| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Я упрямо стиснул зубы и шагнул направо. Буду придерживаться правила "правой руки". Потому что мы правы! И потому что, всегда можно вернуться назад, к исходной точке... по левой руке...
По мере продвижения вперед я заметил, что появился небольшой уклон. Я куда-то спускался. Чувствовалось еле заметное движение воздуха мне навстречу — неровное, похожее на сонное дыхание гигантского зверя. Запах был соответствующий. По пути встретилось два ответвления в левую сторону. Оба надежно залиты бетонными заглушками. Довольно свежими в сравнении с древней каменной кладкой. После второго запечатанного прохода вдоль левой стены потянулся узкий и не очень глубокий желоб прямоугольной формы, местами перегороженный ржавыми стальными полосами. Возможно, кабельный канал? Возможно, эти подземелья в свое время активно использовались дяденьками-военными. Причем, неизвестно какого государства. И в какой войне.
Проход закончился прямым поворотом налево, потом, метра через три — направо, и... У-ух! Сердце словно сорвалось в область живота. Я, хладно потея, прижался к влажной стене. Поворота направо не было. Там сразу, без какой-нибудь площадки или порога начиналась... бездна. Тонкий луч фонарика бессмысленно пытался пробить толщу мрака. Где-то далеко звонко и отчетливо раздавались звуки капель. А еще — низкий, на гране инфразвука шорох воздуха.
Очень смутно, метрах в десяти подо мной удалось разглядеть тусклые нитки железнодорожного полотна, пропадающего слева и справа в глубокой черноте. Огромный заброшенный тоннель под самым центром города. От места, где я стоял, не было ни спуска, ни какой-либо лестницы или перил. Просто обрыв. Не совсем ровный, причем. Один неосторожный шаг и...
Я перевел дух. По-моему, я уже нагулялся.
Сделав два осторожных шага на безопасную твердь, я развернулся и отправился восвояси. Будем считать, не солоно хлебавши. Тем более, свет фонарика стал заметно тусклее. Успеть бы вернуться!
Я вообще погасил свет, экономя энергию аккумулятора. Проход был ровный, прямой как стрела и мне достаточно было лишь слегка прикасаться рукой к холодному камню стены, чтобы держать правильное направление. Сколько я там шел до этой жуткой бездны? Минут десять? Где-то так. Ну, за двадцать обратно дойду и без фонарика.
Я возвращался назад, осторожно щупая грунт подошвой. Иногда казалось, что зрение так привыкло к темноте, что я начинал не то видеть, не то чувствовать стены вокруг меня.
Ну, точно. Хотя...
Стоп!
На самой грани ощущений до меня действительно стали долетать еле видимые отблески прыгающего света. Я зажмурился, потряс головой и снова открыл глаза. Точно! Это не глюки. И еще мне показалось, что где-то слышатся...
...шаги!
Отдаленно нарастающий шаркающий звук человеческого шага! И все более резкий для отвыкшего глаза прыгающий свет за углом. Всего метрах в шести от меня.
Я быстро присел, прижался к мокрой стене и затаил дыхание. Первую паническую мысль броситься назад к железнодорожному тоннелю я отбросил моментально. Побег в абсолютной тишине наделал бы массу шума. Да и бежать, собственно, было некуда. Разве что, броситься вниз головой в пропасть тоннеля. Самое большее, что я позволил себе — медленно, сантиметр за сантиметром смещаться назад. Как будто, пара-тройка лишних сантиметров что-то может изменить.
Фонарик неизвестного путешественника уже впрямую осветил перекресток передо мной. Человек шел слева, со стороны трансформаторной будки. Если он здесь не в первый раз, то в ту сторону, где я приник к влажным камням как трепещущая мышь, он повернуть не должен.
Заклинаю тебя! Сюда не поворачивай! Слышишь? Аминь!
Темная фигура, из которой бил луч света миновала перекресток, не преминув осветить мимоходом и мой проход. Заметил или нет? Ты не должен был меня заметить! Нет тут никого, я просто камушек...
