— Это больно? — спросил садовник. — Я спрашиваю ради науки.
— Не возражаете, если мы отложим вопросы на потом? — спросил Уилсон. — Я сейчас немного занят.
— Да, извините, — сказал садовник. — Я просто взволнован. Черт возьми! — Ичело начал похлопывать себя по одежде. — Я должен был это записать.
Уилсон взглянул на Шмидта, стараясь выглядеть настолько раздраженным, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Шмидт пожал плечами. Это был странный день.
— Вот и все, — сказал Уилсон. Теперь над поверхностью была только его голова. Из-за сжимающих и утягивающих его вниз щупалец и пульсирующего перистальтического движения королевского цветка, засасывающего его в землю, он был вполне уверен, что посттравматические воспоминания будут мучить его еще несколько месяцев.
— Задержите дыхание! — сказал садовник.
— А что? — поинтересовался Уилсон.
— Это не повредит! — сказал садовник. Уилсон собирался язвительно ответить на это, но потом понял, что это действительно не повредит. Он глубоко вздохнул.
Растение полностью поглотило его.
— Это самый лучший день в моей жизни, — сказал садовник Шмидту.
* * *
Уилсон на минуту или две почувствовал удушающую близость растения, когда оно заталкивало его в свой пищеварительный мешок. Затем он резко упал, провалившись из горла растения в его внутренности. Падение смягчила губчатая влажная масса на дне — пищеварительный тракт растения.
— Ты внутри? — спросил Шмидт Уилсона через его мозгодруга.
— А где еще, по-твоему, я могу быть? — вслух переспросил Уилсон. Его мозгодруг передаст этот голос Шмидту.
— Ты видишь Таффи? — спросил Шмидт.
— Дай мне минуту, — ответил Уилсон. — Здесь темно. Мне нужно дать глазам время привыкнуть.
— Не торопись, — сказал Шмидт.
— Спасибо, — с сарказмом произнес Уилсон.
Тридцать секунд спустя генетически модифицированные глаза Уилсона привыкли к очень тусклому свету, падавшему сверху, и он смог разглядеть окружающую обстановку: сырую органическую капсулу в форме чашки, в которой едва можно было встать и вытянуть руки.
Уилсон огляделся и сказал: — Э-э-э.
— Э-э-э? — повторил Шмидт. — Обычно это звучит не очень хорошо.
— Спроси садовника, сколько времени требуется этой штуке, чтобы что-то переварить, — сказал Уилсон.
— Садовник говорит, что обычно на это уходит несколько дней, — сказал Шмидт. — А что?
— У нас проблема, — сообщил Уилсон.
— Таффи уже мертв? — спросил Шмидт с тревогой в голосе.
— Не знаю, — сказал Уилсон. — Этого чертова пса здесь нет.
— Куда он делся? — спросил Шмидт.
— Если бы я это знал, Харт, я бы сейчас не говорил "э-э-э", не так ли? — раздраженно сказал Уилсон. — Дай мне минутку. — Он пристально вгляделся в полумрак. Через минуту опустился на четвереньки и двинулся к небольшой тени у основания капсулы. — Здесь есть разрыв, — сказал Уилсон, осмотрев тень. — За разрывом, похоже, есть небольшой туннель или что-то в этом роде.
— Садовник говорит, что скальный слой под дворцом пронизан трещинами и туннелями, — сказал Шмидт после короткой паузы. — Это часть системы пещер, которая находится под дворцом.
— Туннели и трещины ведут куда-нибудь? — спросил Уилсон.
— Он говорит "возможно", — ответил Шмидт. — Они никогда не наносили на карту всю систему.
Из глубины черного туннеля Уилсон услышал очень тихий, отдающийся эхом лай.
— Вот хорошие новости, — сказал Уилсон. — Собака все еще жива. Плохие новости: собака находится где-то в глубине очень узкого темного туннеля.
— Можешь спуститься по туннелю? — спросил Шмидт.
Уилсон осмотрел, а затем ощупал стенку капсулы. — Как наш друг-садовник относится к тому, что я немного поковырялся в растительной стенке? — спросил он.
