Мандаринка на Новый Год

— Малыш Звероящер скучает? — она прижимается к нему, стоящему у самой двери в комнату.

— У нас секс в последний раз был в новогоднюю ночь! А сейчас, слава Богу, февраль уже на дворе!

— Кто-то говорил мне, что три месяца без секса — это вообще ни о чем, и от этого не умирают...

— От этого не умирают. От этого с ума сходят!

Только тут Ник сообразил, что в процессе диалога его ненавязчиво прижали к двери. И засунули ладошки под толстовку. Он хотел возмутиться. И, разумеется, не смог. Лишь выдохнул жалобно:

— Ты что творишь?..

— Молчи, мужчина. Когда женщина делом занята.

Он начал задыхаться. Потому что она перекрыла ему кислород своими поцелуями. Потому что долго и мучительно сражалась с "молнией" на джинсах. И когда ее рука наконец-то преодолела последнее препятствие в виде резинки на трусах, он застонал.

— А ну тихо! — его повелительно цапнули за нижнюю губу. — Тихо, кому я сказала!

Он попробовал быть тихим. Но это было невероятно трудно. За что она ему мстит этой медлительностью и неторопливостью?! Этими почти невесомыми движениями?! Снова теряется все вокруг. Туман вожделения, только ее губы и дыхание, только ее пальцы там. Он не выдержал этой пытки, сорвался, сжал свои пальцы вокруг ее ладошки. Вот так, сильнее, резче, пожалуйста... Она поняла, умница, девочка. И... и... и...

— Вот урод же... — это были его первые слова. Когда вообще говорить смог. — Придурок я. Прости меня.

— Перестань. Тебе не за что просить прощения.

— Угу. А полная пригоршня спермы — это мне кажется? — у него дернулся уголок рта.

— Посмотри на меня, — свободной рукой она обхватила его подбородок. Ой, взгляд какой виноватый... — Знаешь, мне один умный человек сказал однажды такую вещь.

— Какую?

— Не надо этого стесняться, Ник, — она смотрит ему в глаза, не отрываясь. — Не надо стесняться того, что мы хотим друг друга так, что нам плевать на все.

— Но не так же!

— Кто сказал?

Он вздыхает. Потом еще раз.

— Ладно. Все равно извини.

— Тебе было хорошо?

— Да, — совсем шепотом.

— Это главное.

— Главное — найти сейчас влажные салфетки.

— Погоди, у меня в сумочке есть, — она отклоняется назад и, порывшись в сумочке, стоящей на столе, достает упаковку. Он отбирает у нее и сам тщательно вытирает ее руку — пальчик за пальчиком. А потом целует так же — пальчик за пальчиком. И лишь потом, отвернувшись, приводит в порядок себя.

— Вы страшная женщина, Любовь Станиславовна. Меня в первый раз в жизни... так совратили.

— Помни об этом.

_______

— Коль, ты закончил с розетками? — она окликает его из кухни.

— Да, почти.

— И я закончила тут всю грязь вывозить, — Люба проходит в комнату, вытирая пот со лба. — Даже не верится, что это все наконец-то скоро завершится...

На всю тяжелую работу они наняли бригаду отделочников — точнее, наняли родители в виде подарка на свадьбу, и будущие молодые супруги не стали демонстрировать гордость. Но всякую мелочь они уже доделывали сами. Двухмесячный ремонтный марафон почти завершен. Ламинат, обои, плинтуса. Собрана кухня. Готова ванная комната. Сколько это все стоило времени, нервов, денег! Но было еще и невероятно приятно. Обустраивать дом. Свой собственный дом. Их. Только их. Их собственный дом.

На пятницу — доставка кровати. В среду должны привезти и смонтировать стенной шкаф. Через неделю можно уже переезжать.

— Я тоже не верю, — Ник кладет отвертку на подоконник и обнимает Любу за плечи. — Что скоро совсем все. И будет уже можно... Устала?

— Немножко, — она прижимается к его груди. — Ну, хоть квартира на квартиру стал похожа. Пол чистый, мусор весь вывезли. И даже на кухне подключен холодильник, а в нем есть сок. Боже, на что похожи мои руки? Самойлов, тебе не совестно? Заставляешь меня работать. Посмотри на мой маникюр. Стыд и позор.