Шаги стали медленно удаляться. Пронесло! Видимо, неизвестный, минуя развилку, просто мазнул светом вправо-влево на уровне своих глаз. А я прикидывался булыжником где-то на уровне плинтуса и остался в темноте.
Будем считать, что повезло. Блин! Второй раз за последние полчаса сердце в пятки уходит! Не хватало мне еще инфаркта в семилетнем возрасте.
Я до звона в ушах вслушивался в затихающее шаркание, пока мне не стало мешать биение собственного сердца. Темнота снова стала абсолютной. И такой же глубокой, как отсутствие ясности в моей голове.
Ну, и что это было? Кто это — друг или враг? Привидение усопшего Гришко шатается по подземельям? Там, где нагадил былой хозяин? Или это действительно спасшийся живой капитан? Как говорится, мертвым его никто не видел! Может быть, он все-таки доплыл? Сейчас даже и не знаю...
Я вдруг обнаружил, что нахожусь уже на углу перекрестка подземных ходов. Пока размышлял, ноги сами микроскопическими шажками доставили мое тело к месту выбора дальнейшего направления.
Я включил значительно ослабевший фонарик и, не дожидаясь, пока ржавчина сомнений добьет и без того уже пошатнувшуюся храбрость, решительно шагнул в центральный проход.
В том направлении, где скрылся неизвестный.
* * *
Что нас заставляет совершать безумные поступки?
Какой бес толкает к иррациональности каждого живущего на Земле человека? Или кто-то возьмет на себя смелость утверждать, что никогда в жизни не делал глупостей? Извините, не поверю.
В детстве все мальчишки дерутся. Лупят друг друга, не смотря на то, что хрупкие детские кости и нежные внутренние органы как ни в каком другом возрасте подвержены риску серьезных повреждений. Глупость? Да, глупость. Все согласны, но скажут в один голос — дети, чего с них взять?
Хорошо.
Мы лезем по водосточной трубе, чтобы положить букет полевых ромашек на подоконник однокласснице. Потому что влюбились в первый раз. Мы забираемся на самую высокую скалу и, рискуя свернуть себе шею, ласточкой летим к далекой воде. Потому что это круто в глазах сверстников. Мы ругаемся с родителями и уходим в армию вместо института. Потому что считаем себя уже взрослыми. Мы женимся не на тех, и не с теми дружим. А самых близких людей можем, походя, смертельно обидеть. Или можем сами обидеться из-за пустяка на самого лучшего и настоящего друга, вычеркнуть его из своей жизни навсегда. И все это — глупости, глупости, глупости...
Продолжать? Наша юность обильно сдобрена глупостью и безумием. Но все снова дружно списывают это на "молодо-зелено".
Снова согласен.
И вот мы становимся взрослыми. Осторожными и продуманными. Бдительными к опасностям любого вида и недоверчивыми ко всему роду людскому. Казалось, наступила эра мудрых и взвешенных поступков, правильных взглядов и высоких ценностей. Умиляясь детским глупостям и раздражаясь на бестолковость подростков, сами мы... упорно продолжаем совершать ошибки. Только уже взрослые, серьезные и крайне болезненные ошибки. И они несравненно страшнее, если соизмерять их с пустяковыми просчетами юных лет.
Мы можем сцепиться с дураком-начальником и остаться без работы. С другой стороны, мы можем передовериться нечистоплотному подчиненному и... тоже остаться без работы. В лучшем случае.
Мы можем вступиться за девушку на темной улице и сесть в тюрьму за "превышение пределов допустимой обороны". Или не заступиться за нее. Шмыгнуть, трусливо мудрствуя, в сторону от распоясавшихся хулиганов. А на следующий день узнать из газет о гибели несчастной, и носить эту жгучую трещину на своей совести до гробовой доски.
Мы можем вложить все свои сбережения в мошенническую пирамиду и остаться ни с чем. Потому что дураки. Мы можем набрать кредитов и загнуться от процентов, прячась всю оставшуюся жизнь от бандитов-коллекторов. Потому что глупцы. Мы можем раствориться в работе и разрушить собственную семью. Потому что безумны.