— Он говорит, что в природе этим растениям приходится постоянно сталкиваться с дикими животными, которые пинают и рвут их внутренности, так что ты не причинишь им слишком большого вреда, — передал Шмидт. — Только не рви их больше, чем необходимо.
— Понял, — сказал Уилсон. — Харт, сделай одолжение, дай мне, пожалуйста, фонарик.
— У меня есть только фонарик на моем компаде, — ответил Шмидт.
— Возьми у садовника, — предложил Уилсон.
До туннеля донесся внезапный удивленный возглас.
— Пожалуйста, попроси его поторопиться, — сказал Уилсон.
Через пару минут вход в полость приоткрылся, и в капсулу упал небольшой предмет. Уилсон взял фонарь, включил его, приподнял крышку и направил луч света вниз по туннелю, осматривая его, чтобы получить представление о его размерах. Он решил, что если будет ползти, то едва-едва сможет пробраться по туннелю. Сам туннель был достаточно длинным, и свет не проникал далеко в темноту.
— Мне придется отвязать веревку, — сообщил Уилсон. — Этот туннель слишком длинный, и веревки не хватит до конца.
— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Шмидт.
— Быть проглоченным плотоядным растением — вообще не самая лучшая идея, — ответил Уилсон, отвязывая веревку. — По сравнению с этим отпустить веревку — сущий пустяк.
— А что, если ты там заблудишься? — спросил Шмидт.
— Мой мозгодруг сообщит тебе, где я нахожусь, и я дам тебе знать, если застряну, — сказал Уилсон. — Ты поймешь это по панике в моем голосе.
— Хорошо, — согласился Шмидт. — Кроме того, не знаю, пригодится ли тебе эта информация прямо сейчас, но я только что получил сообщение от помощника посла Уэйверли. Она говорит, что переговоры должны завершиться через час, а затем посол захочет, чтобы, клянусь Богом, это цитата, "немного посидеть в обнимку" с Таффи.
— Замечательно, — сказал Уилсон. — Что ж, по крайней мере, теперь мы знаем, сколько у нас времени.
— Один час, — подтвердил Шмидт. — Счастливого спелеологического путешествия. Постарайся не умереть.
— Хорошо, — ответил Уилсон. Он опустился на колени у отверстия, разорвал его ровно настолько, чтобы протиснуться, зажал фонарь в зубах, встал на четвереньки и пополз.
Первые сто метров были самой легкой частью пути; туннель был узким и невысоким, но сухим и относительно прямым, поскольку спускался сквозь скалу. Уилсон прикинул, что если бы ему пришлось гадать, то он бы предположил, что когда-то это была лавовая труба, но в данный момент все, чего он действительно хотел, — это чтобы эта штука не обрушилась на него. Обычно он не страдал клаустрофобией, но и никогда не спускался на десятки метров по трубе в скале. Он думал, что ему позволено испытывать чувство неловкости.
Примерно через сто метров труба стала немного шире и выше, но в то же время более неровной и извилистой, а угол спуска стал значительно круче. Уилсон надеялся, что где-нибудь по пути туннель станет достаточно широким, чтобы он мог развернуться; ему не нравилась мысль о том, что придется пятиться задницей вперед и вверх, волоча за собой собаку.
— Как дела? — спросил его Шмидт.
— Спустись сюда и узнай, — ответил Уилсон, не зажигая света. Шмидт промолчал.
Примерно через каждые двадцать метров Уилсон окликал Таффи, который иногда лаял, но не каждый раз. После почти часа ползком, лай, наконец, стал звучать так, словно он стал ближе. Примерно через час Уилсон услышал две вещи: Шмидт снаружи начал покрываться потом, и скребущие звуки, издаваемые каким-то существом, находящимся на некотором расстоянии впереди.
Туннель внезапно расширился, а затем исчез в темноте. Уилсон осторожно приблизился к тому месту, которое теперь было краем туннеля, вынул фонарик изо рта и посветил им вокруг.
Открывшаяся пещера была около десяти метров в длину, четырех-пяти метров в ширину и примерно пяти метров в высоту. Сбоку от выхода из туннеля было нагромождение щебня, которое образовывало крутой склон, ведущий ко дну пещеры; непосредственно у выхода, однако, был прямой обрыв. Луч фонаря Уилсона заиграл на каменистой осыпи и выхватил пыльные следы лап; Таффи удалось избежать падения.