— Знаешь, после того, что ты делаешь со своими руками у горелки... И тебя никто не заставляет. И тяжести поднимать не смей!

— Раскомандовался. Ну что, давай собираться по домам?

— Угу.

— Коля... Коля, перестань! Ну что ты делаешь? Я два часа мыла пол и таскала мусор. Я потная и грязная. Да прекрати же ты! С ума сошел. Тут даже кровати нет! Коля!

— Пол чистый, и я буду снизу, — скороговоркой и неразборчиво, потому что целует ей шею.

— Давай, хоть в душ сходим... Коля... Паразит!

— Потом в душ, — стаскивая с нее заляпанную пятнами краски футболку. Его — похожая, только в два раза больше размером и темно-синяя, летит на пол следом. — Иди сюда, садись на меня...

— Ты ненормальный. Ты извращенец! Ты... сделай так еще раз...

На них обоих джинсы — старенькие, потертые, с прорехами. А выше талии — голое тело и сплошной простор для рук и губ. Она выгибается на нем, задевая его грудь своею. Он чувствует, что еще чуть-чуть — и терпеть боль и дискомфорт от плотного шва ширинки, о которую трется эта бесстыжая кошка, станет невозможно. И жар ее тела он чувствует даже сквозь все эти слои джинсовой ткани.

— Приподнимись, давай снимем... — хрипит он. А она вдруг спохватывается.

— Ник, а у тебя есть?.. С собой?

— Нет, — он, казалось, тоже опомнился. — Не взял. Не... подумал.

— Тогда лучше не стоит. Все равно через несколько дней переедем, и тогда уже... Чуть-чуть подождать.

— Я не могу ждать, — со стоном. Расстегивает пуговицу на ее джинсах. — Пожалуйста...

— Коля... Я не хочу больше пить те таблетки. Я после них не очень хорошо себя чувствовала...

— И думать забудь. Никаких гормональных таблеток.

— Коля, ну как же?..

— Я позабочусь, — он стаскивает с нее джинсы вместе с бельем.

— Коля?!

— Не переживай, я обо всем позабочусь, — теперь он снимает свои джинсы.

— Коля!

— Женщина, доверяй мне, — Ник опрокидывает ее на себя. — Я выйду. Перед. Из... Я не кончу в тебя. Все будет в порядке. Давай... Иди ко мне... Да, вот тааак...

Надо сказать, что, несмотря на все приятности, этот вид контрацепции Любе не понравился категорически. Это же было отдельное наслаждение — чувствовать, как он пульсирует внутри, вздрагивает всем телом, стонет в ухо. А вместо этого она созерцает его содрогающуюся спину, слушает хриплое дыхание.

— Я пол мыла-мыла... А ты его снова испачкал.

— Ты зараза, — обессилено.

— А ты не мог потерпеть пару дней!

— Не мог, — он поворачивается к ней, обнимает. Целует в висок. — Прости меня. Я больше не буду.

— Ну-ну...

________

— Ты сегодня рано, доченька. А где Коля?

— Коля сегодня играет в мачо. И собирает собственноручно кровать.

— А сборку оплатить? — ухмыляется Стас.

— Это не по-пацански, — ответно усмехается Люба. — Хотя, по-моему, ему просто нужен повод — купить пива, позвать Дэна и Вика. Ну, заодно, может, пару ножек прикрутят.

Родители смеются.

— Нет, ну а что? Если ему так хочется поизображать самца — не буду Кольке мешать. В кои-то веки можно полежать в ванной, сделать маску для волос...

— Какая у нас дочь мудрая молодая женщина. И в кого бы это?

— Ну, мудрая в тебя, а женщина — видимо, в меня, — парирует Вера.

— И не поспоришь.

______

Они молчат и смотрят друг на друга, пока лифт поднимает их на пятнадцатый этаж. У Ника в ногах стоит спортивная сумка, у Любы — небольшой чемодан на колесах. Самое необходимое на первое время.

Лязгают двери лифта, звякают ключи. А потом Ник неожиданно подхватывает Любу на руки.