Все! Я повторяю — все совершают безумства! И в любом возрасте.
Тогда, какой спрос с меня? Я — взрослый в теле ребенка. И мой спектр допустимой глупости гораздо шире. От первоклассника до подполковника. От "недодумал" до "перемудрил". От сопливых проказ до фатальных ошибок.
Которую, похоже, я и совершал в данный момент. Очередное дикое безумство — иначе свой выбор я и не расценивал.
И упрямо продолжал идти во мрак...
Глава 40
Я сидел на полу в темном помещении и слушал голоса за дверью
В конце не очень длинного подземного пути была узкая и крутая лестница, которая и привела меня в эту комнату, совершенно цивилизованного вида. Разве что немного захламленную неаккуратным обитателем.
И темнота здесь перестала быть абсолютной. Свет в каморку проникал из-под двери, перед которой я уселся, по-турецки поджав ноги под себя. И оттуда же доносились приглушенные голоса. Чаще всего слышался мужской голос. Чуть реже — разнообразные детские, или даже подростковые. И еще один голос, женский, я слышал всего раза три.
Сейчас я уже слушал эти голоса большей частью невнимательно, рассеянно потирая ушибленную где-то коленку. Когда и где ударился, даже не заметил. А сейчас, поди ж ты, разболелась, зараза.
Вообще то, если честно, мою импровизированную медитацию перед дверью можно было бы назвать шоковым ступором. Я ведь и на боль в колене отвлекался намеренно для того, чтобы хоть как-то систематизировать бушующий хаос в собственной голове. Сделанное мною в этой кладовке открытие было чудовищным по своей изощренности. И до обидного гениальным по своей простоте.
Я узнал этот мужской голос.
И теперь понятия не имел, что делать с этим дальше. Меньше всего мне хотелось возвращаться за помощью через мрачные коридоры подземелья. Хотя по всем оценкам — это был бы самый правильный и мудрый шаг.
Только, кто из нас не совершал когда-либо безумных поступков?
Тяжело вздохнув, я встал на ноги и в полумраке вернулся к легкой дверце, ведущей к подземному ходу. Она открывалась во внутрь и от посторонних глаз была задрапирована темной тяжелой портьерой, на которой смутно угадывались какие-то узоры. Путь к отступлению. И не только для меня. Думаю, что эту проблему надо решить в первую очередь.
Справа стоял железный несгораемый шкаф внушительного вида. Я попробовал толкнуть его, но шкаф даже не пошевелился. Не получается. Заметив около противоположной стены уборочный инвентарь, я выбрал тяжелую швабру с мощной деревянной ручкой, вставил ее в щель между стеной и стал раскачивать железного монстра. Дело пошло веселее.
Последнее усилие, и металлическая бандура с оглушительным грохотом рухнула на пол. Казалось, даже стены вздрогнули от удара. От поднявшейся пыли стало трудно дышать. Ерунда! Зато дверь в подземелье надежно заблокирована. Чего я, собственно, и добивался. Теперь врагу отступать некуда. Мне, впрочем, тоже.
Голоса за противоположной дверью, откуда струился свет, стихли. Послышались негромкие шаркающие шаги в мою сторону.
Ну что ж. Я готов к этой встрече.
Осторожно, наощупь пробираюсь ко второй, теперь единственно доступной двери. Чтобы отвыкшие глаза не так болезненно реагировали на свет, медленно тяну ручку на себя. Дверь, как я и предполагал, не заперта и легко без скрипа поворачивается в мою сторону.
Открывшееся зрелище заставляет меня невольно вздрогнуть.
Прямо перед моим носом светлеют жуткие клыки, торчащие из шерстяной горы, глазки-бусинки и легкомысленный пятачок кабаньего носа за стеклом.
Чучело! Ну, да. Как раз на этом месте и стоял покойный Гришко. Ковырял пальчиком вот это вот стеклышко. Из-за высокой стеклянной витрины в моем направлении уже спешит веселый старичок-алхимик, забавно шаркая по паркету ногами в домашних тапках.