Уилсон направил луч на дно пещеры, окликнув при этом собаку. Собака не залаяла, но Уилсон услышал стук когтей по полу. Внезапно Таффи оказался в световом конусе, его зеленые глаза смотрели на Уилсона.
— Вот ты где, маленькая заноза в заднице, — сказал Уилсон. Пес был весь в пыли, но в остальном, казалось, не пострадал от своего маленького приключения. У него что-то было в пасти; Уилсон присмотрелся повнимательнее. Это было похоже на какую-то кость. Очевидно, Таффи был не первым живым существом, которого засосал королевский цветок; кто-то еще упал туда и спустился по туннелю за разрывом, чтобы умереть в этой тупиковой пещере.
Таффи надоело смотреть на свет, и он повернулся, чтобы уйти. Когда он это делал, Уилсон заметил что-то блестящее, прикрепленное к собаке; он направил луч фонарика на животное, когда оно двигалось, и сфокусировался на блестящем кусочке. Что бы это ни было, оно каким-то образом прилипло к Таффи, обхватив одно из плеч пса и повиснув на его лапе.
— Что это, черт возьми, такое? — сказал себе Уилсон. Он все еще вел лучом фонаря за Таффи, и именно поэтому в конце концов увидел скелет существа, у которого собака взяла свою игрушку для жевания. Скелет был примерно полтора метра в длину и в основном цел; у него не хватало чего-то похожего на ребро — именно его Таффи сейчас обгладывал с довольным видом — и головы. Уилсон слегка повел фонариком и уловил белую вспышку чего-то круглого. Ага, — подумал Уилсон. — Значит, есть голова.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что то, на что он смотрит, — скелет взрослого ичело.
Прошло еще несколько секунд, пока Таффи, сверкая, блуждал по световому конусу, прежде чем Уилсон понял, скелетом какого ичело он, вероятно, был.
— О, черт, — сказал Уилсон вслух.
— Гарри? — внезапно вмешался Шмидт. — Просто, чтобы ты знал, я больше не один с этим вопросом. И у нас тут небольшая проблема.
— С этой стороны у нас тоже есть небольшая проблема, Харт, — сообщил Уилсон.
— Полагаю, твоя проблема не в том, что посол Уэйверли ищет свою собаку, — сказал Шмидт.
— Нет, — ответил Уилсон. — Она, о, намного больше.
На другом конце линии связи раздался возмущенный возглас; Уилсон представил, как Шмидт закрывает рукой микрофон на компаде, чтобы Уилсон не услышал, как посол изливает душу. — Это Таффи? С Таффи все в порядке? — Снова крики. — Таффи жив?
— Таффи в порядке, Таффи жив, Таффи в полном порядке, — заверил Уилсон. — Но я нашел здесь кое-что совсем не то.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Шмидт.
— Харт, — ответил Уилсон, — я почти уверен, что только что нашел пропавшего короля.
* * *
— Слышите это? — сказала посол Уэйверли, указывая в окно одной из многочисленных гостиных королевского дворца. Окно было открыто, и издалека доносился ритмичный стрекот, напомнивший Уилсону о цикадах, которые наполняли ночи Среднего Запада своим белым шумом. Это были не цикады.
— Это протестующие, — сказала Уэйверли. — Тысячи реакционеров ичело, которые собрались здесь, чтобы потребовать возвращения королевской власти. — Она указала на Уилсона. — Вы сделали это. Более года подготовительной работы, убеждения и уговоров, чтобы получить место за столом переговоров, более года, чтобы правильно расставить все фигуры и позиционировать эти переговоры как первый шаг к законному противодействию Конклаву, — и вы проваливаете все это за два часа. Поздравляю, лейтенант Уилсон.
— Уилсон не собирался искать потерявшегося короля, Филиппа, — сказала посол Абумве своей коллеге. Она была в комнате с Уилсоном и Уэйверли. Шмидт тоже был там, его привлекли, потому что он, как выразилась Уэйверли, был "соучастником" махинаций Уилсона. Таффи тоже присутствовал, грызя игрушечный мяч, подаренный персоналом дворца. Уилсон осторожно отделил Таффи от королевских костей задолго до того, как они оба выбрались из пещеры. Корона осталась у собаки; она каким-то образом прикрепилась к собаке и отказывалась сниматься. Все пятеро ожидали возвращения претора Гунцтара, которого вызвали на экстренное совещание.