— Ты чего?!

— Мать велела так сделать. Примета такая — что на новоселье муж должен жену через порог перенести.

— Ты мне пока не муж.

— Да кому нужны эти формальности, — он шагает через порог.

В коридоре Ник аккуратно ставит ее на ноги, а потом внезапности продолжаются — Любе споро завязывают глаза мягким кашемировым шарфом, от которого пахнет детским мылом и любимым мужчиной.

— Ник?..

— Что?

— Знаешь... я как-то не чувствую склонности к ролевым играм с завязыванием глаз и прочим связыванием. Боюсь, я для этого недостаточно... искушенная.

— Да ладно. А вдруг тебе понравится?

— Ник!

— Постой пару минут, ладно? Я приготовил тебе сюрприз.

— Что-то мне уже страшно...

— Заметь — я пока даже не связал тебе руки.

Ей казалось, что она так, в темноте под шарфом, стояла куда больше двух минут. А потом его большая ладонь обхватила ее руку.

— Пойдем.

Теплая кашемировая пелена сползает с глаз. И Любу укутывают отсветы от десятков свечей, расставленных по всей комнате на полу.

Ник все-таки собрал кровать. И сейчас она застелена черным, матово поблескивающим атласом. На котором россыпь лепестков роз. Розовых. Люба молчит. Молчит так долго, что Ник не выдерживает первым.

— Ну как? Тебе нравится?

Она медленно выдыхает, оборачивается к нему. Говорить почему-то трудно, какой-то комок в горле. Он помнит. Он все помнит...

— Хороший мой... Это совсем не обязательно.

— Как это — не обязательно? То есть, я зря искал этот комплект черного постельного белья в Интернете? Зря зажигал пятьдесят свечей? Зря исколол все пальцы, обдирая кучу роз? Зря выжрал полпачки антигистаминных?

Она могла бы сказать многое. Но сказала главное:

— Нет. Не зря.

— Нравится?

— Очень.

Он довольно улыбается в мерцающем свете свечей.

— Тогда давай посмотрим, как ты будешь выглядеть среди розовых лепестков на черном шелке в свете свечей.

— Давай посмотрим.

— Раздевайся.

Люба удивленно посмотрела на Ника. Он демонстративно сложил руки на груди. Ну что ж, мальчик, сам напросился.

Дома она не переоделась, и сейчас на ней приличный костюм для офиса — короткий, в талию, жакет, прямая юбка-тюльпан. Пальцы ее начинают одна за одной расстегивать потайные кнопки на жакете. Первая, вторая, третья, четвертая. Повела плечами, и черный жакет из шитья упал к ее ногам. Черный же, прозрачный кружевной бюстгальтер мало что скрывает. Да и нечего ей скрывать от Ника. Глаза в глаза. Он на мгновение прервал зрительный контакт, проследив за соскользнувшей по бедрам юбкой. Сглотнул.

— Помочь не хочешь?

Он помотал головой. И потом умудрился вытолкнуть сквозь пересохшее горло:

— Я лучше посмотрю.

Люба деланно равнодушно пожала плечами и завела руки за спину. Не торопясь, аккуратно расстегнула крючки. Ник демонстрирует поразительную выдержку. Но и Люба еще не все показала. Изящное движение плеч — и кружевной бюстгальтер пополняет кучку черной одежды у ее ног.

Жаль, что на ней не чулки, а просто тонкие телесного цвета колготы-невидимки. Были бы чулки — Ник бы уже сдался. А так придется прибегать к крайним мерам.

Колготы снять красиво трудно, поэтому Люба постаралась сделать это побыстрее. Зато собой в одних лишь прозрачных кружевных трусиках позволила Нику полюбоваться всласть.

А потом подцепила пальцами тоненькие кружевные края и уничтожила всю интригу. Одежды на ней не осталось. Ее одевал только мужской взгляд — ласкающий, обволакивающий, словно шелковое покрывало. Но с места Ник так и не сдвинулся. И, поскольку было очень на то похоже, что он просто прирос к полу, Люба по-кошачьи скользнула по черному атласу.

— Оууу, — выгнула спину, закинула руки за голову, потянулась. — Знаешь, а мне нравится. А тебе?

