная пси-реакция поля. Эффект маркерной инверсии, — пояснила Рашид. — Он проявляется в присутствии активного объекта. Химически — это вода. По структуре аномальная, с кластеризацией, которая не встречается в природе. Словно молекулы воды... помнят.
-Что именно?
-Всё. Или... то, что в них ''вложили''. Мы обнаружили в конденсате фрагменты ДНК, обрывки белков, даже отдельные пикоданные магнитного следа. Это словно органический носитель памяти. Но с кем он общался — неясно. Мы давно не проводили прямых экспериментов с самим Черным Обелиском.
Максим провёл пальцами по стене. Поверхность была гладкой, но под ней чувствовалось странное пульсирование — не вибрация, а давление. Как будто кто-то находился за бетонной преградой, касаясь её изнутри.
-Мы называем это ''плотность присутствия'', — снова заговорила Рашид. — Чем ближе к Обелиску, тем сильнее ощущение. И это не психосоматика. Аппаратура фиксирует микросдвиги воздуха, флуктуации температуры, даже аномальное поведение частиц в воздухе.
-Как будто сама среда... реагирует?
-Именно.
Они подошли к шлюзу. На нём не было маркировки, лишь голографический символ: круг, вписанный в треугольник. Под ним — короткое название: САРКОФАГ.
-Внутри камера наблюдения. Сам Обелиск скрыт в саркофаге на нижнем уровне. Мы не открывали его полностью. Только зондировали дистанционно. Ни один человек не приближался к нему менее чем на пятьдесят метров. До сегодняшнего дня.
Шиф положил ладонь на сканер. Дверь начала открываться.
-Пора.
Перед ними раскрылась тьма. Но не глухая. В ней что-то пульсировало. Ждало.
Максим невольно шагнул назад, но потом собрался и пошёл вперёд. Всё внутри него кричало, что назад дороги нет. Помещение было больше, чем ожидал Максим.
По сути гигантский подземный купол, высотой метров в сорок, шириной около сотни. Стены из чёрного стеклобетона, пронзённые линиями из полупрозрачных структур, вероятно, волоконно-оптических каналов и антенн. В центре пьедестал, массивный, многослойный, с концентрическими кругами и сложной гравировкой.
И на нём он. Целый. Черный Обелиск. Массивная структура в виде закрученной спирали с заостренными вершинами.
Никакие изображения, ни трёхмерные реконструкции, ни сканы не передавали того, что ощущалось при живом контакте. Он не просто стоял — он будто врос в пространство. Он не отражал свет, он его поглощал. Чернота была настолько плотной, что глазу не за что было зацепиться. Как будто на месте артефакта зияла пустота.
Максим замер у границы защитного барьера. Рядом с ним в стене пульсировали сенсоры. Энергия, исходящая от Обелиска, регистрировалась, но оставалась... неуловимой. Ни одна конкретная частота, ни один тип волны — это был спектр вне спектра. Поле вне поля.
-Ты можешь пройти дальше, — сказала доктор Рашид, её голос звучал странно глухо, как будто сама акустика здесь сопротивлялась произнесённому слову.
-Сколько метров?
-Двенадцать. Потом стерильная зона. После неё саркофаг и прямой обзор.
-А если я вдруг... начну глючить, пускать слюни?
-У тебя в мозгу нанозонды с изоляторами. А ещё отсутствует ''узнающий'' геном, — Белов заговорил почти шёпотом. — Обелиск не сможет ''включить'' тебя.
-Ну, поехали.
Максим шагнул через первую линию сканеров. Его тело ощутило лёгкий толчок, как при прохождении через магнитный барьер. Никакой боли. Ни галлюцинаций. Ни голосов. Но воздух стал... гуще. Труднее дышать. В груди нарастающее давление, будто пространство пыталось вдавить его обратно.
Он подошёл к краю пьедестала. Теперь Обелиск был перед ним.
Точный в пропорциях. Высотой около восьми метров, с чередующимися секциями — гладкими и гравированными. Символы-глифы плыли, медленно переливаясь багровым оттенком. Не светились, нет. Они именно переливались, как кровь, капающая сквозь толщу нефти.
Максим протянул руку. Не касаясь. Просто проверяя. Между его пальцами и поверхностью Обелиска заискрилась тонкая нить чего-то вроде воздуха, напряжённого до состояния струны. И тогда...
Он услышал.
Сначала едва уловимый шорох, как будто кто-то пролистывает книгу из костей. Затем приглушённое биение. Не сердце. Что-то глубже. Как дыхание спящего вулкана.
И потом голос.
''...ты снова... ''
Максим дёрнулся. Сердце ускорилось.
— Повторите! — закричала Рашид в гололинке. — Мы зафиксировали скачок когерентности! Он... он реагирует!
-Максим, ещё шаг, — сказал Белов. — Ещё метр. Пожалуйста.
Парень шагнул. Обелиск вспыхнул. Не светом, давлением. Глифы перестроились. Символы сложились в узор, который не имел смысла. Но глаз цеплялся за него. Мозг пытался интерпретировать. Безуспешно.
''...не ты... и всё же... ты ближе, чем они...''
Максим сделал вдох. Почувствовал, как холод входит в лёгкие.
-Что ты? — спросил он вслух. -Ты о чем?
''Отражение. Сторона. Узел. Крик, ставший формой. Глубина, развернувшаяся в мысль. ''
-Откуда ты?
''Ты знаешь. Ты чувствовал меня сквозь вековые сны. Я древнее времени. Я не бог. Я не жизнь. Я механизм памяти. Я язык того, что вне языка. ''
Сигнал на пульте Рашид взвыл. Кривые сдвинулись, системы экранирования начали пищать. ЭМ-барьер дрогнул.
-Всё, хватит, — прохрипел Шиф в микрофон. — Назад!
Максим шагнул. Обелиск — замолчал. Только один символ остался активным — глиф, похожий на глаз, вписанный в спираль.
Максим замер. Глядел на него. А потом сказал:
-Он узнал меня. Но не смог... классифицировать. Это вывело его из равновесия.
-Что ты почувствовал?
-Он — язык. Но язык не наш. Он хочет говорить. Но не может понять... с кем.
Рашид прошептала:
-Значит, мы впервые встретили... не просто артефакт. А вещающую конструкцию, которая ищет зеркала. Но не может найти.
-Я — ошибка, — сказал Максим. — Я помеха. Но именно поэтому он меня и допустил.
Обелиск снова вспыхнул. Тихо. Не угрожающе. Будто подтверждая слова.
Тишина казалась разумнее любых объяснений.
* * *
Зона F-0, глубинный зал с названием "Лабиринт Эха", представлял собой не просто помещение — это был интерфейс. Построенный по принципу нейропетли, зал окружала шестиуровневая сеть сенсоров, квантовых резонаторов, экранированных контуров. В центре — кресло, больше похожее на капсулу медицинской машины.
Максим сидел в нём, плотно зафиксированный ремнями. На голову надет нейрошлем — массивный, из металлокерамики с вкраплениями сверхпроводящих нитей. От затылка отходили кабели в калиброванные блоки.