— Не имеет значения, что он намеревался сделать, — парировала Уэйверли. — Важно то, что он сделал. И то, что он сделал в одиночку, нарушило длительный дипломатический процесс. Теперь ичело снова на грани гражданской войны, и виноваты в этом мы.
— Все не обязательно должно быть так плохо, — сказала Абумве. — По крайней мере, мы раскрыли исчезновение короля, которое стало причиной гражданской войны. Война началась из-за того, что одна группировка обвинила другую в его похищении и убийстве. Теперь мы знаем, что этого никогда не было.
— И это просто не имеет значения, — парировала Уэйверли. — Вы не хуже меня знаете, что исчезновение короля было всего лишь вежливой выдумкой, необходимой группировкам, чтобы начать охоту друг на друга с оружием и ножами. Если бы король не пропал, они нашли бы какую-нибудь другую причину вцепиться друг другу в глотки. Сейчас важно то, что они хотели положить конец этой ссоре. — Уэйверли снова указала на Уилсона. — Но теперь он вытащил этого чертова короля, дав сторонникам жесткой линии с обеих сторон новый бессмысленный повод преследовать друг друга.
— Мы не знаем, каков будет результат, — сказала Абумве. — Раньше вы были уверены в этом процессе. В конце концов, ичело по-прежнему хотят мира.
— Но захотят ли они этого вместе с нами? — спросила Уэйверли, оглядываясь. — Теперь, когда мы без необходимости нарушили их мирный процесс и добавили ему осложнений? Вот в чем вопрос. Надеюсь, вы правы, Оде. Надеюсь. Но у меня есть сомнения. — Она снова перевела взгляд на Уилсона. — А у вас есть какие-нибудь соображения на этот счет, лейтенант Уилсон?
Уилсон взглянул на Абумве, лицо которой оставалось нейтральным, и на Шмидта, который заметно побледнел. — Простите, что я без необходимости нарушил ваш процесс, посол, — сказал он. — Приношу свои извинения. — Боковым зрением Уилсон заметил, как расширились глаза Шмидта. Харт явно не ожидал почтения от своего друга.
— Вы извиняетесь, — сказала Уэйверли, подходя к нему. — Вам жаль. Это все, что вы можете сказать.
— Да, я так думаю, мэм, — ответил Уилсон. — Если только вы не считаете, что я должен добавить что-то еще.
— Думаю, что была бы уместна ваша отставка, — сказала Уэйверли.
Уилсон улыбнулся на это. — Силы обороны колоний, как правило, не в восторге от отставок, посол Уэйверли.
— И это ваш последний комментарий по данному вопросу? — настаивала Уэйверли.
Претор Гунцтар открыл дверь в комнату прежде, чем у Уэйверли появился шанс наброситься на Уилсона. Вместо этого она резко повернулась к Гунцтару с такой внезапной яростью, что даже претор, который не слишком хорошо разбирался в человеческих эмоциях, не смог этого не заметить. — Все в порядке? — спросил он.
— Конечно, претор Гунцтар, — натянуто ответила Уэйверли.
— Очень хорошо, — сказал Гунцтар, проскакивая мимо, прежде чем Уэйверли успела продолжить. — У меня есть новости. Что-то из этого хорошо. Что-то не очень.
— Хорошо, — сказала Уэйверли.
— Хорошая новость — великая новость — заключается в том, что лидеры обеих фракций согласны с тем, что никто не несет ответственности за смерть короля, кроме самого короля, — сказал Гунцтар. — Было хорошо известно, что король был заядлым пьяницей и часто прогуливался по ночам в своем личном саду. Наиболее очевидным объяснением является то, что король был пьян, упал в клумбу с королевскими цветами, и растение затянуло его под землю. Проснувшись, он попытался сбежать и пошел по туннелю навстречу своей смерти. Сад был частью его частной резиденции, и он был холостяком; никто не искал его, пока его сотрудники не пришли будить его утром.