Он смог только кивнуть.

— Очень приятно на ощупь, — продолжила буквально мурлыкать Люба. Слегка отвела в сторону бедро, позволив ему лишь на мгновение увидеть... И снова сомкнула ноги. — Такая гладкая ткань, мягкая и гладкая...

Тут он все-таки не выдержал. Матрас прогнулся под его весом — он сел у нее в ногах. Стопы коснулось его обтянутое джинсами бедро, Ник провел пальцем по ее икре.

— Вряд ли более мягкая и гладкая, чем твоя кожа... Знаешь, ты была права.

— В чем?

— Это красиво. Нереально красиво.

У него никогда не хватит слов, чтобы описать, какая она. Фарфоровая кожа на черном шелке. Розовые лепестки роз и розовые лепестки ее сосков и... И просто комок в горле. Бывает так — что сказать не можешь. Так красиво, что дыхание перехватывает.

— Скажи мне, — она гладит стопой его бедро, — почему опять я голая, а ты — нет?

Он не стал произносить дежурную фразу о том, что кто-то торопится. Вместо этого перегнулся, подцепил один из усыпавших кровать лепестков роз и аккуратно положил его на вершину левой груди. Наклонил голову, оценивая результат. Идеально подошло — и цвет, и размер. Повторил то же самое с правой. Выдохнул хрипло.

— Ну вот... Я тебя одел.

Теперь не нашлась с ответом Люба. Лишь грудная клетка под его взглядом поднималась все чаще и чаще.

— А теперь — раздел, — в одно движение сметает лепестки с ее груди. И заменяет их своими губами. Время любоваться закончилось. И пришло время наслаждаться.

_______

— У нас есть минералка в холодильнике?

— Угу, — у него еще не выровнялось дыхание. — Есть. И сок есть. Сейчас принесу.

— Не надо. Я сама схожу. Ты и так постарался.

— Тебе, правда, понравилось?

— Очень.

— А... о чем ты сейчас думаешь?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ответь мне!

— Ну, если честно... то о том, что надо бы погасить свечи — они жгут кислород. Хотя пару можно оставить. И надо бы убрать все лепестки, и упаковать герметично — иначе ты у меня под утро расчихаешься.

— Ты ужасно неромантичная женщина, Любава Станиславовна.

— Я не женщина. Я самка Звероящера, ты разве забыл?

От его карающей длани Люба со смехом увернулась и отправилась за минералкой. А когда вернулась...

— Боже мой! — она демонстративно прикрыла лицо ладонью.

— Что такое? — лежащий на животе Ник чуть приподнялся и повернул лицо в ее сторону.

— Самойлов, я тебе говорила, что у тебя отпадная задница?

— Хм... По-моему, нет.

— Не попка — пЭрсик! Особенно с этими прилипшими лепестками роз. Просто самое оно для гей-порно...

— Любава!

Во второй раз ей не удалось увернуться, и он повалил ее на кровать и щекотал, пока она не взмолилась о пощаде и пообещала, что больше так не будет. Или будет. Вот так. Вот тааак...

__________

Тонкое кружево ее белья и его хлопковое — то с мульяшными героями, то консервативное — вместе, на соседних полках в шкафу. А в прихожей — его зимние ботинки сорок пятого растоптанного и ее изящные сапожки тридцать пятого. В ванной все уставлено ее кремами, лосьонами и прочими артефактами в борьбе за девичью красу. А в шкафчике под раковиной — стратегический запас детского мыла. Его синее полотенце, и ее — персикового цвета.

С Ником оказалось очень комфортно жить. Непритязателен в еде, вполне аккуратен в быту. Пришлось учиться готовить и брать консультации у папы. Ник все уплетал с удовольствием и нахваливал. А если Люба по какой-то причине не успевала приготовить — спокойно обходился бутербродами. Более того, наличием еды в холодильнике бывал озабочен больше Любы, и запасы пополнял сам. Именно поэтому покупка продуктов как-то быстро и незаметно стала его обязанностью — о хлебе насущном забыть Ник не мог никоим образом. У него вообще был полный порядок с аппетитом. И не только в плане еды.