Давид Адамыч, картавый директор краеведческого музея детской туристической станции.
Двуликий Янус.
Мозговой центр вражеской агентуры и гениальный артист, способный легко заставить себя покраснеть, если надо. Или изображать старого смешного чудака-ученого, будто слизанного со штампов Голливуда. А, если подумать, откуда же ему эти штампы слизывать-то еще?
Я шагнул навстречу.
— Привет, Ричард! Детей отпусти, конец твоей экскурсии. Говорить будем...
* * *
Если человек талантлив, то это проявляется во всем.
Даже не моргнув глазом, Ричард, переодетый в старого музейщика, невозмутимо повернулся и зашаркал обратно к посетителям.
— Дог-гогие мои! На этом наша экскуг-гсия. к моему великому сожалению, должна пг-гег-гваться. Тысяча извинений. Дг-гагоценнейшая Маг-гия Ивановна! Очень сг-гочные, неотложные дела! Пг-гошу! Пг-гошу всех к выходу. До свиданья! До свидания, дг-гузья мои...
Я неторопливо шел следом.
Группа подростков, одетых в туристические штормовки, во главе с полноватой Марией Ивановной недоуменно продвигались к выходу. Я ловил на себе любопытные взгляды, поэтому всячески пытался сохранить невозмутимое выражение лица.
Ричард выпроводил гостей, выглянул в коридор, внимательно огляделся, затем вернулся и плотно закрыл двустворчатые двери музея. Задвинул щеколду.
— Присаживайся, — на чистейшем русском языке предложил он, — Вот сюда. Обрати внимание — почти полная копия Летней беседки Бахчисарайского дворца. Построена в Бассейном дворике для отдыха членов ханской семьи в начале девят...
— Хватит! Кончай юродствовать, экскурсовод.
Я плюхнулся на низкий диванчик, покрытый коврами. Потом забрался на него с ногами и облокотился спиной о мягкую подушку. Действительно удобно!
Ричард прошел в глубину макета и расположился напротив. Снял очки и стал рассеянно протирать их какой-то бархоткой.
— Интересно. Значит, я раскрыт, — задумчиво произнес он, — не знаю как, но раз ты здесь, мою миссию можно считать проваленной.
— Можно именно так и считать.
Он отложил в сторону не нужные уже аксессуары маскировки и глянул в сторону окон.
— Я думаю, что здание, скорей всего, оцеплено. В коридоре я видел незнакомых людей. Ваши?
Я неопределенно помахал рукой в воздухе. Хорошо, что он так считает. Учтем.
— Одно только мне не понятно, зачем первым пустили тебя?
Странно было видеть комичного директора музея, говорящего чисто, не картавя и без забавных подергиваний головой. Мне еще на причале яхт-клуба показалось, что голос Ричарда мне кого-то напоминает. Тогда еще мелькнула мысль о голливудских артистах, а это был директор музея. Только с нормальной буквой "эр".
Артист и есть! С образом старичка-ученого Ричард, если честно, слегка по-голливудски переиграл. Очень выпукло, по-сказочному получилось. Типично диснеевский образ. И советские люди этого времени, не избалованные американским кинематографом, воспринимали его органично. "Пипл схавал", а вот, мои глаза, где были?
На вопрос я не отвечал, молчал многозначительно. Смотрел прямо в глаза Ричарду, непроизвольно потирал колено и молчал. "Держите паузу", — кто сказал? Станиславский?
— Я впервые сталкиваюсь с ребенком, работающим на спецслужбы, — не выдержал долгого молчания Ричард, — Это очень странно. Ты знаешь английский, разбираешься в вопросах международных отношений, знаком с французской и американской литературой. И еще ты очень не глуп! Я обратил внимание, как на скальном пляже ты заметил военный катер с мичманом. И через час мичман был арестован. Эвакуация Бонц и Гришко тоже сорвана? Не так ли? Не сомневаюсь, что не без твоего участия. И раз ты здесь, может быть, ответишь мне на единственный вопрос — ТЫ КТО?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
